Юлия Алейникова - Золотой камертон Чайковского

• Название: Золотой камертон Чайковского
• Автор: Юлия Алейникова
• Жанр: Детектив
• Год: 2020
• ISBN: 978-5-04-113976-6

В далеком 1855 году некая таинственная незнакомка, представившаяся Музой, преподнесла в дар начинающему композитору Петру Ильичу Чайковскому золотой камертон, который стал для него неисчерпаемым источником вдохновения. После смерти композитора камертон начал свое долгое путешествие по миру, даря новым владельцам радость творчества, принося славу и деньги. Но не слишком ли дорога была цена такого успеха? Ни одному владельцу камертона не посчастливилось умереть своей смертью. И что же произошло с камертоном после гибели его последнего владельца, всемирно известного композитора и дирижера Павла Ившина? Неужели он нашел свою новую жертву?

---

– Мама, а разве папу убили? – раздался справа робкий, тихий голос.

– Илья, ты что здесь делаешь, ты почему не в своей комнате? – обернулась к сыну Лариса Валентиновна.

– Я есть захотел, шел к Луше на кухню и увидел того человека. Он из уголовного розыска, да? – напряженным тихим голосом продолжал расспрашивать Илья.

– Илья, ты же знаешь, что подслушивать нехорошо, – не пожелала отвечать на его вопросы Лариса Валентиновна, еще не решив, как правильно вести себя в сложившейся ситуации, слишком быстро все произошло.

– Мама, я знаю, кто папу убил, – глядя на мать серьезным, даже строгим взглядом, сообщил Илья.

– Боже мой, сынок! Ты что такое говоришь? – всплеснула руками Лариса Валентиновна.

– Правду, – твердо проговорил Илья. – Я сам слышал, и Лиза может подтвердить, как один человек на банкете говорил другому, что ненавидит папу. Обзывал его бездарным интриганом, холуем, партийным подпевалой и говорил, что с удовольствием подсыпал бы ему мышьяку, чтобы избавить мир от такой плесени. Я едва сдержался, чтобы не ответить ему. Я даже папе про него рассказал. Но папа сказал, что этот дядя просто шутит и чтобы я не подслушивал взрослые разговоры. И отправил нас с Лизой на первый этаж, в фойе, под фикусы.

– Ну вот, – многозначительно приподняв брови, проговорила Людмила Валентиновна, глядя на сестру.

– Илюша, а как звали этого дядю, ты не помнишь?

– Нет. Но я могу его узнать. Он такой высокий, как полярник, с волосами назад, и нос у него толстый, и губы.

– Умница, Илья. Ты пойди пока покушай, а мы с мамой посоветуемся, как лучше поступить, – распорядилась Людмила Валентиновна. – Ну, Лара, что ты думаешь, кто это мог быть?

– С толстым носом? Понятия не имею.

– А ты подумай. Представителей горкома, Ивана Кондратьевича с семьей, Григория Дмитриевича и так далее, можно сразу исключить. Это мог быть только кто-то из музыкальной среды. Какой-нибудь завистливый неудачник. Вспоминай, кто был в «Метрополе»?

– Да много кто. Высокий… Как полярник… Даже не знаю, – терла виски Лариса Валентиновна. – У Зубровского рост большой, и нос, пожалуй, крупный.

– Точно, Зубровский подходит. Но он бас, а не композитор, вряд ли у него были серьезные причины ненавидеть Модеста.

– Тогда еще, пожалуй, Коченов, композитор.

– Кто такой? Почему я его не знаю?

– Ну он в основном симфоническую музыку пишет. Всякие оратории и прочее, – неопределенно повертела рукой Лариса Валентиновна.

– И что, он завидовал Модесту?

– Пожалуй. Модест всегда над ним посмеивался. Коченов вечно сочинял что-то помпезное, обожал всякие там даты и так далее и за счет этого продвигал свои сочинения. Но дважды ни одно из его сочинений, кажется, ни разу не исполняли.

– Ну вот. Чем не кандидат? Еще кто-то подходит?

– Не знаю. Может, еще профессор Мешков из консерватории? Он в свое время тоже писал, но как-то неудачно. Я его плохо знаю, Модест всего только год как начал преподавать, но знакомы они, кажется, давно. Мешков, по-моему, откуда-то из Сибири приехал, он, кажется, на народной музыке специализируется или инструментах?

– Ты обязательно должна все это рассказать следователю.

– Как-то неловко, а вдруг эти люди не виноваты, а я на них напраслину возведу? Да и мало ли что мы болтаем? Я, когда рассержусь, чего только не наговорю. Вон, Илюша новое пальтишко порвал, когда с ребятами из соседней школы подрался. Я пальтишко увидела, сразу сказала, придет домой – убью. Ну и что? Поругала, конечно, и то не сильно, потому что все объяснил, а Луша пальто зашила. Мало ли что в сердцах человек сказать может.

– Конечно. Только вот Модеста и впрямь убили. Причем отравили! – не сдавалась Людмила Валентиновна.

– Ну, не знаю, – все еще сомневалась Лариса Валентиновна. – А может, они там все же ошиблись? Может, вещество это случайно в еду попало? Или Модест таблетку какую-то по ошибке принял? У него после концерта от переутомления голова болела, я ему порошок дала, может, он его перепутал с чем-то в грим-уборной?

– Не хочешь следователю говорить, я сама расскажу, – решительно проговорила Людмила Валентиновна, поднимаясь.

Глава 2

18 сентября 1957 года. Ленинград

– Лариса Валентиновна, – непривычно топчась на пороге комнаты, проговорила Луша. – Непорядок у нас.

– В каком смысле непорядок? – вяло поинтересовалась Лариса Валентиновна. После смерти мужа она впала в тоскливую апатию, почти ничем не интересовалась, а сидела целыми днями на диване, закутанная в пуховый платок, с поджатыми ногами и остановившимся взглядом. Почти не ела, не подходила к телефону, даже делами детей не интересовалась. Теперь все заботы по дому и семейные дела легли на плечи Луши.

Она собирала детей в школу, причесывала Лизу, проверяла, как сделали уроки, оценки в дневнике, решала, что покупать, что готовить, распоряжалась деньгами.

Ларисе Валентиновне было все равно. Повезло, что Луша была человеком глубоко порядочным и считала себя полноправным членом семьи, радея за ее благополучие.

– В кабинете Модеста Петровича беспорядок. Я до похорон там ничего не трогала, даже пыль не сметала, а сегодня пошла прибраться. Так вот, похозяйничал кто-то в кабинете-то. У Модеста Петровича, у него ведь как? Карандаши в ящике всегда в коробочке слева, перья справа, чернильница запасная всегда посередке в специальной коробочке, чтобы не пролилась. Нотная бумага ровненькой стопочкой, ни один листик не высовывается.

– Ну?

– А сейчас все как попало запихано. А потом еще в книжных полках тоже ковырялись, а уж в бюро, том, которое возле двери, и вовсе все переворошили. Но книжки сберегательные, правда, не тронуты.

– Да, может, это Модест Петрович, когда клавир искал, или тело когда выносили?

– Да кому же понадобилось в бюро-то лезть, с телом-то? Нет, там искали чего-то. Может, убийца и искал! – высказала наконец свою главную мысль Луша и замерла, поджав губы.

– Да что там искать, тем более если сберкнижки не тронуты? – равнодушно пожала плечами Лариса Валентиновна. – Луша! А камертон?

– Нету его. Коробочка раскрытая, в книжную полку на книги засунута, – кивнула головой Луша. – А только в тот вечер Модест Петрович его с собой брал. А потом домой пришел и переоделся, фрак в спальне на спинку стула повесил, я потом его в шкаф убрала.

Обе женщины как по команде подхватились и бросились в спальню.

– Здесь, слава тебе господи, – выдохнула с облегчением Лариса Валентиновна, бережно держа в руках драгоценность. – Луша, а может, его надо было вместе с Модестом Петровичем похоронить, а?

– Еще чего? Такую вещь в землю! Еще живым пригодится. А вот припрятать бы его надо. И милиции рассказать, что в кабинете рылись, небось это важно. Вот только я уже все полки протерла, поздно сообразила про вора-то, – сокрушенно поведала Луша.

Милиции все рассказали, приехала бригада из уголовного розыска, обсыпала все поверхности в кабинете специальным порошком, ничего, как и обещала Луша, не нашла и, сердито ругаясь на старательную домработницу, уехала.

И снова потянулись серые тоскливые будни.

– Ну что, Евграф Никанорович, как там с делом Щеголева? Продвигается расследование? – почесывая лысеющую макушку, поинтересовался начальник Ленинградского уголовного розыска полковник Шеляпин.

– Работаем, Леонид Гаврилович. Очень уж много подозреваемых, а тут еще новые данные всплыли, половина работы насмарку, – с горечью доложил капитан Рюмин.

– Ну, ты, главное, не затягивай, убийство это, сам знаешь… В общем, человек был известный и в стране, и в городе, так что, можно сказать, дело чести – раскрыть. Да и начальство интересуется.

– Леонид Гаврилович, вы меня не первый год знаете, для меня раскрыть любое убийство – дело чести. И не важно, кого убили – посудомойку тетю Любу из заводской столовой или композитора, на всю страну известного. Убийство – оно и есть убийство, самое страшное на свете преступление, и зверь, его совершивший, должен ответить по всей строгости, – без всякого пафоса, но резко и решительно заявил Евграф Никанорович.

– Да знаю. Знаю. Потому и не тормошу, – примирительно проговорил полковник. – Ладно, работай, если помощь нужна, не стесняйся.

«И на том спасибо», – невесело размышлял Евграф Никанорович, шагая по коридорам уголовного розыска.

Убийство композитора, простое на первый взгляд, оказалось на деле весьма запутанным. Химика, работавшего с веществом, которым отравили Щеголева, в окружении композитора обнаружить не удалось. Был врач – хирург Тобольский, известный в городе человек. В медицинском институте он наверняка изучал основы фармакологии, а может, и саму химию, и в любом случае был человеком образованным, способным из нужных ингредиентов получить необходимое соединение. Это Евграфу Никаноровичу и патологоанатом подтвердил. А еще имелся среди гостей некто Абросимов Кирилл Генрихович, скорняк по профессии, а выделка шкур тоже, как известно, требует каких-то там растворителей, пропиток или чего-то еще. Правда, Абросимов шкуры не выделывал, а шил шубы из готовых, но химические составы наверняка использовать умел. Хотя и не те, которым был отравлен Щеголев. Еще был известный пианист Альт Семен Михайлович, заслуженный артист, его родной брат, физик, работает в научно-исследовательском институте. А где физика, там и химия. А еще был композитор Забродин, у того отец в заводской лаборатории работает. А еще скрипач Минкин Исаак Борисович, у того сосед по квартире на медицинском складе подвизается, и жена кандидат биологических наук. И это из очевидного.