Дмитрий Лазарев - Самая страшная книга 2020

• Название: Самая страшная книга 2020
• Автор: Дмитрий Лазарев
• Жанр: Ужасы
• Год: 2019
• ISBN: 978-5-17-118943-3

Ужасное… оно повсюду. Выглядывает из темного леса, караулит под дверью, едет с тобой в одном вагоне. Ужасное… оно всегда. В эпоху царей и во время Первой мировой, в «лихие» девяностые и в наши дни. В прошлом, настоящем, будущем. Ужасное… оно во всем. Пялит безумные зенки сектанта, проливается с небес кровавым дождем, шепчет из жерла старой стиральной машины, звонит по домофону, доставляется курьером на дом. Ужасное уже здесь. В твоих руках! На страницах антологии «Самая страшная книга 2020».

---

– Он, он меня… Угримушка! Ох…

Атаман, влепив бабе пощечину, угрожающе прошипел:

– За дело. Не трогай их, слышь. В Тоболе за каждую десять рублев дадут, а тебе цена пшик.

– Угримушка… – Акыс упала к атаманским ногам.

Угрим брезгливо отпихнул ее сапогом и застыл, глядя за спины. Игнат повернулся и обомлел. Позади, на пологом обрыве, открывавшем дорогу в долину, из белесой мглы проступили фигуры – неподвижные, застывшие, как мертвецы.

– Вогулы, – выдохнул кто-то из мужиков.

Нехристей было несколько десятков, они неподвижно стояли на откосе, опираясь на копья, увитые струящимися щупальцами сырого тумана. Ни боевых кличей, ни воплей, ни угроз, ничего. А оттого вдесятеро страшней.

– В круг, в круг! – заорал Угрим, раздирая рот. Ватага приготовилась подороже продать свою жизнь, сбилась в кучу, вогулок загнали в середину. Казаки раздували фитили. Игнат вытянул из-за пояса топор на длинной захватанной рукояти. Ладони осклизли, стало нечем дышать. Ни разу не был Игнат в настоящем бою. А тут первый и сразу последний, видать. Не сдюжить против вогулов. Засыплют свистящими стрелами издали, метя в руки и ноги, навалятся толпой и посекут. Построил избу, дурак? Теперь и могилки не будет, зверье кости по тайге разнесет. Успокаивало одно: Яшка со Степаном, такие же, как и он, простые тобольские мужики, со страху еще больше тряслись.

– Ближе подпустим, – хищно осклабился Лукьян, приникнув к пищали.

– Прощайте, браты, – выдохнул Онисим.

Вогулы не двигались. У Игната дрожали колени от напряжения, струйки пота ползли из-под шапки, заливая глаза. Давно ли до нутра промерзал? Ну грейся теперь… Ожидание смерти хуже всего. Нехристи издевались, отмеряя последние капельки жизни группе уставших, вымотанных погоней людей.

– Ну чего встали, ублюдки? – не выдержав, заорал Лукьян. – Давай, подходи!

Ватага завопила, заулюлюкала. Яшка со Степаном затянули обидную частушку. Лукьян для острастки пальнул из пищали, облако едкого порохового дыма проглотил налетевший с ветром туман.

Игнат заорал матерно, выплескивая накопившийся страх. Крик застрял в пересохшей глотке. Вогулы, все в том же зловещем молчании, растворились в мареве и косых нитках дождя. Будто и не было их. Словно туман слизнул языком.

– Чего это? – удивился стоящий рядом Яшка Крол, мужик степенный и рассудительный, а оттого хер знает зачем попершийся в этот набег.

– Испужались? – предположил Капитошка. Посиневшие губы монаха мелко тряслись.

– Тебя никак, – фыркнул Угрим. – Подлянку готовят, поди.

Игната повело, он шагнул вперед и неловко плюхнулся на колени. Топор выпал, он поднял руку и осенил себя широким, размашистым крестом, ткнулся лбом в землю и истово прошептал:

– Чудо, чудо Господне! Господь спас!

– Господь спас, – эхом отозвался Онисим.

– Чудо, – затрясся Степан Сура, человек семейный и бондарь не из последних, внезапно променявший бадьи и бочки на вольную жизнь, – спаси Господи.

Станичники мешками оседали на колени и крестились, с надеждой заглядывая в низкие хмурые небеса. Благодарили Бога, еще не зная, что Бог отвернулся от них.

Понимали: чудо чудом, а сибирцы вернутся – клочки по закоулочкам полетят. Ватага втянулась в долину, держа путь на закат. Верили – еще чуть, и река. Там на плоты и домой, хвастаться подвигами и добро пропивать. Стояла мертвая тишина. Нудный дождик усилился, туман расползся драными клочьями, прибился к пожелтелой траве, обнажив осколки старых, искрошенных временем скал. Елки и пихты росли чахлыми рощами, упавшие стволы утопали во мхах.

Ветер принес запах падали, резкий, тошнотворный и липкий. Идущий первым Лукьян остановился на полушаге и выругался сквозь зубы. Ватага сгрудилась, напряженно сопя. Впереди, в неглубокой ложбинке, дыбилась туша мерзкого черно-зеленого цвета, бугристая, мягкая даже на вид, размерами в пару коров.

– Дохлятина, – поморщился Угрим.

– Поглядим, – Онисим взвесил на руке камень и бросил без замаха. Хлюпнуло, камень провалился в склизкую тушу, из дыры плеснула гнойная слизь.

Подошли ближе, от вони заслезились глаза. Трупанина напоминала вязкий кисель, черная шкура понизу прорвалась, на земле растянулись сине-белесые потроха. Желтые иззубренные кости, размером с руку взрослого человека, торчали наружу в лохмотьях плоти, слипшейся шерсти и чего-то похожего на чешую.

– Где голова, где жопа, хер разберешь, – сплюнул Лукьян.

– Во, вроде пасть, – Степан вооружился палкой. Мокро чавкнуло, гнилое мясо разошлось, открыв узкий провал, усеянный сотнями мелких острых зубов. Игната передернуло, рот у твари располагался где-то на месте груди.

– Кит энто, – заявил Капитошка, человек, видевший книги, а значит, ученый и знающий.

– Кит? – Угрим недоверчиво вздернул бровь. – Ну да, тут до моря рукой подать, пара тыщ верст, вот он посуху и доплыл.

– У отца Федора книга была с описанием всяких заморских страстей: людей с песьими головами, самоедов и гадов пучинных, – не сдался монах. – Так в книге той писано про дожди из рыб и лягух. Предвещают конец света и пришествие Сатаны. А раз киты валятся из небес, знать, недолго ждать.

– Не кит, а мамон, – со знанием дела возразил Лукьян. – Зверь чудесный, с горбом, и рога назад гнутые, вся Сибирь костями усыпана. Говорят, померли мамоны давно, а Ермолай Якун сказывал – в землях якутских до сих пор стада мамонов живут. Крестом клялся Ермолай, сам видел, как инородцы собак кормили свежатиной.

– Свежатины и я бы пожрал, – мечтательно причмокнул Онисим.

– А мамона этого драного, гляньте, даже птахи с куницей не жрут, – мотнул головой на тушу Угрим.

– Тут нет птиц, и зверья нет, – выдохнул Игнат тревожную мысль. – Пусто и падаль одна.

– Точно, – кивнул Лукьян. – А я все думаю, чего здесь не то.

– Зима на носу, вот и попрятались, – без особой уверенности отозвался Угрим. – Эх, чудище бы в соли обвалять да в Тюмень отволочь, есть там полудурушный барин, серебром платит за всяких тварюг.

Тащить сгнившую тушу в Тюмень охотников не нашлось, ватага сокрушенно поохала и поплелась в густеющий, вязкий туман. Игнат задержался, разглядывая черный слизистый след, насохший в примятой траве. Тварь ползла из объятой сумерками долины, пока не издохла. Зачем? Выяснять Игнат не хотел.

Больное, подтекающее гноем солнце утонуло в сырых небесах, смешав землю и облака в мутную пелену. Из клочьев тумана призрачными кораблями выплывали останцы. Каменные глыбы нависали над головой. Игнат изумленно разглядывал покрывшие скалы картины – изломанные фигуры с рогами, маленьких человечков, убегающих от жутких чудовищ, кривые загогулины и всякую срамотень: сплетенных в непотребных позах людей и зверей. Не иначе тешились бесы, а то как бы человеку выбить рисунки на такой высоте? Игнат поежился, увидев на отвесной скале спиралью завитый лабиринт с огромным красным глазом внутри. Глаз следил за Игнатом, куда ни вступи, будто великан-людоед пялился из толщи скалы. Волосы под шапкой зашевелились. Игнат прибавил ходу, заспешил, но все же не сдержался и оглянулся. Глаз смотрел на него.

Видимость упала до сотни шагов, туман струился белыми волнами, и там, в непроглядной обморочной пелене, временами вздыхало и ухало. Далекие протяжные стоны навевали жуть. Ветер играет в останцах – успокоил себя Игнат. Он промок до нитки и озяб, приклацывая зубами. Станичники брели сквозь марево, с трудом переставляя уставшие ноги. Лабиринт не шел у Игната из головы. Угодили в паутину, и выхода нет…

Приступ скрутил Игната в упругий комок. На макушку будто капнул раскаленный свинец и тоненькими жгучими струйками потек на виски. Рядом зашелся кашлем и припал на колено Степан. Капитошка катался по земле, вырывая мох и траву. Лукьян блевал, выворачивая нутро. Щенящейся сукой выла Акыс, пленные вогулки глухо скулили, крайняя билась в истерике, разбрасывая выдранные клочья волос. Боль ушла внезапно, оставив привкус гнили на языке.

– С-сука, – выдавил Угрим, вытирая рукавом хлынувшую из носа кровь.

– Как поленом огрело, – Онисим шумно мотнул головой.

– Роздыху нужно, – просипел Яшка.

– До Иртыша доберемся, там отдохнем, – Угрим качнулся, едва не упав, и пошел в дымную пелену.

Игнат волокся последним, промокшие, разбухшие от влаги и грязи ичиги тянули по пуду, каждый шаг отдавался ломотой в костях. Лес густел, из мха дыбились скользкие, похожие на щупальца корни. Космы сырого лишайника свисали с ветвей. Время остановилось. День, вечер, ночь? Напитанные безумием туманные сумерки и неподвижное бледное пятно, распятое в небесах. Не было тропинок, не было сторон света, не было направлений, только древние скалы и мертвый, нагой, коченеющий на ветру березняк. Игнатом завладевала тревожная мысль присутствия в тумане чего-то зловещего. Затылком чувствовался ненавидящий, озлобленный взгляд. Однажды, на плече крутой скалы, почудилось быстрое, смазанное движение. Браты по ватаге тоже беспокоились, крутили головами, прислушивались. Откосы дыбились застывшими волнами, кривые сосны на вершинах никли к земле. Угрим вел отряд по руслу пересохшей реки. Когда-то давно между каменными холмами несся бурный поток. Глинистые берега оплыли, дно устилала круглая мелкая галька. Под ногой хрустнуло, Игнат глянул и сдавленно засипел, увидев череп, наполовину ушедший в мелкий песок. Пожелтевший, треснувший, покрытый ошметками мха, он злорадно пялился на Игната тремя глазами. Фух, нет, не тремя, посередке лба зияла круглая дырка, похожая не на след удара, а на работу буравчика. Чуть дальше вперемешку лежали черные кости. Причитающие вогулки сбились стаей неопрятных ворон.