Кристофер Сэнсом - Темный огонь

• Название: Темный огонь
• Автор: Кристофер Сэнсом
• Жанр: Исторические детективы
• Год: 2020
• ISBN: 978-5-389-18126-7

1540 год, Англия. Самое страшное оружие на этот момент истории – греческий огонь, обладание которым может решить исход любой военной кампании. Искусство его изготовления хранится в глубокой тайне, и могущественные противоборствующие группировки при дворе короля Генриха VIII пускаются во все тяжкие, чтобы завладеть этим секретом. Одно за другим следует череда преступлений, и горбун лорда Кромвеля Мэтью Шардлейк, вместе со своим помощником Бараком занимающийся их расследованием, постоянно рискуют жизнью, невольно становясь на пути у сильных мира сего. В мире литературных героев и в сознании сегодняшнего читателя образ Мэтью Шардлейка занимает почетное место в ряду с такими известными персонажами, как Шерлок Холмс, Эркюль Пуаро, Ниро Вульф и комиссар Мегрэ.

---

Гай склонил набок свою темную голову:

– Нет ничего в этом подлунном мире, сэр, что невозможно было бы изменить.

Я покачал головой:

– Теперь я проявляю все меньший и меньший интерес к вопросам политики и законопорядка. Несмотря на то, что некогда они занимали основное место в моей жизни. Но после Скарнси все переменилось.

– Ужасное было время. Вы не тоскуете по тем временам, когда были приближены к власти? – Он слегка поколебался, прежде чем добавить: – К лорду Кромвелю?

Я отрицательно замотал головой:

– Нет, я мечтаю о тихой жизни. Где-нибудь вдали от городской суеты. Скажем, вблизи фермы моего отца. Кто знает, может, я смогу снова вернуться к живописи.

– Вопрос в том, придется ли вам такая жизнь по душе, мой друг. Не наскучит ли она вскоре? И не станет ли тосковать ваш острый ум по нераскрытым преступлениям и нерешенным загадкам?

– В былые времена, возможно, так и было бы. Но теперь Лондон, – я вновь покачал головой, – кишит фанатиками и плутами. Я сыт по горло и теми и другими.

– Ну да, – понимающе кивнул он. – Судебные дела на религиозной почве с каждым годом обретают все больший размах и ожесточенность. Как вы, должно быть, понимаете, я никому не рассказываю о своем прошлом. Веду себя как мышка: тихо и скромно. Дабы не бросаться никому в глаза. Как говорится, хочешь остаться цел – не высовывайся.

– От некоторых из этих дел я просто теряю всяческое терпение. Подчас мне кажется, что, кроме веры в Христа, все остальное не имеет никакого значения. И являет собой не более чем хитросплетения пустых и ничего не значащих слов.

Он криво ухмыльнулся:

– Когда-то вы совсем не так рассуждали.

– Верно. Подчас случалось, что меня даже покидала истинная вера и я считал человека грешным и падшим созданием. – Я слегка усмехнулся. – И это убеждение было тем единственным, во что я мог искренне верить.

Я достал из кармана мятую пасквильную листовку и положил ее на стол.

– Взгляните. Дядя этой девушки был некогда моим подзащитным. Теперь он хочет, чтобы я помог его племяннице. Суд состоится в субботу. Вот почему мне пришлось прийти к вам раньше. В девять у меня назначена с ним встреча в Ньюгейте.

Я рассказал о состоявшемся накануне разговоре с Джозефом. Строго говоря, мне полагалось хранить его в тайне, но я знал, что на Гая можно положиться: он не расскажет о нем ни одной живой душе.

– Она совсем ничего не говорит? – почесывая подбородок, переспросил он, когда я закончил свою речь.

– Ни единого слова, – подтвердил я. – Думаете, она сильно испугалась, когда узнала, что ее подвергнут пыткам? Не тут-то было. Это заставляет меня подозревать, что у нее не все в порядке с рассудком. – Я бросил на Гая серьезный взгляд. – Ее дядюшка опасается одержимости.

Гай склонил набок голову:

– Слишком просто приписать человеку одержимость. Подчас меня одолевают сомнения, был ли человек, из которого наш Господь изгнал беса, на самом деле одержимым. Или всего лишь беднягой-лунатиком.

Я вновь посмотрел на собеседника долгим взглядом:

– Но в Библии довольно ясно сказано, что он был одержим.

– Да, сегодня мы должны безоговорочно верить во все, что написано в Библии, и только в ней. Более того, в ее переводной версии, которую нам предоставил сэр Ковердейл.

Гай усмехнулся. Потом его лицо внезапно стало серьезным, и он начал ходить по комнате взад-вперед, подметая подолом чисто вымытый пол.

– Нельзя считать ее сумасшедшей, – наконец произнес он. – По крайней мере, пока. У человека может быть много причин хранить молчание. Прежде всего, из-за стыда или страха быть разоблаченным. Или ради защиты кого-то еще.

– Или потому, что никто не заботится узнать, что на самом деле с ним произошло.

– Да. Это ужасно. В таком состоянии человек способен на самоубийство.

– Каковы бы ни были у нее причины молчать, мне придется убедить ее в необходимости дать показания. Раз уж я взялся спасать ее жизнь. Пытка прессом влечет за собой жуткую смерть. – Я встал, собираясь уходить. – О, дорогой друг, как только меня угораздило впутаться в эту ужасную историю? Большинство моих коллег вообще не связываются с подобными преступлениями. Даже близко к ним не подходят. И не разрешают осужденным подавать протест. Помнится, однажды я посоветовал сделать это одному из них. Но мне, поверьте, этот поступок не доставил ни малейшего удовлетворения. Терпеть не могу, когда среди присяжных витает дух смерти. Когда знаешь, что через несколько дней кони покатят тележки в Тайборн.

– Так или иначе, но тележки все равно покатятся в Тайборн. И если в вашей власти сделать так, чтобы в одной из них место пустовало…

Я кисло улыбнулся:

– Вы по-прежнему верите в спасение праведностью.

– Разве мы все не верим в праведность милосердия?

– Да, но только тогда, когда на него хватает сил. Мне пора в Ньюгейт.

– У меня есть для вас одно зелье, – сказал Гай. – Оно хорошо поднимает настроение. Уменьшает количество черной желчи в животе.

– Нет, спасибо, Гай. – Я поднял руку. – Настроение у меня отнюдь не унылое, поэтому я лучше останусь в том состоянии, которое мне даровал Господь.

– Дело ваше. – Он протянул руку. – Я буду за вас молиться.

– Под вашим большим испанским крестом? Вы по-прежнему держите его в спальне?

– Это наш старый семейный крест.

– Берегитесь констебля. Хотя ныне участились аресты евангелистов, это не значит, что правительство стало смотреть сквозь пальцы на католиков.

– Констебль с некоторых пор стал со мной весьма дружен. В прошлом месяце он купил воды у разносчика, а через час еле доплелся до моей лавки с дикими болями в животе.

– Он пил эту воду? Некипяченую? Каждый дурак знает, что в ней столько грязи, что недолго отправиться на тот свет.

– Он умирал от жажды. Помните, какая стояла жара? Словом, он не на шутку отравился. Я заставил его съесть ложку горчицы, чтобы вызвать рвоту.

Я содрогнулся:

– Но почему горчицу, а не соленое пиво? Его считают лучшим рвотным средством.

– Нет, горчица лучше. Потому что действует почти мгновенно. Он быстро пришел в себя. И теперь, здоровый и довольный, патрулирует свою территорию, восхваляя меня направо и налево. – Его лицо внезапно обрело серьезность. – И все равно: что ни говори, но нашествие иностранцев не слишком приветствуется в наши дни. На улице я все чаще слышу, как мне вслед бросают оскорбительные замечания. Приходится даже переходить на другую сторону, когда на пути попадаются подмастерья.

– Мне очень жаль. Увы, времена не стали лучше.

– В городе ходят слухи, что король несчастлив со своей новой супругой. Что Анна Клевес может вскоре уйти со сцены. А вместе с ней и Кромвель.

– Новые слухи – новые страхи. Все как прежде. – Я положил руку ему на плечо. – Наберитесь мужества. И не сдавайтесь. Жду вас к себе отобедать на следующей неделе.

– Спасибо, непременно приду. – Он проводил меня до двери.

Прежде чем покинуть аптекарскую лавку, я обернулся и сказал:

– Не забудьте про молитву.

– Не забуду.

Оседлав коня, я направил его вдоль узкой улочки. Проезжая мимо Олд-Бардж, взглянул вверх на окно, из которого за мной следили. Ставни на нем были по-прежнему закрыты. Но когда я повернул на Баклсбери-стрит, у меня вновь появилось ощущение, будто за мной кто-то следит. Я резко обернулся. Улицы кишели народом, тем не менее я увидел человека в дублете великолепного красного цвета. Скрестив руки на груди, он стоял, прислонившись к стене, и не сводил с меня глаз. На вид ему было около тридцати. Он был крепкого, можно сказать, бойцовского телосложения, широкоплеч, с мощным торсом и узкими бедрами. Беспорядочная шевелюра густых темных волос окаймляла его твердое, с резко обозначенными чертами лицо, выдававшее крутой нрав, несмотря на спокойное выражение. Встретившись со мной взглядом, он скривился в презрительной усмешке. Тотчас развернувшись, он быстрой и легкой походкой пошел по направлению к Олд-Бардж и вскоре затерялся в толпе.

Глава 3

По дороге назад к Ньюгейту я долго не мог избавиться от неприятного осадка, оставшегося после встречи с неизвестным. Не был ли он неким образом связан со случаем Уэнтворта? Я имел неосторожность упомянуть о нем в Линкольнс-Инн днем раньше, а слухи среди людей моей профессии, надо сказать, разносятся быстрее, чем среди прачек в Маргейт-филдс. А может, этот парень был послан следить за мной верховной властью? Скажем, чтобы выяснить, в каких я состоял связях с бывшим темнокожим монахом? Впрочем, ныне к политике я не имел никакого отношения.

Канцлер, очевидно ощутив мое волнение, замешкался и заржал. Возможно, причиной его внезапной тревоги была та жуткая вонь, что ударила мне в нос, когда мы проезжали скотобойню. Несмотря на то что городские власти пытались всячески призывать мясников к порядку, в такую жару распространявшиеся по каналу на Блэддер-стрит зловонные флюиды были на редкость невыносимы. Если в ближайшее время погода не изменится, мне, пожалуй, придется последовать примеру некоторых состоятельных прохожих и покупать букетик цветов, чтобы прикрывать им нос.