Александр Усовский - Парашюты над Вислой

• Название: Парашюты над Вислой
• Автор: Александр Усовский
• Жанр: Исторические приключения

Группа советских разведчиков выброшена на западной окраине Варшавы, в Кампиносской пуще, с целью изучения ситуации на правом берегу Вислы; в частности, разведчикам необходимо узнать, будут ли немцы оборонять столицу Польши или решат отойти на старую границу на правом берегу Одера и в Восточной Пруссии. Приземлившись в тылу врага, разведчики узнают, что Армия Крайова готовит восстание в Варшаве, с целью перехвата политической власти. Алексей Савушкин и его люди выясняют ситуацию, докладывают в Центр, присоединяются к отряду Армии Людовой на Жолибоже, затем попадают в Старе място польской столицы. Затем группа Савушкина, выполняя приказ командования, направляется к Магнушевскому плацдарму, выясняет силы немцев, противостоящих Красной Армии и Войску Польскому, после чего, вернувшись в Варшаву – получает приказ срочно отбыть в Словакию.

---

Старый поляк откашлялся и негромко спросил:

– Мучаешься сомнениями, капитан? – Помолчав, продолжил: – Понимаю. Тогда я скажу за тебя. Можно?

Савушкин молча кивнул. Пан Заремба, улыбнувшись, сказал:

– Семь парашютов сегодня ночью над Корейбовой пустошью. Два хлопцы, что в вас стреляли. Вы их отпустили – думая, что хлопаки побегут додому… Они вас довели до Серакува! – И улыбнулся, по-мальчишечьи широко и открыто.

Твою ж мать… А ведь ему тогда не показалось! Две серые тени в глубине леса… Вот же чёрт! Савушкин молча кивнул своему собеседнику – дескать, продолжай. Тот кивнул в ответ и продолжил:

– Вы могли быть и немцами – но хлопаки принесли вот это, – с этими словами поляк, подняв лежащий на полу мешок, достал из него банку из-под американского колбасного фарша. И продолжил: – Теперь твоя очередь, пан капитан…

Савушкин вздохнул.

– Ваша взяла, пан Заремба. Збышек передаёт вам привет и просит вспомнить хлеб и сало, что вы делили на позициях под Барановичами… в Люблинском пехотном полку пятнадцатой дивизии.

Поляк вздохнул.

– Был такой полк, и была такая дивизия… А сало мы делили из рождественских посылок. Наш полк считался «сиротским», бо Люблинщину немцы заняли в пятнадцатом году… И нам присылали подарки из-под Ижевска, там было много эвакуированных поляков, они стали «крёстными» нашего полка… – Помолчав, уже другим тоном продолжил: – Как я могу вам помочь?

Савушкин подумал и ответил:

– Сейчас я поеду в Ожарув, в фельдкомендатуру. Нам надо легализоваться. Ну а когда вернусь – мы всё решим. Договорились?

Старый поляк кивнул.

– Добже. Я пока покормлю твоих людей и нагрею воды – для мытья и стирки. Немецкий зольдат должен быть образцом порядка и дисциплины! – Иронично добавил пан Заремба. А затем, глянув в окно, выходящее на улицу – удовлетворённо произнёс:

– Машина комендатуры. Думаю, что за тобой…

Тут в голову Савушкина пришла одна мысль.

– Пан Заремба, у вас есть палка? – И показал, как опирается на воображаемую трость.

Поляк кивнул.

– Сейчас принесу. – Встал и вышел; слышно было, как он копался в кладовой, что-то упало, раздалось какое-то шуршание – после чего хозяин вернулся на кухню, торжественно неся в руках богатую старинную трость чёрного дерева, инкрустированную серебром, с серебряным же набалдашником.

– Вот! Подарил пан профессор Стефан Жеромский, в октябре тридцать девятого, когда я вывез его из Варшавы. Теперь он в Швеции, а его палка – здесь…

– Я возьму на время, попользоваться? Для немцев я ранен… – и Савушкин указал на повязку на голове.

Поляк пожал плечами.

– Бери, мне она пока не надо…

Знатная вещь… Ладно, надо озаботиться планом действий при негативном развитии событий. Ну, например, на тот случай, если его в комендатуре раскроют и застрелят – или, того хуже, насмерть споят шнапсом… Савушкин окликнул своего заместителя:

– Котёночкин!

Лейтенант тут же выскочил из дальней комнаты и застыл в недоумении – не зная, как отвечать. Савушкин усмехнулся.

– Можно не яволить. – Помолчав и дав лейтенанту время на осознание того факта, что они раскрыты – продолжил: – Я еду в комендатуру. Если к трем часам по варшавскому времени не вернусь – грузитесь и уходите в лес. Но недалеко. Наблюдайте за домом. Ну а если меня не будет и к шести – всё, аллес, командир группы с этого мгновения ты, и вы продолжаете выполнять задание уже без меня. Всё ясно?

Котёночкин обреченно кивнул.

– Так точно, товарищ капитан!

Савушкин улыбнулся.

– Не дрейфь, лейтенант! Вряд ли комендант меня разоблачит. Документы в порядке, я фронтовик, он тыловая крыса, у нас разная война. Фронтовик меня бы махом раскрыл, а с этим есть большой шанс легализоваться… Всё. Иди.

Савушкин встал, и, опираясь на трость, вышел во двор. У «опель-капитана», остановившегося у ворот дома, неспешно курил пожилой грузный дядька лет пятидесяти, в довольно нелепо сидящей на нём военной форме.

– Feldkommandantenbüro in Ozaruw? – строго спросил у него Савушкин.

– Jawohl, Herr Hauptmann! – толстый увалень попытался вытянутся во фрунт, но у него это очень плохо получилось.

– Hauptmann Weidling, die vierte Felddivisionen der Luftwaffe. Lass uns gehen! – и решительно открыл заднюю дверь. Водитель сделал было попытку выслужится – но, увидев, что чужой офицер мало внимания придаёт чинопочитанию, махнул рукой и сел за руль.

«Опель», выплеснув клуб сизоватого дыма в ворота пана Зарембы, развернулся и неспешно поехал по деревенской улице, пугая зазевавшихся кур и бешено раздражая собак. Машин они, что ли, не видели? – про себя изумился такой собачьей ярости Савушкин.

Что ж, первый экзамен на польской земле вот-вот начнется. И принимать его будет довольно пожилой, судя по голосу, обер-лейтенант фон Тильзе, Густав-Вильгельм. Пруссак – судя по фамилии, берлинец – судя по реакции на berlinerisch Савушкина, дворянин – судя по «фон». Что ж он, дожил до таких лет, а всё в старших лейтенантах ходит? Ему, Савушкину, всего двадцать семь, а он уже капитан… Ладно, это мы пропустим. Сам расскажет, если захочет. Теперь – о языке. Самая деликатная тема…

В своём берлинском диалекте он не сомневался. Всё ж три года интенсивной зубрёжки, под водительством коренного берлинца «товарища Ульриха». Как фамилия этого деятеля Коминтерна – они так и не узнали, ну да это и не важно. Одно плохо – немец тот был самого что ни на есть пролетарского происхождения, всю жизнь до убытия на фронт в августе четырнадцатого проживший в Моабите. Ещё тот райончик, до Шарлоттенбурга – как до Парижа по-пластунски… И лексика. Произношение – это не всё, есть ещё такой опасный момент, как местные идиомы. Попасться на незнании которых можно запросто. Берлинец – и не знает специфических берлинских выражений? Нонсенс. А маленькая ложь, как известно, рождает большое недоверие… Что в этом случае надлежит делать? Свести диалог к минимуму. Сославшись на слабое здоровье – чему доказательством послужит его перевязанная голова. Но и не переиграть – а ну как этот дворянин заставит его отправится с госпиталь? Где врачи с удивлением обнаружат под повязкой целый череп без признаков какого-то ранения…

Решено – ранение головы заживает и не опасно, но не позволяет вести длительные диалоги. На этом и будем стоять…

Теперь – его семейство. Вейдлинги. Кто они, чёрт побери, вообще такие? Знать бы хоть крупицу биографии своего «крестничка»… Ладно, биографию можно и придумать, невелика премудрость. Вряд ли этот фон Тильзе будет её изучать. Собственно, а зачем придумывать? Мать – врач-акушер, отец – инженер на авиационном заводе, сестра – студентка медицинского, брат – ветеринар. И не важно, что все эти люди – Савушкины, отныне они будут Вейдлингами! Из Берлина… И врать ничего не придется, и на противоречиях его никто в этом вопросе не поймает! Хотя нет, авиационный завод не пойдёт, чёрт его знает, есть ли в Берлине вообще авиазаводы. Пусть будет механический. Такой точно есть!

«Опель» довольно бойко катил на юг, лес вокруг то редел, обнажая за редким кустарником куцые поля, изувеченные чересполосицей, то снова густел и наливался зеленью. До Ожарува где-то километров двадцать, с такой скоростью за полчаса управимся…

Тут взгляд Савушкина наткнулся на странную купу срубленных деревьев, поначалу принятую за результат санитарной вырубки. Ещё одна, ещё, а тут целая группа из нескольких куп, какие-то странные серо-зелёные холмы неправильной формы, угловатые, без обычных покатых склонов… И опять купы срубленных берёзок… Они тут что, лес прореживают? Берёзовый? Зачем?

ТВОЮ Ж МАТЬ!!! Да это танки, укрытые срубленным берёзовым молодняком! И маскировочные сети, которыми накрыты колонны грузовиков!

По затылку Савушкина пробежал холодок. Танки, танки, танки… Грузовики – тентованные «опель-блитцы», тяжелые «бюссинги» – тягачи, артиллерия… Кюбельвагены с противотанковыми пятидесятимиллиметровками на прицепах… Снова тентованные грузовики… Да сколько ж их тут!?

Не меньше дивизии. Танков точно поболе сотни. Сотни три грузовиков. Солдат возле техники нет вообще, никакого движения вокруг грузовиков и танков не наблюдается. Это понятно, с высоты десяти тысяч метров вся эта музыка должна выглядеть тихим мирным лесом… или на какой высоте летают наши и англо-американские разведчики? Сверху всё это скопище техники не видно абсолютно.

Дивизия полнокровная, свежая. Вся техника – аккуратная, без привычных глазу повреждений от активной эксплуатации. Даже свежеокрашена! Надо зафиксировать… Где мы сейчас? Его Автомедон[23] точно должен знать, чай, не в первый раз рулит по этим лесам…

– Soldat, wo sind wir jetzt?

Толстый увалень, тут же повернувшись, услужливо доложил:

– Vorbei am Dorf Izabelin, Herr Hauptmann!

Хорошо, так и запишем: на южной окраине деревни Изабелин на пространстве около четырех квадратных километров сосредоточена танковая дивизия. Свежая, в боях не участвовавшая. Знать бы ещё её номер… Впрочем, это ещё ни о чём не говорит. Одна дивизия, пусть даже танковая, в масштабах фронта – величина переменная. Одной дивизией больше, одной меньше… Тем более – не ясно, куда её предполагают направить. Наши ещё в Белоруссии, дай Бог, чтобы старую границу перешли… Но в любом случае, то, что немцы готовятся отходить к старым границам – далеко не факт. Танковые дивизии для отступления по лесам не прячут…