Наталья Соловьева - На берегу Тьмы

• Название: На берегу Тьмы
• Автор: Наталья Соловьева
• Жанр: Историческая литература
• Год: 2020
• ISBN: 978-5-17-117862-8

Роман «На берегу Тьмы» – история, основанная на реальных событиях, – рассказ о судьбе безграмотной, забитой крестьянской девушки Катерины и ее духовном преображении, произошедшем на фоне важнейших трагических событий России ХХ века. Об этом не принято говорить, но именно войны и революции принесли освобождение таким женщинам, как Катерина. Старый мир был разрушен, и темная, бесправная крестьянская девушка получила доступ к свету – получила право на свободу, на образование, на выбор и на любовь.

---

Взволнованная Анна отправила Клопиху к Татьяне Васильевне. Та написала записку и срочно вызвала своего Николу к себе.

Татьяна Васильевна была большой любительницей раскладывать пасьянс. Загадает что-нибудь, а потом сидит, мучается и гневится. Упрямая – пока не сойдется, из-за стола не встанет, хоть бы и пожар. Когда совсем не сходилось, возьмет, да тайком карту переложит: «Ничего, один раз не грех».

Когда сын явился в Малинники, старая вдова задумчиво раскладывала карты. Не встала его встретить, как обычно, не поцеловала.

Николай подошел, приложился к ее руке и сел рядом.

Не глядя на сына, старуха, словно невзначай, поинтересовалась:

– Ну что там с собакой этой, Никола?

– Застрелил, маменька.

– А с девкой что?

– С какой девкой?

– Сам знаешь.

– Не знаю.

– Не крути у меня. Что ты натура чувствительная – то, конечно, не новость, но что по собаке две недели убиваешься – ни в жизнь не поверю, какой бы она ни была. Да ты и не первую за свою жизнь хоронишь.

– Эта первая такая.

Татьяна Васильевна, будто не слыша, продолжала раскладывать пасьянс:

– Девка, конечно, красивая, молодая – спору нет. Но ты жену-то пожалей. И так она малахольная. Совсем с ума сойдет – нехорошо. И наследника твоего, даст Бог, под сердцем носит.

– Да все время про нее думаю – мочи нет, – признался Николай.

– Отошли ты ее от греха подальше, Никола.

– Не могу, хоть какая-то отрада – видеть ее.

– Экономка твоя говорит, ворон давеча в покои залетел – не к добру это.

– Что ж мне, всю жизнь с ней маяться, с нелюбимой?

– А ты как хотел? – Мать с негодованием отложила карты. – Миловаться до старости, конечно? Никогда такого не бывало и ни у кого – пусть сказки-то не рассказывают. Ты думаешь, я с отцом твоим миловалась? Как дети народились – так и забыли друг про друга. Но уважать друг друга – всегда уважали. – Помолчав, добавила, накрыв его руку своей и пристально глядя в глаза: – Не там ты счастье ищешь, Никола. Все думаешь, что женщина придет и счастливым сделает. А оно вот где. – Мать положила ладони на грудь сына, туда, где сердце. – Понял?

Николай задумался: «Права мать: если счастья в тебе самом нет, то никто другой тебе его не даст, а даст, так ты и не заметишь».

– Да она даже не знает ничего, эта девочка, ни о чем не догадывается.

– Что тут догадываться? Даже я, старуха, дома сидючи, обо всем догадалась. Отошли ты ее, пока не случилось какой беды.

– Не трону я ее. Пойду я, маменька.

– Ну иди, сокол мой. И глупости эти, конечно, брось. – Мать тяжело поднялась и обняла Николая, поцеловала в обе щеки и перекрестила.

Николай ехал от матери домой и думал, что жизнь уже кончена, осталась только забота о детях и имении. Зачем тащить в эту бездну и Катерину? «Я хочу лучшего для нее, но сам счастье дать не в состоянии. Кто же я после этого, если воспользуюсь невинностью, возьму, что хочу, но жизнь чужую загублю? Нет, если уж намерения мои чисты, помогу Катерине – научу грамоте. Буду другом, выдам замуж, стану крестным отцом ее детей, черт возьми. Откажусь от своих желаний и тем самым спасу ее».

В тот же вечер, воодушевленный своим порывом, уверенный в своей правоте, Николай распахнул двери детской. Наташа уже крепко спала, розовощекая, накормленная и умытая, утомленная долгими играми и прогулкой по парку.

Катерина при свете керосиновой лампы вышивала платье для девочки. Николай заметил, что девушка встревожена и даже боится его. Родство и единение, возникшие между ними во время детских завтраков, исчезли, появилась скупая, гнетущая неловкость. Николай не знал толком, как себя вести, чтобы поправить положение, и растерянно присел рядом. С Катериной он чувствовал себя другим: не хозяином имения, барином, а просто человеком, который имеет право быть слабым и не скрывать это.

– Ты прости меня. Тогда, с собакой, я неправильно и грубо вел себя с тобой. Я был расстроен, – сбивчиво забормотал Николай, не зная, правильно ли он объясняет, и снова злясь на себя, что нет, не то надо сказать, а что-то другое.

– Это вы меня простите.

– Я благодарен, что осталась со мной. А я обидел за это. Простишь меня?

– Конечно, барин. Да и не в обиде я.

Обоим стало легче – ведь несколько недель они не разговаривали и сильно тяготились этим, не зная, как поправить положение.

– Хочешь, научу тебя читать?

– Зачем мне, барин? Господь с вами!

– Да письма будешь родным писать.

– Глашка и читать не умеет.

– Ничего, ты ее сама научишь. И писать тоже.

– Правда?

– Конечно! Смотри, я тебе и букварь принес. – Николай вытащил свой старый детский букварик.

Катерина недоверчиво взяла книгу, провела пальцами по шероховатой обложке.

– Это мне? Он мой?

– Твой.

– Мне никогда ничего не дарили.

– А я дарю. Владей. Вот смотри – буква Аз. Видишь?

Катерина растерянно повторила:

– Аз.

– Завтра в то же время приду и остальным буквам тебя обучу.

Катерина не решалась спросить. Наедине видеться с барином по вечерам?.. Бабка бы такого не одобрила.

– Барин, а Анна Ивановна не против?

– Не против. До завтра.

Николай лукавил – с женой он про Катерину с тех пор не говорил, но знал: Анна ничего больше не скажет, боясь, что он передумает отпускать ее в заветную Москву. Отношения между ними после того разговора сошли на нет: они едва замечали друг друга, думая каждый о своем, строя каждый свои планы, независимо друг от друга.

Да и в чем его можно упрекнуть? Что обучил крестьянскую девушку читать? Никаких других намерений у него нет.

За несколько недель до Рождества лиственницы у крыльца барского дома укрылись долгожданным снегом. Уже к полудню пруд замерз, а на его поверхности ровным полотном выделялся идеально белый круг, который вместе с тропой вдоль аллеи казался огромной ложкой, заполненной манной крупой.

На следующий день Николай проснулся рано утром, еще засветло, и увидел, что снег с вечера уже не шел, а это значило, что проголодавшийся за день заяц вышел ночью на кормежку, оставляя на чистой белой земле свои пахучие следы – малик, ведущий к логову. Николай решил отправиться по длинной пороше тропить русака: день обещался погожий и светлый.

После смерти Берты Николай не охотился: помнил, чего стоил ему азарт в последний раз. Но старая привычка взяла свое – не смог усидеть на месте, и снова мысль о предстоящей охоте целиком захватила его.

Как его отец и дед, Николай был заядлым гончатником: в юности, когда его впервые взяли на охоту, гон показался особой сладостной музыкой, от которой всколыхивалась мелкой рябью грудь, потели руки и дрожали пальцы. Дед, старый Вольф, тот не только гончих, но еще и особую породу борзых разводил, держал псовую охоту, гремевшую на всю Тверскую губернию: на шестьдесят собак аж двадцать человек прислуги. С тех пор многое изменилось: ни доезжачего[25], ни стремянного[26], ни выжлятников[27], ни псарей[28], ни корытничиих[29] – все канули в Лету, да и борзых в обедневшей усадьбе пришлось извести.

Наспех позавтракав и взяв пару гончих, подаренных Павлом, Николай верхом отправился на поля в сторону Глазунова, на озимь, где обычно жировали зайцы.

Первый снег лежал на полях, наспех укрыв траву и кусты на межах, то тут, то там оголяя пожухлые островки травы и сухие ветки чертополоха и полыни.

Близ деревни, найдя на озими место жировки по множеству перепутанных следов, Николай, опытный охотник, укоротил шаг лошади и легко определил выходной след – по крупным заячьим прыжкам, ведущим в сторону от жировки[30], и стал порскать[31] собак.

Гончие взяли след и ринулись разбирать запутанные «двойками» и «тройками» петли косого. И вот одна из гончих натекла на зверя, подала голос и наконец стронула зайца.

Рыжеватый с проседью, в серых панталонах русак опрометью бросился по полю, оставляя на белой пелене четкие отпечатки своих длинных вспотевших лап. Гонный заяц нарезал большие неровные круги по заснеженному искрящемуся на солнце полю. Вот он скинулся[32] в сторону, но собаки не «скололись», не бросили его – отменные гончие: вязкие, чутьистые, паратые[33], которые быстро выматывают зайца.

Заметив, что зверь начал уставать и переходить на малые круги, Николай приготовился выбирать лаз, чтобы подстроиться под гон и взять зайца метким выстрелом.

И тут зверь снова скинулся – на дорогу, изъезженную дровнями, и увел гончих на новый круг на соседнее поле, отделенное небольшим, покрытым запорошенным репейником оврагом. Гон слышался далеко, во всех переливах, ход зайца определялся четко. Сердце Николая бешено колотилось в азарте: «Вот сейчас я тебя возьму!»

Уверенный в своем трофее охотник решил зайти против ветра, дал шенкеля кобыле и помчался через овраг. Не заметив упавший, присыпанный снегом ствол деревца, лошадь споткнулась, и Николай, уже предвкушавший скорый меткий выстрел, забыв о бдительности, вылетел из седла и больно ударился о мерзлую землю головой.