Андрей Но - Субъект. Часть вторая

• Название: Субъект. Часть вторая
• Автор: Андрей Но
• Жанр: Детективная фантастика

Главный герой, обычный студент с типичным набором предрассудков, по воле несчастного случая обретает иную грань восприятия – теперь он видит изнанку окружающего мира. Обстоятельства, дающие возможность применить эти способности на деле, не заставляют себя ждать – герой предотвращает трагические последствия техногенной катастрофы, но в способ, которым он их предотвратил, никто не верит, все свидетели ссылаются на случайность, интуицию, направляющую длань ангелов-хранителей и т. д. Однако вскоре им заинтересовывается таинственная организация, специализирующаяся на прикладной нейрофизиологии, члены которой серьезно отнеслись к тому, что он сказал. Они предлагают ему тесное сотрудничество, чтобы совместными усилиями разгадать природу сего феномена.

---

Но самым запоминающимся событием среди всех этих нововведений в мир обыденных вещей стал инцидент с ублюдком с дрелью. Все с тем же неугомонным человеком, который уже через месяц после случая с полтергейстом оклемался и, как ни в чем не бывало, возобновил свои ремонтные работы. Это было солнечным и безмятежным утром, когда я разводил чай – свою любимую температуру я, кстати, теперь определял на взгляд – и уже было хотел предаться неторопливой воскресной лени в кровати, как в уши вторгся этот нестерпимый, словно зубная боль от пародонтита, звук дрели.

Скрипнув зубами, я тогда тихо выскользнул в общий тамбур нашего этажа и направился прямиком к распределительному щиту. Именно в тот день я неожиданно для себя раскрыл новую грань своих возможностей – локально повышать температуру.

Чем обширней был участок, в котором я разгонял частицы, тем сильнее на лоб лезли глаза, и тем слабее подлетала общая отметка температуры разогреваемой зоны материи. Хоть это действие и казалось относительно простым на фоне остальных вытворяемых мною фокусов, на деле оно заставляло изрядно попотеть, ведь движение частиц должно было быть асинхронным, а это значит, что здесь была важна вовсе не мощность сократительных сигналов, а их количество. Требовался выходящий за рамки мультизадачный контроль и дьявольская переключаемость внимания.

Так что подогреть весь воздух в квартире казалось неизмеримо сложнее, нежели накалить кубический миллиметр даже самого тугоплавкого металлического сплава. Охват сфокусированного внимания был несравненно меньше, а потому и воздействие проистекало намного динамичнее и быстрее.

Простояв напротив щитка около десяти минут, я сделал его недоступным. Осуществив точечную сварку в нескольких местах состыковки дверцы с самим щитком, я добился её полной неподвижности. Более того, нельзя было сказать со стороны, что дверцу преднамеренно приварили. Сварку я произвел в тех местах, до которых, с точки зрения здравой физики, нельзя было добраться, не преодолев при этом наружные слои металла. Убедившись, что вскрытие щитка теперь под силу только спецслужбам, я вернулся к себе в квартиру и, осторожно защелкнув замок, сделал завершающий, прощальный штрих в своем коварном плане – выключил все рубильники за щитом, что подавали электричество конкретно в квартиру ублюдка.

Дребезжание дрелью тут же прекратилось, и за стеной послышались ругательства. Далее он вышел в тамбур, подошел к щитку… В общем, спокойствия в тот день так и не наступило. За дверью до самого вечера слышались взбешенные голоса, приезжали службы МЧС и циркулярной пилой вскрывали запаянную дверцу. Конечно, причина этой загадочной проблемы так и не была разрешена, не помог даже профессиональный взгляд экспертов. Однако каждый из собравшихся наконец-таки получил весомый повод рассмотреть нарушителя спокойствия вблизи. Если раньше все по отдельности лишь ограничивались проклятиями вслепую, то сейчас им выдался шанс окружить его кольцом и вынести ему единогласно принятые предупреждения. И в тот самый день ублюдок действительно был не в своей тарелке, и это было заметно – в особенности мне, разглядывающему его через оболочки стен и тканей организма – что очевидно гарантировало тишину, по крайней мере, в ближайший месяц.

С этого сравнительно недавнего момента, когда я безнаказанно воздал ублюдку по заслугам, в моей голове поселилась навязчивая мысль. Она буквально не давала мне уснуть, усугубляя и без того имеющиеся со сном проблемы. А ведь я уже и позабыл, каково это – уступать разливающейся тяжести в мозгах и расслаблять мышцы. Всё, что осталось от обычного, здорового человеческого сна – это ленивая полудрема. На некоторое время я растворялся в ней, в этом дрейфе вялотекущего сознания. Но уже через пару часов активность моего мышления сама по себе возобновлялась, отряхивалось от оцепенения тело, меня начинали раздражать окружающие звуки – при их отсутствии или вегетативном контроле их распространения раздражало уже само положение тела, чесался нос, затекали руки, щекотали неизвестно откуда вылезшие мысли и тому подобное. Я недовольно разлеплял глаза, будь то ночь или только накрапывающий полдень, и возвращался к своим делам, оставленным накануне медитации. Иным словами, кроме как кратковременная медитация, иначе назвать это было нельзя.

Но после того сымпровизированного плана мести, что возымел успех, мне больше не удавалось спокойно дрейфовать, лежа в своей полудреме. Всю эту медитацию сбивала навязчивая мысль. Осознание того, что я могу делать практически все, что угодно и с кем угодно.

И за это мне не будет абсолютно ничего.

Если не давать поводов для подозрения, я буду оставаться безнаказанным всегда. А даже если кто и заподозрит или, если доведется, увидит, он все равно не поверит своим глазам и ради сохранности своего намертво сформировавшегося понимания мироустройства добровольно откажется от правды, сочтя её за повсеместный глюк.

Вседозволенность, с которой нельзя было бороться.

Если у отменного бойца чешутся руки, то что чешется у того, кто властвует над материей? Что бы это ни было, оно зудело, это стало наваждением, маниакальным состоянием. Почти всю свою сознательную жизнь я, по тем или иным причинам, всегда был вынужден мириться с несправедливостью вокруг. Надо признать, не я один.

Для сохранения чувства собственного достоинства люди еще издавна стали оправдывать свои уступки, поражения и терпение от безысходности какими-то явно притянутыми за уши признаками эталонного поведения человека разумного.

Разумно, говорили они, не придавать значения оскорблениям, демонстративному неуважению к себе, ведь сопротивление здесь было равноценно уподоблению тому, с кем конфликтуешь.

Мудро, утверждали они, подставлять правую щеку под удар, предварительно получив оглушительную пощечину по левой.

Не было ничего уничижительного в том, чтобы с размаху рухнуть лицом в грязь, ведь это, по сути, даже считалось боевым крещением, не иначе как преодоленным порогом навстречу взрослой жизни, где ущемление чьего-либо достоинства воспринималось как само собой разумеющееся естество.

Однако всё это было лишь самозащитой. Всё это было амортизацией для бесконечно спотыкающегося эго, когда единственным способом борьбы с необоримым было расслабление и принятие происходящего как данность. В особо запущенных случаях – как благодатная данность свыше, как необходимость, требуемая для возвышения духа и закаливания тела.

Но стоило бы только кому-нибудь из них приобрести окрыляющие привилегии, стоило только кому-нибудь из них почувствовать хотя бы малейшую ненадобность во всем этом маскараде с толерантностью, гуманностью и мягким сердцем, как сразу бы все это благодушие смело. Вся уязвляемая годами суть человека вылезла бы наружу. Его жизненные позиции сразу бы стали четче, слова и мнение – смелее, идеи – анархичнее. Реакция на неуважение к себе – вспыльчивей, а последующая расплата – безжалостней. Изначально мир выстраивался по принципу именно этих правил поведения, а не каких-либо иных.

А иначе отчего бы мы так ярко испытывали желание мстить, отстаивать свою позицию, обозначать всем свое место. Эти побуждения были рациональным изобретением самой природы.

Но, несмотря на эту правду и откровенно дразнящий шепот моего эго, я не хотел привносить в наш и без того хрупкий мир беспредел. Я не хотел связываться с тем, в чем сам до конца не разбирался. Я не желал свергать мировой порядок. Да и не смог бы, если бы хотел…

Все же мои возможности не были настолько безграничны. Пока. Их границу я сейчас страстно желал узнать.

Периодически до моего окна, преимущественно в темное время суток, долетали зычные выкрики алкашей или их бессвязная, но оттого не менее угрожающая речь между собой или же обращенная к прохожим, которые на них косо посмотрели.

Сколько себя помню, мое лицо всегда неудержимо кривилось, стоило мне только услышать или увидеть эту чернь. Теперь же мне стоило больших усилий ничего не предпринимать. Я их не знал. И они меня не знают и не трогают, хоть и оскорбляют всех и вся одним лишь своим существованием. Я не мог ничего сделать этим людям до тех пор, пока не убедился бы, что они этого заслужили.

За моим окном сгущались сумерки. Где-то внизу, неподалеку, тишину прорезал чей-то гадкий, эстетически заземляющий восприятие рингтон мобильного телефона. А вслед за ним, леденящий душу вой этилового вурдалака.

Я поморщился и жестом заставил захлопнуться окно. Эти обезьяны не опасны. Они, бесспорно, портят контингент, омрачают статистику благоустроенности районов, но все же не они моя мишень. Я решил, что лучшим поводом для испытания моих возможностей станет предотвращение какого-нибудь преступления. Что может быть лучше ярости и силы, использованной во благо и по всем канонам справедливости? Эти навыки стоит оттачивать в полевых условиях, и в этот раз моим личным колпачком от ручки станет здешний криминалитет.