Дэниел Деннетт - Насосы интуиции и другие инструменты мышления

• Название: Насосы интуиции и другие инструменты мышления
• Автор: Дэниел Деннетт
• Жанр: Философия
• Год: 2019
• ISBN: 978-5-17-112947-7

Новая книга знаменитого, профессора Университета Тафтса и автора выдающихся работ по философии сознания Breaking the Spell, Darwin’s Dangerous Idea и Consciousness Explained, американского философа Дэниела Деннета (р. 1942) – вдохновенное описание мастерской и рабочих инструментов мыслителя, которое одновременно является своего рода синтетическим изложением его философии. Особое внимание автор уделяет мысленным экспериментам, которые он называет “насосами интуиции”, коротким историям, “которые призваны стимулировать искреннее, прочувствованное интуитивное озарение”. Не ограничиваясь такими хорошо известными инструментами мышления, как бритва Оккама или reductio ad absurdum, автор предлагает множество собственных изобретений такого рода. Его цель, как всегда, состоит в том, чтобы научить нас “серьезно и не без изящества размышлять об очень сложных вещах”. Книга, явившаяся из личного опыта философа – настоящий путеводитель как по вселенной человеческого мышления, так и по философии сознания Д. Деннета, и она будет интересна не только профессиональным философам, но и любому человеку, стремящемуся лучше разобраться в природе собственной мысли.

---

Инструменты мышления о значении или содержании

Зачем начинать со значения (meaning)? Я начинаю со значения, поскольку этот вопрос лежит в основе всех сложных проблем, и причина проста: этих проблем не возникает, пока мы не начинаем говорить о них друг с другом и с самими собой. Барсуков не заботит свобода воли – проблема сознания не волнует даже дельфинов, поскольку задавать вопросы вообще не в их репертуаре. Все мы знаем, что любопытной Варваре на базаре нос оторвали, но именно любопытство толкает нас, мыслящих людей, забираться в дебри трудностей. Возможно, это негативный аспект языка и мы были бы счастливее – как спокойные, здоровые млекопитающие, – если бы не обращали внимания на эти вопросы, как наши сородичи-обезьяны. Но у нас есть язык, поэтому нам никуда не деться от Великих Вопросов, и простыми они не кажутся – хорошо это или плохо.

Первым делом в любом успешном исследовании нужно как можно лучше понять, от чего мы отталкиваемся и какое оборудование используем. Слова имеют значения. Как это возможно? Мы пользуемся словами и обозначаем вещи, говоря о них. Как это возможно? Как мы вообще понимаем друг друга? Кажется, собаки тоже “понимают” (вроде бы) несколько слов, даже несколько сотен слов, но без учета этих одомашненных трюкачей и других видов, использующих рудиментарные сигнальные системы (приматов, птиц… даже каракатиц!), словами пользуется только человек – и именно слова отличают наше сознание (mind) от сознания других животных. Это разительное отличие, но все равно кажется, что другие животные – “высшие” животные – наделены сознанием, а следовательно, в какой-то степени, пускай и небольшой, взаимодействуют со значениями: со значениями их перцептивных состояний, их побуждений и желаний и даже их снов.

Порой нам кажется, что животные совсем такие, как мы, – будто они люди, одетые в костюмы кошек, медведей и дельфинов. Это характерно для любой человеческой культуры: животные представляются нам знающими, понимающими, желающими, дерзающими, опасающимися, решающими, жаждущими, помнящими и так далее. Иными словами, они кажутся такими же, как мы: наделенными сознанием, полным многозначных… вещей (идей? убеждений? ментальных представлений?). Как могут значения содержаться в мозге? Нам нравится думать, что, раз слова имеют значение, вероятно, и осмысленные вещи у нас в голове – и в голове у животных – подобны словам, составляются в мысленные предложения, выражают наши убеждения и так далее. Но если слова берут свои значения от сознаний, которые их высказывают, то откуда берут свои значения эти слова сознания (mindwords)? Хранятся ли в сознании животных слова сознания и их определения, собранные в своеобразный церебральный словарь? А если животные – по крайней мере “высшие” животные – всегда были наделены сознанием, полным слов сознания (mindwords), то почему они не умеют говорить?[13] Идея языка мышления глубоко проблематична, но наши мысли и убеждения должны из чего-то состоять. Из чего же еще?[14]

13. Убийство на Трафальгарской площади

Вот наш первый насос интуиции. Жак выстрелом убивает своего дядю на Трафальгарской площади; Шерлок ловит его на месте преступления; Том читает об этом в газете “Гардиан”, а Борис – в газете “Правда”. Опыт Жака, Шерлока, Тома и Бориса существенно различается – не говоря уже об их биографиях и перспективах, – но у них есть кое-что общее: все они считают, что француз совершил убийство на Трафальгарской площади. Они не говорили об этом, даже “самим себе”, эта фраза, как мы можем предположить, не “приходила им в голову”, а даже если бы и приходила, Жак, Шерлок, Том и Борис восприняли бы ее совершенно по-разному. И все же все они считают, что француз совершил убийство на Трафальгарской площади. Фактически это общее свойство можно рассмотреть только с одной, очень ограниченной точки зрения – с точки зрения народной психологии. Обычные народные психологи – все мы – без труда находят такие полезные сходства между людьми. Мы делаем это, практически ничего не зная о том, что находится в пространстве между ушами тех людей, которым мы приписываем такие убеждения. Мы можем полагать, что между четырьмя этими людьми есть еще что-то общее – сходным образом оформленное то-или-иное, что каким-то образом регистрирует это общее убеждение, – но в таком случае мы ступаем на нетвердую почву сомнительного теоретизирования. Какие-то нервные структуры действительно могут быть сходными – если все четыре мозга “сформулировали” утверждение, что француз совершил убийство на Трафальгарской площади, одинаковым образом, – но это необязательно и даже крайне маловероятно по причинам, которые мы кратко опишем ниже.

Предложения “Я голоден” и J’ai faim имеют кое-что общее, несмотря на то что они составлены из разных букв (или разных фонем при произнесении вслух), на разных языках с разными грамматическими структурами: они означают или описывают одно и то же – голод говорящего. Это общее свойство, значение (двух предложений на каждом из языков) или содержание (представлений, которые они выражают), играет основополагающую роль в философии и когнитивной науке. Очёмность (aboutness), свойственная, к примеру, фразам, картинам, утверждениям и (без сомнения) некоторым состояниям сознания, на философском жаргоне называется интенциональностью (от лат. intentio – намерение), и этот термин не слишком удачен, поскольку обыватели часто путают его с будничной идеей делать что-либо намеренно (как в вопросе “Благородны ли твои намерения?”). Вот как можно запомнить различия: сигарета не говорит о курении и вообще ни о чем не говорит, хотя и подразумевает наличие намерения ее выкурить; знак “не курить” говорит о курении, а следовательно, демонстрирует интенциональность; убеждение, что за деревом скрывается грабитель, демонстрирует интенциональность (оно говорит о – возможно, несуществующем – грабителе), но его возникновение явно не может считаться намеренным в традиционном смысле (вы не “думаете о нем намеренно”, оно просто приходит к вам); решив убежать от дерева, вы продемонстрируете намерение в традиционном смысле, но ни о чем таким образом не расскажете. Если вы просто возьмете в привычку заменять неуклюжим термином “очемность” философское понятие “интенциональности”, большинства ошибок удастся избежать. Не считая взаимного согласия, что значение и содержание представляют собой тесно связанные и взаимозависимые феномены – или даже один феномен (интенциональность), – единого мнения о том, что есть содержание (или значение) и как лучше всего его ухватить, пока не существует. Именно поэтому об этой теме следует говорить с осторожностью. В ней множество проблем, но мы можем подходить к вопросам постепенно, маленькими шажками.

Пример с четырьмя людьми показывает, что мозги этих людей могут иметь мало общего, при этом характеризуясь одной и той же “интенциональностью”, поскольку они верят “в одно и то же”. Жак был непосредственным свидетелем убийства – он сам убийца, – эмпирическая близость Шерлока к событию лишь немногим менее непосредственна, но Том и Борис узнали о нем совершенно иначе. Существует неограниченное количество способов получить информацию о том, что француз совершил убийство на Трафальгарской площади, и неограниченное количество способов использовать эту информацию себе во благо (отвечать на вопросы на викторинах, играть на ставках, дразнить французских туристов в Лондоне и т. д.). Далее мы узнаем, есть ли достаточное основание полагать, что все эти источники и следствия обрабатываются в одинаковых структурах мозга, но пока нам не стоит торопиться с выводами.

Прежде чем закончить с этим насосом интуиции, нам стоит последовать совету Дага Хофштадтера и покрутить регуляторы, чтобы понять, как работают его элементы. Почему я выбрал именно такую посылку? Потому что мне нужно было достаточно запоминающееся и из ряда вон выходящее событие, чтобы о нем сообщили на разных языках вдали от места преступления. Важно упомянуть, что большую часть знаний мы получаем совершенно иным путем. К примеру, Жак, Шерлок, Том и Борис разделяют неограниченное количество других представлений, которые возникли не столь драматично: скажем, все они верят, что стулья больше ботинок, что суп жидкий и что слоны не летают. Если бы я попытался сообщить вам, что лосось в дикой природе не пользуется слуховыми аппаратами, вы бы ответили, что и так это знаете, но откуда? Вы не родились с этим знанием, не получили его в школе – и крайне маловероятно, что вы вообще когда-либо формулировали в голове такое утверждение. В связи с этим, хотя и может показаться очевидным, что Борис узнал о французе, “просто загрузив” соответствующее русское предложение из “Правды” себе в голову и затем переведя его на, хм, рассудочный, нет никаких оснований предполагать, что мозг Бориса провел такую же операцию (перевод с какого на рассудочный?) над фактом о лососе.