Александр Бушков - Темнота в солнечный день

• Название: Темнота в солнечный день
• Автор: Александр Бушков
• Жанр: Современная русская литература
• Год: 2020
• ISBN: 978-5-04-109794-3

Эта история произошла в те далекие романтические, вызывающие грусть и ностальгию 70-е годы. Дружили три товарища: Костя, Митя и Коля. Работали разносчиками телеграмм на почте, гоняли на мотоциклах. Выпивали, дрались, впутывались в нехорошие дела, убегали от милиции и, конечно, влюблялись. В этот день Мите Нестерову повезло: ему выпало доставить телеграмму очень красивой зеленоглазой девушке Марине. Она пригласила его в комнату пить чай. Оказывается, они когда-то оба жили в одном городе. У Марины скоро новоселье. У нее большая библиотека, которую девушка мечтает прочитать. И всё у нее прекрасно в этой жизни. Кроме одного: одна совершенно слепая, и жизнь ее проходит во тьме. Ей предстоит операция, и есть шанс, что зрение вернется. И тогда Марина сможет увидеть Митю…

---

– Чего ж тут не просечь…

– Теперь… Заметут вас или не заметут, готовьтесь, что ущерба на вас торгованы повесят больше, чем вы наворотили. Все свои недостачи на вас спишут. А в том ларьке обе бабы, долго думать не надо, – те еще профуры ломовые. Я сам туда хожу, да вы и сами их сто раз видели. И пакши[25] видели. Пальцы грязные, а на пальцах рыжья понадевано… Когда мы с Филей, царство ему небесное, спалились в первый раз на магазине, торгаши на нас повесили столько, что четверо не унесут, все свои растраты и недостачи – да еще, очень может быть, когда утром увидели подломанный магаз, раньше, чем мусоров вызвать, по сумке себе нагребли. Ларь был не простой, а орсовский[26]. Ну, мы с Филей и без того взяли столько, что на срок хватало – у них там и коньячок хороший был, и сухая колбаска, и сыр с дырками, и курятина в собственном соку. И еще разное. Только торгашам не обломилось. Мусора точно знали, сколько мы взяли, – нас тот пидор и заложил, к которому мы с мешками пришли и на хранение оставили… И все равно на срок хватало, да и условный на обоих висел… В общем, это тоже учитывайте. Теперь так… Даже если что и припишут, отмотаетесь. Ущерб, пусть и не копеечный, всё равно не тяжелый. С одной стороны, кража со взломом и хищение социалистической собственности, а с другой – у вас анкеты чистые, даже приводов нет. Жалко, что вы двое не комсомольцы. Ну, все равно характеристики с работы напишут хорошие, залетели по первости, вину осознаете, чистосердечно раскаиваетесь и обещаете загладить ударным трудом на благо советского общества… Ну и адвоката не забудьте, про которого я вам бумажку написал. Берет недорого, у нас тут не столицы, а дело знает. С вашими получками будет и ненапряжно. А главное – не попадаете ни под какую кампанию. Хуже нет, когда у нас объявят кампанию: неважно, по борьбе с чем-то или за что-то. Тут уж всем, кто под кампанию попал, решают по полной, не «от», а как раз «до»… – Он ухмыльнулся не без некоторой мечтательности. – Хотя бывают кампании и полезные. Я под такую при Лысом попал. Лысому очередная блажь стукнула в дурную башку: что граждан преступников можно перевоспитать честным трудом в здоровом коллективе. Вот и шуранула кампания – за гуманизьм в отношении бритых ежиков, то есть нас. Какие рэцэдэ[27] под эту кампанию откинулись[28], вы б видели… Мне навесили семерик, отсидел год, тут как раз кампания. Выпустили меня на «химию», тогда как раз в Знаменском бетонный завод строили. Повкалывал я там годик ударно – освободили вчистую, и пошел я на свободу с чистой совестью. Ну лично я тогда и завязал, только не из сознательности, а потому, что стало ясно: толкового вора из меня не получится. Так и буду, как Косой в кинокомедии: украл, выпил, в тюрьму… Завязал и не жалею. Короче, вы все поняли? Ладушки. И еще запомните намертво: за решеткой и за проволокой романтики нет. Я тут послушал вашего Гуню, как он вам про тюремную романтику заправлял, а вы и уши развесили, будто вам девки минет делают… Дурак ваш Гуня. Просто-напросто свезло – попал на путную зону, да по вашей родной двести шестой[29], да по самой легкой части. Год отсидел, вышел условно-досрочно с оставшимся годом. Таких на зоне тьма-тьмущая, их не прижимают особо, но и за серьезных людей не считают. Одно слово – «старый вор по кличке Жопа». Зато выйдут – блатари блатарями. Не столь блатные, как доходные. Анекдот есть. Мамаша соседке жалуется: «Мой Ванечка с зоны пришел такой блатной, такой блатной… Попрошу курей покормить, отмахнется: «Пусть хрен клюют!» Попрошу свиней покормить – отмахнется: «Пусть хрен жуют!» И кличка у него страшно блатная: Машка-Пидарас». Усекли? И вот что еще. Перед делом не бухать – так, по глотку, чтобы пахло. И перчатки наденьте, а то пальцев наляпаете там и сям. Вот и все вроде. Ну, за науку и мне парочку прихватите. – Он улыбнулся одним лицом, без участия глаз. – Говорят же – вербованное всегда слаще. А теперь поговорим, как вам засветить дятла. Есть простые придумки, старые, но надежные, работают как часы…

…Ларек «Фрукты-овощи», не такой уж маленький, располагался в самом уголке Дикого Леса – за ним и начинался тот пустырник, где устраивали новогодние елки. Сигнализации там не имелось отроду, что задачу крайне облегчало. В обычное время его ярко освещали два угловых фонаря, на их улице и на перпендикулярной. Вот только час назад оба фонаря загасили стальными шариками от подшипников Батуала с Доцентом – рогатками они не баловались давно, не малолетки, но старых навыков не растеряли. Правда, былыми снайперами уже не были – Батуала фонарь расколол со второго шарика, а Доцент и вовсе с третьего. Но проделано все было быстро и осталось незамеченным. Аварийщики из-за такого пустяка по темени дергаться бы не стали, обязательно отложат на завтра, даже если узнают. А в милиции как раз пересменок: на дежурство заступает ночная смена, а во дворе начинается развод «канареек»[30]. Уходящей смене уже не до всякой мелочовки, а пришедшей – пока не до нее. И «луноходов» на ночных улицах на какое-то время остается минимум. Как выражался Остап Бендер, все учтено могучим ураганом…

Одно картину чуточку портило – тусклая лампочка над задней дверью ларька. Но жить ей оставалось всего ничего. Что приятнее, обе улицы пусты, как вымерли, прохожих нет. Главная опасность, учил Катай, – бдительные граждане-полуночники. Глянет такой в окно, заметит что-то подозрительное и исполнит свой гражданский долг, сука, вызовет мусоров. Но это уж – неизбежная случайность, с которой ничего не поделаешь. В основном на лес выходят окна домов своего района, а здешние полуночники давно усвоили, что они ничего не видели, не слышали и знать не знают…

– Пошли, – распорядился Батуала.

Они быстренько перебежали пустую дорогу, враз оказались у киоска, и Батуала с ходу засветил очередным шариком от подшипника по лампочке. С трех метров и юный пионер не промахнулся бы. Лампочка скоропостижно скончалась, как член Политбюро ЦК КПСС из очередного некролога, которым партия и правительство с прискорбием извещали, – вот только лампочкам некрологов не полагается. И шума получилось не особенно много.

Все обговорено заранее – они этот киоск знали не первый год. Батуала – в осенних перчатках без подкладки, как и остальные, – достал из внутреннего кармана куртки короткий ломик со сплющенным концом. Хлипконькая дверь киоска, кроме паршивенького врезного замка, запиралась на широкий железный засов, косо ее пересекавший. Замок они трогать не стали – можно было поступить гораздо проще, чем подбирать ключи к этому музейному экспонату. Другой конец засова крепился на толстом железном кольце с острым штырем, забитым в старые, малость подтрухлявевшие доски киоска. Батуала этот конец поддел ломиком, налег обеими руками и вмиг выковырял из дощатой стены. Стоявший тут же наготове Доцент подхватил засов и осторожненько опустил на землю. Все было проделано почти бесшумно. Сенька, как и полагалось по плану, стоял наготове с тремя свернутыми мешками из-под картошки, прихваченными из собственных подвалов.

Тем же ломиком Батуала поддел дверь над замком и, понатужившись, быстренько ее подломил. Они вошли внутрь, тщательно прикрыв за собой дверь. Доцент посветил фонариком, как учил Катай, не поднимая луч выше большого окна с прилавком. Удовлетворенно хмыкнул, увидев груду арбузов – их подвезли под вечер, к закрытию; и торговать собирались завтра. Пахло чуток подгнившими фруктами-овощами, стояла утешительная тишина. Оставшийся на атасе снаружи Сенька тревожного свиста не запускал.

Все заняло какие-то минуты: Доцент светил фонариком, а Батуала приглядывался к ножкам – у спелых арбузов они усохшие, скорченные, а то и вовсе отсутствуют. Для надежности постукивал ломиком, по звуку вычисляя спелые. В два мешка улеглись по три арбуза, в один – пять, парочка предназначалась Катаю. Те, что не подходили, они бесцеремонно отпихивали ногами, не заботясь, разобьются ягодки (арбуз, как известно, – тоже ягода) от такого обращения или нет. Открыли дверь, тихонько позвали Сеньку – и трое, прихватив по мешку, выскочили в полумрак. Быстренько загнали штырь на прежнее место – он вошел не до конца, но забивать его, как было, нет смысла, все равно взломанную дверь наспех не починишь, да и никому это не нужно, до утра не заметят, и ладненько…

Взвалив тяжелые мешки на спину, легким бегом нырнули в Дикий Лес. Прошли по нему метров двадцать, перешли дорогу и разошлись по дворам. Сделано чисто, как в лучших домах Лондо́на.

Поднявшись к себе на второй этаж, Доцент открыл дверь, зажег свет в прихожей. Отсюда видел, что в темной большой комнате кровать братишки пуста – шлялся где-то, из молодых да ранних. Моментально проснулся Пират, подскочил, вертя хвостом, с большим интересом обнюхал мешок и разочарованно ушел на место, не вынюхав ничего для себя вкусного.

Вот теперь все было в порядке, нагрянь сюда вся уголовка города. На арбузах не бывает этикеток с названием магазина, и не докажешь, откуда они произошли. С их зарплатами каждый мог завтра купить таких арбузов немерено, но так – гораздо интереснее. Вытащив один арбузик – как и остальные, килограммов на пять, – Доцент устроил его на столе в кухне, раскрыл нож и вырезал широкий ломоть во всю ягодку. Еще по хрусту, с каким входило лезвие, было ясно, что Батуала не подкачал. И точно, арбуз оказался краснющим, с хрупкой созревшей мякотью. Доцент с удовольствием откусил с края изрядный кусман, держа ломоть над тарелкой, чтобы не капать на пол соком.