Аннетте Хесс - Немецкий дом

• Название: Немецкий дом
• Автор: Аннетте Хесс
• Жанр: Современная зарубежная литература
• Год: 2019
• ISBN: 978-5-04-105821-0

1963 год. Для 24-летней Евы война – всего лишь туманное воспоминание из детства. Но прошло уже более двух десятилетий, и улицы Франкфурта теперь восстановлены, а вместо руин – новые здания. Ева уже готова начать новую жизнь вдалеке от родителей и сестры, выйдя замуж за богатого ухажера Юргена. Планы Евы расстраиваются, когда ее внезапно вызывает бойкий американский следователь и приглашает выступить переводчиком на трибунале, где будут судить нацистских преступников. Еве предстоит выбрать между лояльностью семье и близким и желанием раскрыть темные секреты прошлого своей страны.

---

Ева и Аннегрета стояли друг напротив друга и с удовольствием жевали. Аннегрета сказала, что еще хочет купить подарок Штефану – книгу Астрид Линдгрен, которую она очень ценила. Аннегрета считала, что Штефан уже выходит из возраста, когда нужны далекие от реального мира сказки, которые читает ему Ева. И она рассказала о сыщике, про которого книга. Мальчишка, чуть постарше Штефана. Братик уже созрел. Но Ева ее не слушала.

Ей бросился в глаза пожилой бородатый мужчина, который медленно шел по ярмарке, словно боялся поскользнуться на снегу. На нем было легкое пальто и черная-черная высокая шляпа с узкими полями. В руках он держал маленький чемодан. Мужчина подошел к лотку с южными фруктами, где на заднике висел большой платок, на котором было нарисовано восходящее солнце. Он что-то сказал продавщице, но, очевидно, не был понят. Тогда он достал из кармана и показал бумагу. Женщина за прилавком еще раз пожала плечами. Человек настаивал, тыкал пальцем в бумажку, на лоток. Женщина стала кричать:

– Я вас не понимаю! Не доходит? Не-по-ни-ма-ю. Nix capito!

Она отмахивалась от него, но человек не уходил. К жене вышел хозяин лотка.

– Вы, Израиль, уходите! Давай отсюда!

Ева не была уверена, точно ли расслышала слово «Израиль», но оставила Аннегрету, которая не видела произошедшего и теперь удивленно смотрела ей вслед, и подошла к лотку, к человеку в шляпе.

– Я могу вам помочь? Can I help you? – И еще раз повторила тот же вопрос по-польски.

Человек раздраженно посмотрел на нее, а Ева посмотрела на бумажку у него в руке. Буклет пансиона «Солнечный». Эмблемой пансиона служило восходящее солнце, и Ева обратилась к хозяину лавки:

– Господин ищет пансион «Солнечный». Он решил, что уж коли у вас солнце…

Но лавочникам было неинтересно, что там решил господин.

– Он собирается что-нибудь покупать? – надулся хозяин. – Если нет, нечего тут торчать. Пусть катится в свой Израиль.

Ева хотела что-то возразить, но потом тряхнула головой и обратилась к пожилому человеку:

– Пойдемте, я знаю, где находится этот пансион.

Человек ответил ей по-венгерски, Ева узнала язык. Правда, поняла она не много. Речь шла о каком-то пансионе. Она на секунду оставила приезжего и вернулась к Аннегрете.

– Я отведу его в пансион.

– Зачем? Что он тебе?

– Анхен, он совсем беспомощный.

Аннегрета бросила на мужчину в черной шляпе беглый взгляд и отвернулась.

– Ну ладно, выручай бродягу. Я за книгой.

Ева вернулась к бородатому человеку, который неподвижно ждал ее, казалось, он даже не дышал. Она хотела взять у него чемодан, но он не дал. Ева взяла его под руку и повела к пансиону. Старик шел медленно, как будто ему что-то мешало изнутри. Ева обратила внимание, что от него слегка пахнет горелым молоком. Пальто в пятнах, поношенные тонкие полуботинки, он все время поскальзывался, так что Еве приходилось крепко его держать.

* * *

Пансион располагался на соседней улице. У узкой стойки Ева обратилась к владельцу, рыхлому мужчине, который, судя по всему, только что поужинал и теперь, не стесняясь, выковыривал зубочисткой остатки еды. Да, для некоего Отто Кона из Будапешта забронирован номер. Владелец пансиона с неприязнью осмотрел бородатого. Тогда тот вытащил портмоне, из которого торчали новенькие банкноты по сто марок, и достал паспорт. Владелец пансиона отложил зубочистку и потребовал оплаты за неделю вперед. Бородатый положил на стойку одну банкноту, получил ключ от номера восемь и пошел, куда указал ему хозяин. О Еве он, кажется, забыл.

Она смотрела, как Отто Кон стоит перед лифтом с трясущейся головой. «Как баран на новые ворота», – подумала Ева и, раздраженно вздохнув, подошла к беспомощному человеку, опять взяла его под руку, повела вверх по лестнице и отперла дверь под номером восемь.

Они вошли в маленькую комнатку с простой кроватью, небольшим шкафом из дубового шпона и оранжевыми занавесками, которые горели, как огонь. Ева в нерешительности остановилась.

Человек положил чемодан на кровать и открыл его, как будто в комнате больше никого не было. Сверху лежала фотография размером в половину почтовой открытки. Ева разобрала силуэты нескольких человек. Она кашлянула.

– Ну, всего доброго.

Человек в шляпе ничего не ответил.

– Спасибо не помешало бы.

Ева собралась уходить. Тут человек развернулся и сказал на ломаном немецком:

– Прошу прощение. Я могу сказать вам спасибо большое.

Они посмотрели друг на друга. В светлых глазах старика была такая пронзительная боль, какой Ева не видела еще ни у кого. Ей вдруг стало стыдно, она кивнула и осторожно вышла.

Отто Кон снова повернулся к чемодану, взял фотографию, посмотрел на нее и сказал по-венгерски:

– Ну вот я и приехал. Как вам и обещал.

* * *

В пятницу утром Еве пришлось помогать отцу на кухне. Он рассчитывал, что в четвертый адвент потребуется в три раза больше блюд, чем обычно. Кроме того, он за завтраком принял две обезболивающие таблетки, потому что в пояснице «мурыжило». Его сильно знобило, он чувствовал себя не в форме. Даже радио сегодня не включил. Бледный, он потрошил гусей, откладывая в кастрюлю для соуса внутренности, кроме печени.

Фрау Ленце, пожилая работница, чей муж был инвалидом войны и которая поэтому вынуждена была подрабатывать, молча чистила овощи для супа. Ева рубила красную капусту, пока у нее не заболела рука. Отец положил капусту, сало и гвоздику в огромную черную эмалированную кастрюлю, которую никто, кроме него, не мог поднять, и включил плиту. По кухне поплыли запахи.

Потом Ева разбила яйца, отделила белки от желтков и взбила белки в густую пену. Замешала две разные массы для пудингов: шоколадного и ванильного. К ним подавался компот из ревеня, сваренный матерью летом.

Все трое вспотели, воздух стал непроницаемым. И тут фрау Ленце, нарезая лук, глубоко поранилась. Она побледнела. Кровь из пальца капала на кухонный пол, вода из-под крана, под которую она подставила палец, окрасилась в красный. Но в конце концов кровотечение прекратилось, и Ева наложила фрау Ленце пластырь. При этом она посмотрела на наручные часы. Через сорок пять минут начинается процесс. Ева взялась дорезать лук за фрау Ленце, которая с сожалением сняла фартук. Людвиг кивнул ей:

– До трех я заплачу.

И обрадованная фрау Ленце с пульсирующей болью в пальце отправилась домой.

* * *

Большой зал дома культуры можно было использовать в самых разных целях. Стены покрывали светлые панели, пол устилал немаркий бежевый линолеум. На левой внешней стене вместо обычных окон были огромные, до потолка, стеклоблоки. Усаженный деревьями двор за ними пестрил колышущимися пятнами и призрачными тенями. Если смотреть на них, немного кружилась голова.

Обычно здесь проходили карнавальные заседания, спортивные балы и гастрольные спектакли. Только на прошлой неделе выступал брауншвейгский театр «Сцена комедиантов» с комедией «Генеральские брюки».

В пьесе шла речь об одном судебном процессе, в ходе которого расследовалось чрезвычайно пикантное происшествие. Публика благодарно смеялась всем двусмысленным шуткам, раздавались оживленные аплодисменты.

Настоящего судебного процесса эти стены еще не видели. Но поскольку зал городского суда не вместил бы все множество участников, выбор пал на дом культуры. И вот уже несколько дней рабочие стучали молотками, пилили, строгали, превращая помещение для светских увеселений в подобие зала судебных заседаний.

Зрительскую трибуну отделили от главной части балюстрадой, дабы подчеркнуть, что процесс проводится не для развлечения. Сцену затянули плотной бледно-голубой тканью, перед ней поставили длинный, тяжелый судейский стол. Места справа отвели для обвинения. Напротив них, у стеклянной стены, расставили три ряда столов со стульями – это была скамья подсудимых. В свободном пространстве между обвинителями и подсудимыми сиротливо стоял одинокий стол – для свидетелей и их переводчиков. Места участников процесса были снабжены маленькими черными микрофонами. Однако и за полчаса до начала процесса не все они работали. Техники лихорадочно подключали их и закрепляли последние кабели. Сотрудники прокуратуры толкали перед собой тележки с бесценными документами и раскладывали их на прокурорский и судейский столы. Двое служителей внесли метровый рулон и начали устанавливать подставку за судейским столом.

Молодой рыжеволосый человек расставлял на столы для подсудимых картонные таблички с номерами. Давид Миллер был так сосредоточен и погружен в это занятие, будто священнодействовал. Он сверялся по бумажке. О том, как рассадить подсудимых, спорили долго. Впереди должны были сидеть главные преступники, против которых были выдвинуты самые тяжкие обвинения. Сзади приготовили места для подсудимых, совершивших, по мнению обвинения, менее тяжкие преступления. «Если вообще можно говорить о менее тяжких преступлениях, – думал Давид. – Неужели убийство одного простительнее убийства пятидесяти?» Он посмотрел на часы. Без пяти десять. Сейчас восьмерых подсудимых на микроавтобусе должны вывозить из следственного изолятора. Тринадцать подсудимых не были заключены под стражу, некоторые выпущены под залог, как, например, богатый главный подсудимый, заместитель коменданта лагеря. Кто-то оставался на свободе по состоянию здоровья, как подсудимый номер четыре, который дал Давиду слово чести явиться сегодня в суд.