Стивен Кинг - Будет кровь

• Название: Будет кровь
• Автор: Стивен Кинг
• Жанр: Триллер

Стивен Кинг – писатель, любящий традиции. И одна из самых прекрасных и почитаемых миллионами его фанатов традиций – это публикация сборников, неизменно состоящих из четырех повестей. Так, мы все хорошо знакомы с книгами «Четыре сезона», «Четыре после полуночи», «Тьма, – и больше ничего». И на сей раз Стивен Кинг представляет читателям именно такой сборник, где каждое произведение погружает нас в свою неповторимую и загадочную атмосферу. В заглавной повести полюбившаяся многим героиня «Чужака» и трилогии «Мистер Мерседес» Холли Гибни после ужасного взрыва в школе понимает, что в мире существуют и другие монстры, подобные Чужаку, но на этот раз ей предстоит встретиться со Злом один на один. «Телефон мистера Харригана» В повести Мастер размышляет о значимости человеческой жизни. Финальная новелла повествует о сделке, заключенной между писателем и весьма необычным существом.

---

Я завершил разговор. Проверил папку «Недавние вызовы», чтобы убедиться, что я и вправду ему позвонил. Его номер был в списке. И номер, и время звонка – 23:02. Я выключил телефон и положил его на прикроватную тумбочку. Потом выключил лампу и почти мгновенно уснул. Это было в ночь с пятницы на субботу. В субботу вечером – или, может быть, рано утром в воскресенье – Кенни Янко умер. Повесился. Хотя я узнал это – и прочие детали – лишь через год.

Некролог Кеннета Джеймса Янко вышел в льюистонской «Сан» только во вторник, и там было написано, что он «внезапно скончался в результате трагической случайности», но в школе о его смерти узнали уже в понедельник, и, разумеется, фабрика слухов заработала на полную мощность.

Он нюхал клей и умер от остановки сердца.

Он чистил отцовский дробовик (все знали, что мистер Янко держит дома целый арсенал) и случайно выстрелил себе в голову.

Он играл в русскую рулетку с одним из отцовских револьверов и вышиб себе мозги.

Он был пьян, упал с лестницы и сломал себе шею.

Все эти версии были неправильными.

О смерти Кенни мне сообщил Билли Боган, сразу, как только вошел в школьный микроавтобус. Он буквально лопался от новостей. Сказал, что одна из подруг его мамы позвонила ей утром и все рассказала. Эта подруга жила прямо напротив Янко и видела, как из их дома выносили носилки с телом и как все Янко шли следом и громко рыдали. Похоже, даже у самых отпетых мерзавцев есть кто-то, кому они дороги и кто их любит. Как человек, много читавший Библию, я запросто мог представить, как они рвут на себе одежду.

Я тут же подумал – с чувством вины – о своем звонке на телефон мистера Харригана. Я твердил себе, что он мертв и уж точно не может иметь никакого отношения к смерти Кенни. Я твердил себе, что даже если такое бывает не только в комиксах и фильмах ужасов, я не хотел, чтобы Кенни умер, а просто хотел, чтобы он оставил меня в покое, но даже мне самому эти доводы представлялись какими-то неубедительными. А еще у меня никак не шли из головы слова миссис Гроган, произнесенные ею на следующий день после похорон, когда я сказал, что мистер Харриган был хорошим человеком, потому что упомянул нас в своем завещании.

Вот насчет этого я не уверена. Он был честным, порядочным, это да, но его лучше было не злить.

Дасти Билодо его разозлил, и Кенни Янко тоже наверняка бы его разозлил. Да, если бы мистер Харриган узнал, что Кенни избил меня только за то, что я отказался чистить его паршивые ботинки, он бы точно разозлился. Вот только мистер Харриган уже не мог злиться. Я твердил себе вновь и вновь: мертвые не злятся. Они просто мертвы. Конечно, и телефоны, которые не заряжали три месяца, не принимают звонки, не проигрывают (и не записывают) сообщения… но телефон мистера Харригана все же принял мой звонок, и я слышал на автоответчике его скрипучий старческий голос. Поэтому я чувствовал себя виноватым, но вместе с тем чувствовал и облегчение. Кенни Янко больше не будет ко мне приставать. Он исчез из моей жизни уже навсегда.

В тот же день, на моем свободном уроке, мисс Харгенсен пришла в спортзал, где я тупо кидал мяч в баскетбольную корзину, и вывела меня в коридор.

– Я заметила, ты грустил на уроке, – сказала она.

– Вовсе нет.

– Ты грустил, и я знаю почему. Но послушай меня. У детей твоего возраста птолемеевская система мира. Я еще молодая, я помню.

– Я не понимаю…

– Птолемей был римским математиком, астрологом и астрономом. Он утверждал, что Земля стоит в центре Вселенной. Неподвижная точка, вокруг которой вращается все мироздание. Дети уверены, что весь мир вращается вокруг них. Обычно это ощущение, что ты – единственный центр мироздания, начинает стираться годам к двадцати, но тебе до этого еще далеко.

Она стояла почти вплотную ко мне и говорила очень серьезно, и у нее были невероятно красивые ярко-зеленые глаза. От запаха ее духов у меня слегка кружилась голова.

– Я вижу, ты меня не понимаешь, поэтому я обойдусь без метафоры и скажу прямо. Если ты думаешь, что как-то виноват в смерти Янко, оставь эти мысли. Ты здесь ни при чем. Я видела его личное дело. У этого мальчика были серьезные проблемы. Проблемы в семье, проблемы в школе. Психологические проблемы. Я не знаю, как это произошло, и не хочу знать, но, возможно, оно и к лучшему.

– Почему? – спросил я. – Потому что он больше меня не побьет?

Она рассмеялась, обнажив красивые зубы. В ней все было красивым.

– Вот он, яркий пример птолемеевской системы мира. Нет, Крейг. Хорошо то, что он был слишком молод, чтобы получить водительские права. Если бы он уже водил машину, то мог бы не просто убиться сам, но и убить кого-то еще. А теперь иди в зал и займись баскетболом.

Я пошел прочь, но она удержала меня, схватив за запястье. Даже теперь, по прошествии одиннадцати лет, я помню свои тогдашние ощущения. Меня как будто пробило током.

– Крейг, я никогда не стала бы радоваться смерти ребенка, даже такого отъявленного хулигана, как Кеннет Янко. Но я рада, что это не ты.

Мне вдруг захотелось ей все рассказать, и я бы, наверное, рассказал. Но тут прозвенел звонок, двери классов распахнулись, школьники разом высыпали в коридор, стало тесно и шумно. Мы с мисс Харгенсен разошлись в разные стороны.

Вечером, уже лежа в постели, я включил свой телефон и сначала просто смотрел на него, собираясь с духом. Мисс Харгенсен говорила разумные вещи, но мисс Харгенсен не знала, что телефон мистера Харригана до сих пор держит заряд и работает, что было попросту невозможно. Я не успел ей рассказать и был уверен – ошибочно, как оказалось, – что уже никогда не расскажу.

На этот раз он не будет работать, говорил я себе. В прошлый раз он работал на остатках заряда. Как бывает с перегорающей лампочкой: перед тем как погаснуть, она ярко вспыхивает.

Я открыл список контактов и ткнул пальцем в номер мистера Харригана, ожидая – почти надеясь, – что в трубке будет тишина или включится запись с сообщением, что данного номера больше не существует. Но в трубке раздались обычные гудки, а потом – голос мистера Харригана: «Я сейчас не могу подойти к телефону. Я вам перезвоню, если сочту нужным».

– Это Крейг, мистер Харриган.

Я чувствовал себя глупо, разговаривая с мертвецом – на щеках у которого уже должна была вырасти плесень (да, я провел небольшое исследование). И в то же время я вовсе не чувствовал себя глупо. Мне было страшно, как бывает страшно человеку, ступающему на неосвященную землю.

– Послушайте… – Я облизнул губы. – Вы же никак не связаны со смертью Кенни Янко, правда? А если связаны, то… э… стукните в стену.

Я завершил звонок.

Я ждал стука в стену.

Все было тихо.

Утром я прочитал сообщение от pirateking1. Всего шесть букв: a a a К К у.

Совершенно бессмысленное сообщение.

Я перепугался до жути.

В ту осень я много думал о Кенни Янко (теперь по школе ходили слухи, что он упал со второго этажа, когда пытался посреди ночи ускользнуть из дома). Еще больше я думал о мистере Харригане и о его телефоне – и очень жалел, что не выкинул телефон в озеро Касл. Да, в этом было какое-то очарование. Мы все так или иначе зачарованы странным и необъяснимым. Запретным. Несколько раз я чуть было не позвонил мистеру Харригану, но все-таки не позвонил, по крайней мере тогда. Когда-то меня ободрял его голос, голос опыта и успеха, можно сказать, голос дедушки, которого у меня никогда не было. Сейчас я уже не мог вспомнить, как звучал этот голос в залитой солнечным светом гостиной, когда мистер Харриган рассказывал мне о Чарлзе Диккенсе, или Фрэнке Норрисе, или Дэвиде Герберте Лоуренсе, когда говорил, что Интернет похож на сломанный водопровод. Сейчас мне вспоминался только скрежещущий старческий голос – чем-то похожий на почти полностью стершуюся наждачную бумагу, – сообщавший, что мистер Харриган мне перезвонит, если сочтет нужным. Я думал о том, как он лежит у себя в гробу. Люди, готовившие к погребению его тело, наверняка склеили ему веки, но как долго продержится клей? Может быть, там, под землей, его глаза сейчас открыты? И незряче глядят в темноту, разлагаясь в глазницах?

Эти мысли буквально меня изводили.

За неделю до Рождества преподобный Муни позвал меня в ризницу, чтобы «поговорить с глазу на глаз». Говорил в основном он. Мой отец обо мне беспокоится, сказал он. Я похудел, стал хуже учиться. Может быть, меня что-то тревожит? Может быть, я хочу что-то ему рассказать? Я хорошенько подумал и решил, что, наверное, хочу. Не все, конечно. Но кое-что.

– Если я вам кое-что расскажу, это останется между нами?

– Если это не связано с самовредительством или преступлением – серьезным преступлением, – то ответ будет «да». Мы не католики, у нас нет тайны исповеди, но всякий священник умеет хранить секреты.

И я рассказал ему, как подрался с мальчишкой из школы, большим мальчишкой по имени Кенни Янко, и он меня сильно избил. Я сказал, что никогда не желал Кенни смерти и уж точно не молился, чтобы он умер, но он все-таки умер, сразу после нашей драки, и его смерть никак не идет у меня из головы. Я пересказал ему слова мисс Харгенсен о том, что дети уверены, будто весь мир вращается вокруг них, и что это не так. Я сказал, что слова мисс Харгенсен немного меня успокоили, но мне все равно кажется, что я виноват в смерти Кенни.