Рассел Хобан - Лев Боаз-Яхинов и Яхин-Боазов. Кляйнцайт

• Название: Лев Боаз-Яхинов и Яхин-Боазов. Кляйнцайт
• Автор: Рассел Хобан
• Жанр: Современная зарубежная литература
• ISBN: 978-5-905-40923-3, 978-5-86471-823-0

Британский романист американо-еврейского происхождения Расселл Хобан – это отдельное явление в англоязычной литературе, магический сюрреалист, настоящий лондонец, родившийся в Пенсильвании, сын украинских евреев, участник Второй мировой. Сперва Хобан писал только для детей, но с 1973 года – как раз с романов «Лев Боаз-Яхинов и Яхин-Боазов» (1973) и «Кляйнцайт» (1974) – он начинает сочинять для взрослых, и это наше с вами громадное везение. «Додо Пресс» давно хотелось опубликовать два гораздо более плотных и могучих его романа – две притчи о бесстрашии и бессмертии, силе и слабости творцов, о персонально выстраданных смыслах, о том, что должны или не должны друг другу отцы и дети, «Лев Боаз-Яхинов и Яхин-Боазов» и «Кляйнцайт». А сверх того, Хобан настоящий поэт и лингвистический эквилибрист, его образный язык создает за каждым предметом многослойную тень свежих смыслов.

---

– Знай я, что вы так разгорячитесь из-за того, что подвозите меня, ни за что бы к вам не сел, – сказал Боаз-Яхин.

– Вот ты едешь в порт, – сказал водитель. – Что ты там будешь делать?

– Отработаю свою плату за проезд на судне, если смогу, – ответил Боаз-Яхин, – или заработаю денег, чтобы заплатить за него.

– Каким образом? – спросил водитель.

– Не знаю. Играть на гитаре. Обслуживать столики. Работать в доках. Все, что смогу.

– А куда поплывешь на судне?

– А зачем вам все знать?

– А почему бы мне не знать все, что я могу выяснить? Это большая тайна – куда ты поплывешь на судне?

– Искать отца, – сказал Боаз-Яхин.

– Ах-х-х! – произнес водитель так, словно ему наконец удалось выковырять из зуба застрявший кусок мяса. – Искать отца! Отец сбежал?

– Да.

– А у твоей матери новый мужчина и тебе он не нравится?

Боаз-Яхин попытался представить мать с кем-то другим, не с его отцом. Ум снабдил Боаз-Яхина картинками родителей вдвоем. Когда он убрал из картинок отца, поместить туда оказалось нечего. Завел бы его отец себе новую женщину? Он убрал из умственных картинок свою мать. Отец, из которого вычли, просто выглядел одиноким. Боаз-Яхин покачал головой.

– У моей матери никого нет, – сказал он.

– Чего тебе надо от отца, если ты его ищешь?

Слово карта пришло Боаз-Яхину на ум – и стало не-словом, таким словом, какого он никогда не видел и не слышал, звуком без смысла. Нечто очень большое, нечто очень маленькое, казалось, присутствует у него в уме, но самому ему у него в уме, похоже, места не было. Он заерзал на сиденье. Водитель грузовика в своей странной шляпе и с лицом, выражавшим слишком многое, вдруг показался ему не-личностью. Лев, подумал Боаз-Яхин, но ощутил лишь пустоту на месте того, что его покинуло. Он увидел карту тела Лайлы, распростертой на полу в темной лавке. Пропала. Нет карты.

– Ну? – сказал водитель.

– Он кое-что мне обещал, – произнес Боаз-Яхин.

– Деньги, имущество, образование?

– Кое-что еще, – сказал Боаз-Яхин. – Не хочу об этом говорить.

– Кое-что еще, – повторил водитель. – Нечто тайное, благородное, даже священное, такое, что может быть лишь между мужчинами. А что ты ему принесешь?

– Ничего, – ответил Боаз-Яхин. – От меня он не хочет ничего.

– Ишь какой ты щедрый, – сказал водитель. Он тяжело вздохнул. – Родители – тайна. Иногда я думаю о своих отце и матери миль десять или пятнадцать подряд. Отец был состоятельный и известный человек, интеллектуал. Каждое утро прочитывал газету с начала и до конца, всю целиком, и изрекал много глубоких мыслей. Мать моя была шлюха.

– А кто был ваш отец? – спросил Боаз-Яхин.

– Сутенер, – ответил водитель, – и гомосексуалист в придачу. Классическая профессия, классические принципы. Иногда он в знак особой милости занимался любовью с матерью, но иметь детей не намеревался. Я представляю собой триумф блуда над сводничеством… Мать всегда говорила мне, что отцовство сломило дух моего отца. Он бросил нас, когда мне было пять. Я вырос среди черного шелкового исподнего, розовых кимоно, вони вчерашней выпивки в залапанных стаканах, пепельниц, набитых мертвыми сигаретами, и антисептика… Вот поэтому я всегда говорю: будь себе и отцом своим, и сыном. Тогда сможешь много и подолгу беседовать сам с собой, а если часто разочарован, то ты ничем не хуже любого другого отца с сыном. Черное шелковое исподнее так приятно на коже, когда ты один.

Испод, подумал Боаз-Яхин. Свой испод мы прикрываем исподним. А у меня испода нет. Дорога к цитадели, придорожные камни, холм, равнина львиного цвета, смуглое движенье, царь львов, там, откуда ушел он, – пустота. У меня есть испод, подумал Боаз-Яхин.

– Думаю, своего отца я разочаровал, – произнес он.

– Скорее, он разочаровался в себе, – сказал водитель. – Нужно заниматься любовью с чужими людьми, когда только можешь.

– А при чем здесь мой отец?

– А ни при чем. Свет не сошелся клином на твоем отце.

– Почему с чужими?

– Потому что это единственная личность, какая только есть, – сказал водитель. – Когда узнаешь получше лицо, или голос, или запах – думаешь, что личность эта уже не чужая, но это ложь. Только с чужим лицом и наготой чужого тела все становится чище.

Боаз-Яхин молчал, слушая грохот грузовика и вдыхая запах топлива, апельсинов, древесины апельсиновых ящиков.

– Я все время езжу по этой дороге туда и обратно, – сказал водитель. – На ней всегда чужие лица, новые лица тех, кто вышел в мир, направляются к порту. Я еду в порт, возвращаюсь все время.

Боаз-Яхин молча прижимал к себе рюкзак.

Грузовик затормозил, рев разделился на отдельные перестуки, дребезги и взвизги. Водитель заехал на обочину, остановил грузовик, заглушил двигатель. Положил руку Боаз-Яхину на колено.

– Не надо, – сказал Боаз-Яхин.

– Хотя бы ненадолго, – попросил водитель – На дороге между прошлым и будущим. Дай мне хоть немного своей незнакомости, незнаемости и своей новизны. Дай немного себя. Будь мне отцом, сыном, братом, другом. Будь мне хоть чем-нибудь ненадолго.

– Нет, – сказал Боаз-Яхин. – Не могу. Извините.

Водитель заплакал.

– Прости, что приставал к тебе, – проговорил он. – Теперь оставь меня, пожалуйста. Мне нужно побыть одному. Уйди, пожалуйста. – Он потянулся за Боаз-Яхина и открыл дверцу.

Боаз-Яхин достал с полки за сиденьем гитару и вылез наружу. Дверца захлопнулась.

Боаз-Яхин хотел дать что-нибудь водителю грузовика. Он раскрыл рюкзак, поискал в нем чего-нибудь в подарок.

– Подождите! – крикнул он, стараясь заглушить рев двигателя, когда грузовик завелся вновь.

Но водитель его не услышал. Боаз-Яхин видел его лицо, все еще в слезах, под старой черной шляпой без полей, что не была ни ермолкой, ни феской, когда грузовик выезжал на дорогу, унося с собой запах топлива, апельсинов и древесины апельсиновых ящиков.

Боаз-Яхин закрыл клапан рюкзака, щелкнул пряжкой. Внутри не было ничего такого, что могло бы стать даром для водителя грузовика.

13

Яхин-Боаз и дальше просыпался очень рано поутру, всегда – зная, что где-то на улицах его поджидает лев. Однако поскольку видел, как тот ест настоящее мясо, он больше не осмеливался выходить наружу, пока не проснется и не зашевелится весь прочий мир. В рабочее время и по вечерам льва он не видел. Почти все время Яхин-Боаз был возбужден.

– Ты предаешься любви так, словно впервые здороваешься и в последний раз прощаешься, – сказала ему Гретель. – Будешь ли ты здесь завтра?

– Если у меня есть завтра, я буду здесь, если здесь – то место, где я, – отвечал Яхин-Боаз.

– Кто может просить большего? – сказала Гретель. – Человек ты надежный. Настоящая скала.

Яхин-Боаз думал о льве постоянно – как тот съел взаправдашнее мясо, как юная пара льва не видела, зато наблюдала, как поедается мясо. Он не осмеливался снова встретиться со львом без чьего-либо профессионального совета.

Он осторожно завел разговор с хозяином книжного магазина.

– Современная жизнь, – сказал Яхин-Боаз, – особенно современная жизнь в крупных городах – создает в людях сильные напряжения, не правда ли?

– Что современная, что древняя, – согласился тот. – Где жизнь, там и напряжение.

– Да, – сказал Яхин-Боаз. – Напряжение и нервы. Прямо удивительно, что могут сотворить нервы.

– Ну, у них же не без системы, – отвечал хозяин. – Ведь если у тебя нервный приступ, приступом тебя берет нервная система. Что может человек против системы?

– Точно, – согласился Яхин-Боаз. – У него могут быть иллюзии, галлюцинации.

– Да что ни день, – сказал хозяин. – Вот у меня, к примеру, иногда возникает иллюзия, что этот магазин – деловое предприятие. А потом я возвращаюсь в реальность и осознаю, что это всего лишь дорогостоящее хобби.

– Да, но те, у кого бывают галлюцинации, – стоял на своем Яхин-Боаз, – сильные галлюцинации, – как им можно помочь?

– Какого рода сильные галлюцинации приходят вам на ум? – спросил хозяин.

– Ну, скажем, плотоядные, – ответил Яхин-Боаз. – Разговор поддержать.

– Плотоядная галлюцинация, – произнес хозяин. – Можете привести мне пример подобной?

– Да, – сказал Яхин-Боаз. – Предположим, человек видит пса, которого, скажем, в обычном смысле нет. Кроме него, никто этого пса не видит. Человек скармливает псу собачью еду, и все видят, как собачья еда поедается собакой, которую они не видят.

– Довольно необычная галлюцинация, – произнес хозяин, – уж не говоря о расходах на ее содержание. А какой породы эта галлюцинаторная собака?

– Я, собственно, не собаку имею в виду, – сказал Яхин-Боаз. – Я говорил гипотетически, чтобы дать представление о том, что у меня на уме: как реальность и иллюзия могут иногда путаться и всякое такое. Собаки здесь ни при чем. Я имел в виду, вероятно, проконсультироваться насчет этого со знающим человеком. Можете мне кого-нибудь порекомендовать?