Элеонора Браун - Мой собственный Париж

• Название: Мой собственный Париж
• Автор: Элеонора Браун
• Жанр: Современная русская литература
• Год: 2020
• ISBN: 978-5-04-109632-8

Коллекция удивительных очерков о Париже под редакцией Элеоноры Браун, автора бестселлеров по версии New York Times. Предупреждение: читая эту книгу, вы можете случайно уехать в город, вдохновивший саму Коко Шанель.

---

«Невозможно, – подумала я про себя. – Французы – снобы, особенно парижане. Душевные отношения? Этому никогда не бывать».

Передо мной возник барьер, который я страстно хотела перепрыгнуть. Но как?

Герой фильма «Моя прекрасная леди» – профессор лингвистики Генри Хиггинс – утверждал: «Французам все равно, что они говорят, по крайней мере, до тех пор, пока они уверены в своем правильном произношении».

Мне пришлось решиться на опасную авантюру, с моим-то неправильным и крайне скудным французским.

Стоя на причале экскурсионных катеров, я предприняла попытку обмена любезностями с парижанкой в кремовом костюме от Шанель с кокетливой юбкой-клеш. Может быть, она согласится, что сегодня прекрасный день и что Сена и здания в стиле неоренессанса на ее берегах выглядят впечатляюще.

Не будучи совсем уверена в произношении и правильности выбора слов, я произнесла подготовленную фразу. Не проронив ни слова в ответ, она обратила взгляд в сторону своего красивого спутника и повернула свое кремовое габардиновое плечо в моем направлении, что позволило ее шелковому шарфу сливочно-персикового цвета развеваться под легким бризом.

Вернувшись в отель, я сверилась с моим массивным франко-английским словарем Лярусса. Оказалось, что я неправильно выбрала форму слова «впечатляюще». «Zut!» – это выражение, означавшее разочарование, меня научил мой учитель французского. Если все французы так заносчивы, как эта женщина на причале, я могу рассчитывать на частое использование этого выражения.

Решив не сдаваться, я спустилась к портье, чтобы попросить еще одно полотенце. Ничего сложного. Полотенце по-французски – serviette.

– Говорите на английском, – бесцеремонно произнес он, не поднимая глаз от конторки.

Какой грубый ответ!

– Zut! – снова воскликнула я, взорвав это слово над блестящей, безразличной макушкой его лысой головы. – И как же, по-вашему, я должна выучить французский, если вы запрещаете мне даже пытаться на нем говорить? – спросила я. Подумав, что это было слишком резко, я более мягким тоном снова попросила полотенце на французском.

С французами всегда следует быть вежливым, даже если тот, к кому вы обращаетесь – хам.

Я поняла, что растопить лед французских сердец может только беседа, в которой обязательно должны присутствовать madame, monsieur, s’ il vous plait, merci beaucoup и vous etes tres gentil. Эти встречи успешно убедили меня в том, что мне необходимо брать больше уроков французского, чтобы сломать барьеры плохого произношения, неправильного использования времен и ограниченного словарного запаса.

В одну из своих первых поездок во Францию я допустила ужасную ошибку. Я спросила у водителя автобуса «Ou est la guerre?», хотя, конечно, хотела спросить «Ou est la gare?», а именно, где находится вокзал. А спросила я, где идет война. Ой.

Он не грубил мне и не был высокомерен, нет. Он просто отмахнулся от меня, сказав, что не понимает, что я говорю. Я восприняла это как нетерпение моего невежества. Он даже не попытался расшифровать мою тарабарщину, и я поняла, что ему до смерти надоели многочисленные туристы, заполонившие Париж и коверкающие язык. Он переключил передачу, собираясь тронуться и оставить меня на краю тротуара.

В отчаянии я спросила по-английски:

– Где ходят поезда?

– Поезда? На вокзале, мадмуазель, а не на войне. – И повторил слово «вокзал» по-французски, поправляя мое произношение: – Вокзал – налево через два перекрестка.

Этот языковой урок я приняла не без досады.

Я обнаружила во французах скрытую способность к доброте, несмотря на их нетерпимость к моим неуклюжим попыткам заговорить на их прекрасном языке.

После неудачного катания на лыжах в Калифорнии мне пришлось некоторое время походить с тростью. К сожалению, на это время выпала очередная поездка в Париж. Когда мы с мужем и другом стояли в середине очереди, извивающейся вокруг музея Орсе, со стороны здания к нам приблизилась женщина с бейджем и призывно поманила меня рукой.

– Venez-vous, s’il vous plait[1], – сказала она, приглашая меня покинуть очередь и пройти в здание музея вместе с ней. Я дала понять, что нас трое. Она снова сделала жест рукой, приглашая всех войти. Таким образом, она избавила незнакомого человека с тростью от необходимости стоять и ждать. Спасибо французам за такие трогательные правила!

На следующий день, заметив мою трость, пожилой мужчина в автобусе уступил мне место для инвалидов. Пока он не вышел на своей остановке, мы с ним вели оживленный, но ограниченный диалог, перемигиваясь и ухмыляясь друг другу. Я глазам своим не верила. Я на самом деле обмениваюсь смешками с французом!

В другую свою поездку, выходя во двор, я шагнула мимо маленькой ступеньки и шлепнулась плашмя, словно Гуфи, неуклюжий спутник Микки-Мауса. И, конечно же, эта неловкая ситуация произошла прямо перед оживленным уличным кафе. Мой муж помог мне подняться, и я потерла ушибленную коленку, все еще шатаясь и чувствуя себя нелепо. От посетителей и официанта я ожидала кратковременной вспышки любопытства, а может быть, даже и смешка над моим падением, после которых они бы вернулись к своим разговорам. Вместо того чтобы осуждающе закатить глаза, официант тут же поставил стул, принес лед в полотенце, угостил меня чашкой кофе, предложил мне аспирин и сказал, что я могу сидеть здесь, сколько мне потребуется, даже после закрытия кафе. Собрав остатки собственного достоинства, я сказала по-французски:

– Merci, monsieur. Vous etes très gentil – вы очень любезны.

Его улыбка была полна искренности и сочувствия, когда он пожелал мне скорейшего выздоровления. Опершись на мужа, я поковыляла обратно в отель. В отличие от вышеупомянутого портье, который приказал мне говорить по-английски, нынешний был более благожелательный и подсказал нам, где купить эластичный бинт.

Но самым ярким примером парижской обходительности был месье Жан Абер.

Месье Абер появился в моей жизни благодаря знаменитому французскому импрессионисту Пьеру Огюсту Ренуару. Несмотря на то что родился он в Лиможе в 1841 году, Ренуар был настоящим парижанином, чье детство прошло в трущобах на месте бывших караульных помещений между дворцами Лувра и Тюильри. Сын портного и внук башмачника, Ренуар был замкнутым, тощим, угрюмым и всячески старался не привлекать к себе внимания. Тем не менее у него хватало смелости частенько отправляться гулять по Лувру в юные годы. Его любовь к живописи была сильнее застенчивости. Должно быть, он полагал, что бедняк, мечтающий стать художником, не может позволить себе быть робким.

Для него не было ничего лучше, чем медленно бродить по Лувру и впитывать уроки великих мастеров. Позже, будучи взрослым, он написал: «Это было похоже на встречи со старыми друзьями, в которых я всегда обнаруживал новые и пленительные качества». Он даже осмеливался прикасаться к работам своих «старых друзей – когда охранники не смотрели в его сторону. Он жаждал выразить удовольствие от прикосновения к гладкой округлости щечки юной девушки лишь посредством градаций цвета и пробежаться кончиками пальцев по толстому, маслянистому густому слою красок, чтобы почувствовать, где кисть Рембрандта оставила комки краски, выступающие на поверхности холста. Я разделяла его жажду, но боялась действовать.

В 1860 году, в девятнадцатилетнем возрасте, Ренуар оформил годовой пропуск в Лувр, чтобы писать копии с шедевров – обычная практика для студентов-художников в XIX веке. Картиной, к которой он возвращался снова и снова, стала картина Паоло Веронезе «Брак в Кане Галилейской». Самая большая картина в Лувре (высотой в 6,77 м и длиной в 9,94 м) была создана в 1563 году для трапезной бенедиктинского монастыря на венецианском острове Сан-Джорджо-Маджоре.

На картине изображен Иисус, творящий свое первое чудо, превращающий воду в вино перед примерно тридцатью голодными гостями, а также перед музыкантами и слугами и еще примерно перед двумя дюжинами зевак на верхней террасе. Но для Ренуара чудо не имело важности. По-настоящему важным для него был угол левой части П-образного стола на картине Веронезе. Использовав этот угол в своем шедевре «Завтрак гребцов» 1881 года, Ренуар дал возможность смотрящему увидеть всех своих 14 друзей, уютно расположившихся за обеденной беседой.

Эти люди, сидящие и стоящие вокруг обеденного стола Ренуара так же, как венецианцы на картине Веронезе, стали героями моего одноименного романа 2007 года.

В 2004-м, работая в Париже над этой книгой, я решила последовать примеру Ренуара и посмотреть на обеденный стол, вдохновивший его. Дойдя с моим мужем до Салона Карре на втором этаже Лувра, мы обнаружили, что дверь заперта. Табличка гласила, что зал закрыт на реставрацию. Когда я объяснила, почему мне необходимо посмотреть на «Брак в Кане Галилейской» (и свою необходимость я считала совершенно законной, ведь я была близка к завершению первого черновика романа), охранник строго ответил мне: