Ян Росс - БАСАД

• Название: БАСАД
• Автор: Ян Росс
• Жанр: Проза
• Год: 2020

Главный герой — начинающий писатель, угодив в аспирантуру, окунается в сатирически-абсурдную атмосферу современной университетской лаборатории. Роман поднимает актуальную тему имитации науки, обнажает неприглядную правду о жизни молодых ученых и крушении их высоких стремлений. Они вынуждены либо приспосабливаться, либо бороться с тоталитарной системой, меняющей на ходу правила игры. Их мятеж заведомо обречен. Однако эта битва — лишь тень вечного Армагеддона, в котором добро не может не победить.

---

— Нет, конечно. Это кража интеллектуальной собственности. Уголовщина. И «расплатиться», — я изобразил пальцами кавычки, — за нее он хочет оценкой за курс. В каком искривленном пространстве такое сопоставимо?!

— Но ты-то сам как себя с этим чувствуешь?

— Да никак. С моральной точки зрения я еще не отошел от новогоднего выяснения моего этого… вероисповедания и расовой принадлежности. Как он смеет навязывать свои религиозные убеждения, орать, еврей я или не еврей…

— Это до сих пор тебя тревожит?

— Тревожит? — я расхохотался. — Меня бесит. Не то что мне так уж важно считаться «кошерным» в его глазах евреем, но что за дичайший ультиматум — либо ты с нами, либо против нас? И если — с нами, ты обязан принять наше мировоззрение и ненавидеть его псевдо-римлян — итальянцев, которые, — я снова изобразил пальцами кавычки, — «распяли» Христа. Да и самого Христа — за то, что его «распяли» итальянцы!

Рут грустно улыбнулась.

— Экие негодяи эти итальянцы — взяли да распяли. Вероятно, по повелению Папы Римского. Они же римляне, как-никак!.. Ох, знаешь, с практической точки зрения, меня гораздо больше парит дышать испарениями наночастиц. Это уже вопрос здоровья… А законы Шмуэль и так все время выворачивает наизнанку. Впрочем, не беспокойся: то, что было в той фирме, для нашей лаборатории все равно не подходит. Думаю, мне удастся слепить достаточно качественный аналог.

— Ясно… Но, тем не менее, это важный момент: если он заставляет тебя делать что-то незаконное, ты должен к кому-то обратиться.

— Да не к кому обращаться! Там как в феодальном обществе: вассал моего вассала — не мой вассал. Даже декан не станет указывать профессору. Кстати, травить нас ядовитыми испарениями, экономя на защитном оборудовании, — по-твоему, законно?

Рут выдержала паузу, чтобы моя истерия, усугубленная рецидивом нанопаники, сама собой рассеялась, не встретив сопротивления. Но куда там, точка невозврата была уже пройдена.

— Ладно, давай вернемся к настоящему…

— Что значит «ладно»? Ты оправдываешь?

— Хватит выкапывать обиды полугодовой давности! Выкапывать, возводить для каждой пьедестал, церемониально водружать и самозабвенно любоваться… Это тупик. Это ни к чему не ведет.

— Так ты же сама спросила! И потом, я до сих пор их расхлебываю. Никуда не делись ни наночастицы, ни его ксенофобия, ни…

— Да, спросила, — кивнула она, — а теперь я предлагаю сосредоточиться на расхлебывании, а не на оплакивании. Нечего увековечивать уязвленность.

— Знаешь,..

Подчеркнутое спокойствие и ее мягкий тон распалили меня еще больше.

— Знаешь, я уже начинаю терять смысл… Какого черта? Пока расхлебываешь одно, в пять раз больше наваливают — сплошная вонючая трясина, какое-то непролазное болото.

— Вернемся к сегодняшнему проекту. Ты сказал — сначала он потребовал продукт другой фирмы, там, по-видимому, было какое-то потом?

— А-а… Ну, потом он урезал сроки. Теперь на все про все три недели. Как ему не совестно регулярно перекраивать реальность? Она же в конце концов не выдержит… лопнет… Шмуэль ведь, по сути, никогда ничего не обещает. Все его так называемые обязательства обусловлены Божьей помощью. Крайне удобная позиция — если что, можно развести руками и отбояриться, сославшись на волю Господню. Вот тебе и очередное болото. Да какое болото?! Просто море дерьма.

— Разве реально уложиться в такие сроки?

— Не, погоди. Я еще про дерьмо не закончил. Вся моя аспирантура походит на американские горки. Только из дерьма. Сперва я вкалываю на добровольных началах, потом меня не принимают по-человечески, а берут на испытательный срок — отдельное спасибо предыдущему научруку. Потом выдвигают на престижную стипендию, выбирают представителем всего института… пара недель затишья и… Та-дам! Заваленный курс, грозят отобрать аспирантскую стипендию и вызывают на разбирательство на кафедру.

— А при чем тут твой прошлый научный руководитель? Ты о нем не рассказывал.

— Ну, это отголоски прошлой жизни… до того, как я стал ходить к тебе и еженедельно исповедоваться.

— А подробнее?

— Да, пожалуйста, — тоже чудесная история. И опять о дерьме. Профессор Ван Виссер… впрочем, у него совершенно непроизносимая фамилия, звали его Пини. Когда я заканчивал магистратуру, он прозрачно намекнул, что если не пойду к нему в аспирантуру, могут возникнуть сложности с защитой. — Я нервно рассмеялся. — Половину своих магистрантов он действительно заваливал, так что это не был голословный ультиматум.

Пини — это тот, который прозвал сам себя пиписькой, а меня держал за придворного шута.

— Помариновал меня в подвешенном состоянии, а через месяц подкатывает: «Пойдем, — говорит, — в паб, потолкуем о будущем в неформальной обстановке. Мы вместе преодолели долгий путь…» И там — в пабе — принялся лапшу на уши развешивать, я-де прекрасный аспирант, бла-бла,.. и он хочет, чтобы я остался. Давай, мол, составим четкий договор и не будем повторять былые ошибки. Я, конечно, не стремился еще лет на пять к нему в рабство, но куда денешься. Подписал он мои условия, я защитился, поступил в аспирантуру, и в течение нескольких месяцев он отменил один за другим все пункты договора. Я ему документ сую, а он: «Видно, многовато выпил. На трезвую голову я бы на такое никогда не согласился».

— И что ты сделал?

— Ушел, а что оставалось? Профессор Басад, то есть Шмуэль, на Бога стрелки переводит, а Пини — на пиво. Совесть, что ли, ампутируют, назначая профессором? Короче, пришлось возвращать стипендию. Удовольствие, прям скажем, ниже среднего.

— О'кей, а сейчас-то что?

— Сейчас прошло десять лет, я в Технионе не светился, чтобы все улеглось. Дерьмецо повыветрилось… — я злорадно усмехнулся. — И вот… принимаюсь искать нового руководителя и натыкаюсь на Пини. А он уже все пронюхал и снова заманивает к себе. И как только я начал работать в лаборатории Шмуэля, Пини накатал семистраничное письмо: мол, я не достоин быть аспирантом, и не поленился — приперся на мой факультет и собственноручно вручил декану.

Я выбился из сил и уставился в мутную дождевую взвесь за окном.

— Очень тебя понимаю, — сознательно занижая тон, проговорила Рут, — но давай вернемся к сегодняшним…

— Семь страниц, я не шучу… Уродище! — вспылил я. — Ты понимаешь, вообще? Дважды заманивать к себе, а потом утверждать, что я недостоин. Мало запороть мне одну аспирантуру… Нет, он сводит счеты десятилетней… эм… древности. Где такое видано?

— Все?

— Нет, почему?! Могу продолжить: дерьмо — ресурс неисчерпаемый.

Повисла напряженная тишина.

— Ян, ты не оставляешь другим людям никакого пространства.

— Какого пространства? Кому? Пини?

— Погоди,.. да, и Пини тоже. Но постой, не взрывайся, я хочу что-то объяснить. В своем стремлении к точности — во всем: в поступках, в словах… в бескомпромиссном педантизме… ты всегда оказываешься прав и не оставляешь другим места для мельчайшей ошибки. Но эта правота ни к чему не ведет. Ты упиваешься ею, а люди этого не выносят. Слишком тяжело вечно оказываться виноватым. Невыносимо. Ты душишь окружающих своей правотой. Подавляешь. Жизнь — это не суд. Постоянное моральное превосходство приносит лишь горе и разочарования.

— Ага, замечательно! Значит, мне следует побольше косячить? Чтобы всем стало легче?

— Ты и мне места не оставляешь. Это невыносимо. Я задыхаюсь!

— Да, ты уже объясняла, что я невыносим, — усмехнулся я. — Думаешь, не догадываюсь? Догадываюсь. Что тут нового? А, ну да! Теперь еще и ты. Поздравляю! Наконец-то у нас консенсус. Я и сам себя с трудом выношу.

Что это с ней сегодня?.. «Я задыхаюсь!» Как-то ее заносит. Хотя надо признать, я уже порядком достал ее в последние месяцы. Достал непрекращающимися однообразными жалобами, отчаянием и ненавистью ко всему окружающему. Да и она раздражала меня, регулярно отстаивая противоположные точки зрения и, что бы я ни говорил, утверждая, что, на самом деле, все хорошо. От этого моя способность понимать и принимать это ее заведомое и безоговорочное «все хорошо» только снижалась. Я спорил и протестовал. Но она отделывалась общими фразами о том, что все мы всего лишь люди, а людям свойственно ошибаться, и тому подобное. Это еще больше выводило меня из равновесия.

— Вот ты на всех злишься. А другим можно злиться на тебя?

— Ну почему, другие тоже…

— Нет-нет, Ян, нет, я не собираюсь затевать спор. Ты злишься, чтобы лишить других права тебя упрекать. И эта злоба трансформируется в ощущение жертвы. А ты не замечаешь подмены и все время стремишься первым обидеться, чтобы занять позицию потерпевшего. Потому что в этой позиции к тебе уже не может быть никаких претензий.