Дэвид Митчелл - Под знаком черного лебедя

• Название: Под знаком черного лебедя
• Автор: Дэвид Митчелл
• Жанр: Современная зарубежная литература
• Год: 2020
• ISBN: 978-5-389-11739-6

Дэвид Митчелл – современный классик британской литературы, дважды финалист Букеровской премии, автор таких интеллектуальных бестселлеров, как «Костяные часы», «Облачный атлас» (недавно экранизированный Томом Тыквером и братьями Вачовски), «Голодный дом» и другие. «Под знаком черного лебедя» – это роман взросления, и Митчелл более чем уверенно выступил на территории, традиционно ассоциирующейся с такими именами, как Сэлинджер, Брэдбери и Харпер Ли. Итак, добро пожаловать в деревушку Лужок Черного Лебедя (где «на самом деле нет никаких лебедей… Это, в общем, такая шутка»). Джейсону Тейлору тринадцать лет, и мы увидим его жизнь на протяжении тринадцати месяцев, от одного январского дня рождения до другого. Он борется с заиканием, тайно пишет стихи, собачится со старшей сестрой и надеется не опуститься в школьной иерархии до уровня Дина Дурана по прозвищу Дурень. Тем временем в Атлантике идет Фолклендская война, в кинотеатрах стоят очереди на «Огненные колесницы», а в отцовском кабинете, где «вращающееся кресло – почти такое же, как в орудийных башнях „Сокола Тысячелетия“ у лазерных батарей», то и дело звучат загадочные телефонные звонки… «„Под знаком черного лебедя“ – идеальный слепок времени и места, ни одной фальшивой ноты» .

---

В стылом кабинете папы я пооткрывал его железные шкафчики для бумаг и вдохнул их металлический запах. (После визита дяди Брайана в кабинете добавился блок «Бенсон и Хеджес» из дьюти-фри.) Я покрутился на папином кресле с «Сокола Тысячелетия», вспомнил, что сегодня первое апреля, снял трубку папиного телефона, к которому запрещено прикасаться, и сказал:

– Алло! Крейг Солт? Говорит Джейсон Тейлор. Слушай, Солт, ты уволен. Что значит «почему»? Потому что ты жирный оргазм, вот почему. Ну-ка немедленно соедини меня с Россом Уилкоксом! А, Уилкокс? Джейсон Тейлор у телефона. Слушай! Сегодня придет ветеринар и усыпит тебя, чтобы ты больше не мучился. Пока, мешок с дерьмом. Неприятно было познакомиться.

В кремовой спальне родителей я присел за мамин туалетный столик, изобразил на голове ирокез при помощи мусса для волос «Л’Ореаль», намалевал поперек лица полосу, как у Адама Анта, и поднес к одному глазу мамину опаловую брошь. Я посмотрел сквозь нее на солнце и увидел тайные цвета, которым люди еще не дали имени.

На первом этаже узкая облатка света из того места, где чуть-чуть не сходились кухонные занавески, падала на золотой ключ и записку:

Ух ты. Мой собственный ключ от дома. Должно быть, мама решила мне его оставить сегодня утром, в последний момент. Обычно мы прячем запасной ключ в резиновом сапоге в гараже. Я сбегал наверх и нашел брелок, когдатошний подарок дяди Брайана, – кролик в черном галстуке-бабочке. Прицепил ключ на шлевку пояса и съехал вниз по перилам. На завтрак я поел ямайского имбирного кекса «Маквити» и запил его смесью молока, кока-колы и «Овалтина». Неплохо. Прямо-таки замечательно! Каждый час сегодняшнего дня – как шоколадка «Черная магия», ждущая в коробке. Я вернул кухонное радио с четвертого канала на первый. Там передавали эту потрясающую песню Men at Work, в которой звучит пыльноватая флейта. Я съел три шоколадные конфеты «Французская причуда» от «Маркса и Спенсера», прямо из пакета. Галочки птиц дальнего следования испещрили небо. Облака-русалки плыли над приходской землей, над флюгерным деревом, над Мальвернскими холмами. О, как рвется туда мое сердце.

А что меня останавливает?

Мистер Касл в зеленых резиновых сапогах мыл из шланга свой «воксхолл-вива». Передняя дверь его дома была распахнута, но в прихожей царила непроглядная темень. Может быть, в этой темноте притаилась миссис Касл и следит за мной. Миссис Касл почти не показывается на людях. Мама зовет ее «эта бедная женщина» и говорит, что та страдает от «нервов». А вдруг «нервы» – это заразно? Я не хотел омрачать сияющее утро запинанием, так что попытался проскользнуть мимо мистера Касла незамеченным.

– Доброе утро, юноша!

– Доброе утро, мистер Касл, – ответил я.

– Идешь по важному делу?

Я помотал головой. Я почему-то побаиваюсь мистера Касла. Я однажды подслушал, как папа говорил дяде Брайану, что мистер Касл – франкмасон. Это имеет какое-то отношение к колдовству и пентаклям.

– Просто сегодня такое… – Вешатель перехватил «приятное», – хорошее утро, что я…

– О, прекрасное утро! Просто прекрасное!

Жидкий солнечный свет струился по лобовому стеклу машины.

– Так сколько же тебе лет, а, Джейсон? – Мистер Касл спросил так, словно этот вопрос дебатировался советом экспертов на протяжении многих дней.

– Тринадцать, – сказал я, догадавшись: он думает, что мне еще только двенадцать.

– Тринадцать?! Правда?!

– Тринадцать.

– Тринадцать! – Мистер Касл посмотрел сквозь меня. – Древний старец!

Перелаз возле устья Кингфишер-Медоуз – начало верховой тропы. Это доказывает зеленый знак «ОБЩЕСТВЕННАЯ ВЕРХОВАЯ ТРОПА» с изображением лошади. Где верховая тропа кончается – другой вопрос, и с ним уже полная неясность. Мистер Бродвас говорит, что тропа сходит на нет в лесу Ред-Эрл. Пит Редмарли и Ник Юэн рассказывают, что как-то ходили со своими ручными хорьками охотиться на кроликов вдоль верховой тропы и ее якобы перегораживает новая застройка в Мальверн-Уэллсе. Но мне больше всего нравится слух, что тропа доходит до подножия холма Пиннакл и там, если продраться сквозь плети ежевики, темный плющ и злобную крапиву, можно найти вход в старый туннель. Пройди через него – и выйдешь в Хирфордшире, возле обелиска. Где находится этот туннель, люди уже давно забыли, поэтому кто его найдет, попадет на первую полосу «Мальверн-газеттир». Вот круто было бы, а?

Я пройду по верховой тропе до ее загадочного конца, где бы он ни был.

В первой части верховой тропы нет ничего таинственного. Все дети в деревне излазили ее вдоль и поперек. Она идет мимо участков на задворках домов к футбольному полю. Футбольное поле на самом деле просто кусок земли за общинным центром, принадлежащий папе Гилберта Свинъярда. Когда овцы мистера Свинъярда там не пасутся, он разрешает нам играть в футбол. Ворота мы обозначаем куртками и не заморачиваемся вбрасыванием. Счет может быть сколь угодно высоким, как в регби, и игра может длиться часами, пока предпоследнего игрока не позовут домой. Иногда приходят велландские и каслмортонские парни – приезжают на велосипедах, и тогда игра становится больше похожа на битву.

Сегодня утром на футбольном поле не было ни одной живой души, кроме меня. Наверняка сегодня чуть попозже будет игра. И никто из игроков не узнает, что Джейсон Тейлор был сегодня на футбольном поле раньше их. В это время я уже буду за много полей отсюда. Может даже, глубоко под Мальвернскими холмами.

Жирные мухи кормились на коровьих лепешках цвета карри.

Новые листья сочились из прутьев оград.

Воздух был густ от семян, словно сладкий кисель.

В рощице верховая тропа слилась с дорогой, изрытой словно лунными кратерами. Деревья сплетались над головой, так что от неба были видны только узелки и петли. Здесь было темно и прохладно, и я подумал, что стоило захватить куртку. Дорога прошла по лощине, свернула, и я вышел к домику из закопченного кирпича и кривых балок, под соломенной крышей. Под стрехами сновали стрижи. «ЧАСТНЫЕ ВЛАДЕНИЯ» – гласило объявление на дощатых воротах, где обычно бывает имя владельца. Новорожденные цветы в саду были как лакричное ассорти – голубые, розовые и желтые. Кажется, я услышал звук ножниц. Кажется, я услышал в их щелканье зачатки стихов. Я встал и прислушался – так голодная малиновка ищет червей на слух. Всего на минутку.

Или на две, или на три.

Собаки неслись на меня, как пушечные ядра.

Я отскочил назад, через тропу, и плюхнулся на задницу.

Ворота взвизгнули, но, хвала Господу, не открылись.

Два – нет, три добермана пихались и таранили ворота, стоя на задних лапах и лая как безумные. Даже когда я встал, они были одного роста со мной. Надо было бежать, пока можно, но собаки были прямо-таки саблезубые, с оголтелыми от бешенства глазами, ветчинными языками, и у каждой – стальная цепь вокруг шеи. Внутри замшевых шкур, будто смазанных черным гуталином по бурому, прятались не только собачьи тела, но еще и нечто, которое хочет убивать.

Я боялся, но не мог оторвать взгляд от собак.

Тут меня больно ткнули в то место, где у человека невидимый снаружи хвостик.

– Ты что это дразнишь моих ребят?

Я молниеносно обернулся. У человека была корявая верхняя губа, а волосы – цвета сажи с белой прядью, словно он зачесал в волосы птичьего дерьма. В руке он держал трость, такую толстую, что она проломила бы и череп.

– Да, дразнишь моих ребят!

Я сглотнул. На верховой тропе царят иные законы, не такие, как на главных дорогах.

– Я такого не терплю. – Он кинул взгляд на доберманов. – Заткнитесь!

Собаки замолчали и перестали наскакивать на ворота.

– А ты, видать, смелый больно, дразнишь моих ребят через забор!

– Они… очень славные собачки.

– Ах вот как? Да я только кивну, и они из тебя фарш сделают. Тогда небось уже не будешь называть их славными собачками?

– Надо полагать, что нет.

– Надо полагать, что нет. Ты из этих навороченных новых домов, а?

Я кивнул.

– Я так и знал. Местные больше уважают моих ребят, чем всякие там городские. Вы сюда претесь, шатаетесь кругом, оставляете ворота открытыми, ставите свои игрушечные дворцы на земле, где мы работали спокон веку! Аж блевать тянет. Только посмотреть на тебя.

– Я не хотел сделать ничего плохого. Честно.

Он покрутил палкой в воздухе:

– Давай вали отсюда.

Я пошел прочь – быстро и оглянулся через плечо только один раз.

Человек пристально смотрел мне вслед.

«Быстрее, – предостерег Нерожденный Близнец. – Бегом!»

Я замер, глядя, как человек открывает ворота. Он помахал мне рукой – почти дружелюбно.

– ВЗЯТЬ ЕГО, РЕБЯТА!

Три черных добермана понеслись прямо на меня.

Я помчался со всех ног, но знал, что тринадцатилетнему мальчику не убежать от трех оскалившихся доберманов. Ноги пробарабанили по дерну, я перелетел через копну, удар об землю вышиб из меня дух, и где-то сбоку мелькнул бархатный круп в прыжке. Я завизжал, как девчонка, и сжался в комок в ожидании клыков, которые вопьются мне в бок и в лодыжки и будут терзать, и рвать, и мусолить, мотая головой, и оторвут мне яйца, и побегут прочь с моими яйцами в зубах, и печенкой, и почками, и сердцем.