Ян Росс - БАСАД

• Название: БАСАД
• Автор: Ян Росс
• Жанр: Проза
• Год: 2020

Главный герой — начинающий писатель, угодив в аспирантуру, окунается в сатирически-абсурдную атмосферу современной университетской лаборатории. Роман поднимает актуальную тему имитации науки, обнажает неприглядную правду о жизни молодых ученых и крушении их высоких стремлений. Они вынуждены либо приспосабливаться, либо бороться с тоталитарной системой, меняющей на ходу правила игры. Их мятеж заведомо обречен. Однако эта битва — лишь тень вечного Армагеддона, в котором добро не может не победить.

---

Если, конечно, Господин Редактор согласится быть редактором моего второго «творения», после того как ознакомится с этим фрагментом.

* * *

Послесловие или Реквием по редактуре

Сбылось мое самое мрачное опасение: полноценная редактура не состоялась. Не то чтобы Господин Редактор разобиделся и отказался, хотя, разумеется, для проформы поворчал. Но загвоздка была не в этом. Он сделал ознакомительную читку, выдал немало дельных замечаний и указал на необходимые дополнения. Я все это переварил, исправил и дописал, мы обозначили сроки, и начался процесс редактуры. И…

И… на этом фронте воцарилась гробовая тишина. Опущу все свои переживания и ограничусь фактами. К намеченному сроку Господин Редактор осилил один фрагмент из двадцати трех. И то — лишь частично, так как наш метод работы состоял из двух этапов. Он ставил понятные одному ему пометки в виде подчеркиваний, выделений разными цветами и тому подобного, а затем мы садились и бурно их обсуждали. Так вот, по окончании первого срока редактуры был готов лишь набор загадочных пометок на один-единственный фрагмент.

Потом был и второй, и третий — последний — срок, перед которым я приехал к Редактору без предупреждения, и между нами состоялся серьезный разговор. Однако и это не помогло. И дело уже было не только в пунктуальности — работа Господина Редактора стала все больше смахивать на халтуру, чем на редактуру. Под самый занавес заключительного акта этого трагифарса, длящегося уже больше полугода, Редактор предпринял неожиданную попытку создать видимость кипучей деятельности. Он взял и часа за два добил шесть-семь глав и так же внезапно застопорился где-то посередине романа. Наплевательство так и бросалось в глаза — общее число правок во всех этих фрагментах оказалось меньше, чем в первом и далеко не самом длинном рассказе.

Такие дела…

Так что, к сожалению, в дальнейшем колкие и меткие вставки Господина Редактора с антитезами к высказываниям самовлюбленного главного героя будут встречаться гораздо реже. Однако мы не прощаемся с Редактором окончательно. Была ведь ознакомительная читка, ее обсуждение, и у меня все-все записано. А кроме того, — и это, пожалуй, самое страшное — теперь мы с вами один на один. И некому защитить вас, дорогие читатели, от моих литературных бесчинств.

Азриэли, Дина и Миша без крыши

В конце января меня нежданно-негаданно выдвинули представителем факультета на соискание стипендии Азриэли. Господин Давид Азриэли, учредивший благотворительный фонд, был израильско-канадским строительным магнатом, нагромоздившим по всей нашей стране свои торговые центры.

— Стипендия чрезвычайно престижная. Не оплошай. Я приложил немало усилий, чтобы убедить декана, — Шмуэль смерил меня долгим многозначительным взглядом и, сменив тон, насмешливо добавил: — Правда, не знаю, награда это или наказание.

Эта фразочка мне сразу не понравилась. С такой интонацией он обычно сообщал плохие новости, подслащая их юморком или излюбленными цитатами из Священного Писания. Однако истинные причины сарказма выяснились много позже, когда оказалось, что мне светит чисто символическая надбавка к стандартной аспирантской стипендии, в то время как львиную долю захапают Технион и факультет.

А пока я корпел над кипой бланков, условий и требований, один объем которых наглядно иллюстрировал степень того самого наказания. На двадцать девятой странице одного из отупляюще занудных документов, после немыслимо въедливых вопросов о моем образовании, научной карьере и опыте работы, начиналась мутотень, озаглавленная «Личные заслуги»:

Опишите значительную добровольческую деятельность, в которой Вы участвовали. (Благотворительность, работу эмиссара за рубежом, участие в молодежных и/или студенческих движениях и т.д.) Каков был Ваш личный вклад, чему Вы научились и что почерпнули из этого опыта?

Опишите происшествие, в котором кто-то продемонстрировал лидерство, оказавшее существенное влияние на Ваше мировоззрение и личностное развитие.

Расскажите о двух ключевых событиях в Вашей жизни: одном из детства и одном из взрослой жизни.

Как Вы видите свой личностный и карьерный рост в течение следующих десяти лет?

И дальше в том же духе. Венчало это все претенциозное футурологическое требование:

Составьте краткий очерк того, как Вы представляете страну Израиль через двадцать лет.

На каждый вопрос рекомендовалось отвечать в объеме не менее одной страницы. Все, разумеется, на английском. На ветхозаветном языке — иврите — серьезные научные сотрудники серьезные бумаженции не пишут.

По запредельному уровню ханжества вопросника сразу становилось ясно — придется врать напропалую. Ни единого искреннего слова. Даже просто честного. Нет. Надо убеждать их, что я буквально эталон для конвейера американских грез. Прыгать и взвизгивать от свинячьего восторга. Пыжиться и улыбаться до вывиха челюстей. От необходимости симулировать ура-патриотизм и образцовую правильность стало тошно и муторно.

Ты все-таки писатель, — вздохнул я. Но приободрило это ненадолго, тут же фраза сама собой дополнилась: — Да, ты же собирался стать писателем, а не клавиатурно-конъюнктурной проституткой. Я постарался вывернуть эту мысленную траекторию наизнанку. Сейчас я им напишу, ох, напишу,.. — вскипало в голове, пока я неуклонно приближался к нужному градусу раздражения. Так напишу, чтоб подавились.

Я открыл текстовой процессор и с почти чистой совестью настучал, что вот уже пять лет добровольно помогаю двум пожилым людям. Моя знакомая Дина вполне тянула на двоих. И по размерам, и по всему остальному.

Дина была соседкой по одной из съемных квартир, откуда я давно съехал. Семидесятилетняя «жирная полячка», как она себя называет, отличается не только внушительной корпулентностью, но также незаурядной индивидуальностью и саркастичностью взглядов. Выйдя на пенсию, Дина решила, что ей уже все дозволено. И этими взглядами, подкрепленными полученным в молодости образованием психиатра, принялась делиться щедро и с душой — с кем попало и без всякого разбора. Смутить ее невозможно. Она способна заткнуть за пояс кого угодно, показать любому оппоненту, где именно зимуют раки, или, как выражаются на иврите, продемонстрировать, откуда писает рыба.

Стоит Дине разинуть рот, а за словом в карман ей лезть не приходится, — и оказавшиеся в зоне поражения либо столбенеют, либо шарахаются в ужасе. По воздействию на окружающих Дина сопоставима со светошумовой гранатой.

Чтобы Дина своими необъятными телесами и эксцентричными всплесками не перекосила и без того хрупкую конструкцию повествования, рассказ о знакомстве с «жирной полячкой», написанный давным-давно, еще до того, как я замахнулся на создание крупных литературных форм, будет размещен в конце книги. А вообще о Дине и о ее выходках можно говорить бесконечно.

Однажды она отчебучила вот какую штуку. Выехав в центр, забралась на муниципальную клумбу, откуда таскала цветы, чтобы потом любовно высаживать в саду у своего дома, и накопала целую кучу бегоний. К бегониям у нее особая слабость — Дина вообще любит все красное и кричащее. С охапкой саженцев Дина отправилась в торговый центр, кстати сказать, торговый центр Азриэли, где, скушав тортик, почувствовала, что притомилась и нуждается в отдыхе. Тогда она спустилась на подземную стоянку и улеглась спать на парковку для инвалидов. Цветы, уж не знаю для пущей красы, или чтобы не украли, Дина возложила себе на грудь.

Теперь представьте: синий прямоугольник с изображением инвалидной коляски, на нем пластом лежит пожилая женщина, усыпанная алыми цветами, в контрасте с глянцевой атмосферой торгового центра. Зрелище не оставило равнодушной съехавшуюся за покупками публику. Посовещались, вызвали скорую. Завывание сирен, усиленное гулкой акустикой, вырвало Дину из безмятежной послеобеденной дремы. Пробившись сквозь кольцо зевак, скорая въехала на бордюр, двери разлетелись в стороны и выпрыгнули парамедики, увлекая за собой тележку-каталку.

Дина вскочила. Она была в бешенстве. Цветы живописно разлетелись. Это взвинтило ее еще больше. Дина схватила каталку и наглядно продемонстрировала собравшимся, что умирать она отнюдь не собирается. Первыми под раздачу попали медики. Затем она напустилась на сердобольного паренька, пытавшегося поддержать ее за локоть, топча при этом ни в чем не повинные бегонии. А тележка-каталка, скрипя колесами, врезалась в бесцеремонно потревожившую Динин сон толпу.