Александр Иличевский - Чертеж Ньютона

• Название: Чертеж Ньютона
• Автор: Александр Иличевский
• Жанр: Современная русская литература
• Год: 2020
• ISBN: 978-5-17-116544-4

Александр Иличевский (р. 1970) – прозаик и поэт, лауреат премий «Русский Букер» («Матисс») и «Большая книга» («Перс»). Герой его нового романа «Чертеж Ньютона» совершает три больших путешествия: держа путь в американскую религиозную секту, пересекает на машине пустыню Невада, всматривается в ее ландшафт, ночует в захолустных городках; разбирает наследие заброшенной советской лаборатории на Памире, среди гор и местных жителей с их нехитрым бытом и глубокими верованиями; ищет в Иерусалиме отца – известного поэта, мечтателя, бродягу, кумира творческих тусовок и знатока древней истории Святой Земли…

---

Тогда история про верхний мир прозвучала для меня как объяснение недоступности горных вершин, издревле испытывавшей местных жителей. Никому из памирских жителей, хоть и привычных к высокогорью, ибо уродились здесь, не приходило в голову штурмовать горные вершины, чьи недостижимость и притягательность рождали мифологизированное к ним отношение, фольклорно выразившееся в легенде о верхнем мире и прозрачных его жителях-великанах. Но понемногу я начал различать иногда в массивных букетах заката слоистые структуры и граненые силуэты всадников, которые зарывались в кучевую сердцевину, пронизывали облака мерным галопом. Все то далекое студенческое лето я поглядывал вверх: не мелькнет ли где-нибудь блистание множества углов.

Я спустился в бар, заказал пива, пригубил бокал и понял, что Элизабет пахла только что скошенной травой. Сейчас она сидела, тихонько глядя перед собой, на свои положенные на стойку руки. «Повторить пиво, сэр?» – кивнул бармен, и я сообразил, что он не видит ее.

– Да, пожалуйста. И «Кровавую Мери» для моей девушки.

– Для вашей девушки. Она сейчас спустится?

– Да, для Девушки в красном. «Кровавая Мери» – это то, что ей нужно, – отвечал я.

Бармен не сразу улыбнулся:

– А, точно, это ваши такие специальные шутки. Никак не привыкну с тех пор, как мы открылись с этой новой фишкой про Леди в красном.

– Понимаю, – сказал я, – так что будьте уж добры, добавьте немного чили и края бокала обмажьте беконовой солью.

– Обижаете, сэр, у нас хоть и глушь, но я родом из Сан-Диего и порядки знаю.

– Тогда удвойте порцию в честь нашей дамы за мой счет, а мне еще стаканчик пива и текилы, – сказал человек с длинными, собранными в хвост волосами, взбираясь на высокий стул. – Вы тоже приехали поохотиться на Даму в красном?

– Я проездом.

– А я здесь вторую неделю. Мы с Мэрилин собирались зависнуть дня на три, но подвернулась отличная компания. Чак, Уоллес, Крейн, милашка Долли… Мы любим вот так скорешиться с другими охотниками за привидениями и прокатиться в отпуск по одному маршруту. В прошлом году Чак и его подружка колесили по Алабаме, позвонили нам, и мы тут же примчались. Тогда мы охотились за старой девой, которую нашли в высохшем колодце, и с тех пор ее призрак являлся в кронах деревьев, перелетая с места на место.

– Но ведь это может быть ночная птица? – заметил прислушивавшийся бармен.

– Это я-то не смогу отличить призрак старухи с развевающимися волосами от совы? Да у меня зрение как у орла. О, приятель, прости, я двину к своим, – вдруг сказал охотник за привидениями, оставил пятерку, опрокинул рюмку, взял бокал с пивом и отошел к компании, толкавшейся у музыкального автомата и спорившей, чего бы такого послушать.

Глава 4 Странник

Миссис Крафтверк только что пропылесосила чучело медведя и теперь мягкой щеткой приглаживала вставшую дыбом шерсть.

– Доброй ночи, миссис Крафтверк, – сказала запыхавшаяся Элизабет.

– Рада тебя видеть, девочка, – кивнула миссис Крафтверк, на которую всегда снисходило благостное настроение, когда она занималась своим медведем.

– Миссис Крафтверк, – сказала Элизабет, – в четыреста третьем бузит русский.

– Не бойся, девочка, – отвечала ей старушка, нахмурившись, но продолжая сверху вниз выглаживать щеткой косолапого. – Я позабочусь об этом. И не забудь взять свои деньги.

Элизабет встала на цыпочки и, перегнувшись через стойку, вытащила из-под кассового ящика три двадцатки.

– Спасибо, миссис Крафтверк! Я побежала.

– До свидания, дитя мое, приятных снов, – пробормотала старуха, продолжая орудовать щеткой и сейчас же забывая предупреждение Элизабет.

Той ночью я даже не пытался заснуть, долго стоял у окна. Фонари освещали паркинг перед гостиницей, на котором стоял десяток автомобилей, включая мой «Эквинокс». Пустыня тонула в звездной тьме. Пятнышко неизвестной туманности, казавшейся незначительной и безымянной, на самом деле содержало сонмы звезд и дрожало на краю поля зрения. В коридоре протопал кто-то из постояльцев; я слышал, как он рыгнул.

Духи пустыни носились передо мной неясными тенями. Я решил прогуляться, выскользнул из гостиницы, помахав дремлющей за стойкой миссис Крафтверк, перешел через дорогу, тут же побеспокоил взмывшую из-под ног птицу и через несколько шагов зыбуче провалился в какую-то нору. Я шел наобум все дальше, то увязая в мелком текучем песке, то выбираясь на травные кочковатые участки. Почти сразу я утратил ощущение близости жилья за спиной. Терпкий запах трав, дрожащие звёзды над головой, на которые я опасался долго смотреть, чтобы не закружилась голова, – всё было настолько ярким, что мне показалось, будто мироздание всматривается в меня. Я хотел было сдаться и упасть навзничь в отверстое во всю окружность горизонта небо, как вдруг звёзды запрыгали вокруг, точно я теперь смотрел на них в бинокль, и пустыня ожила. Я присел на корточки и охнул. Повсюду проступили, как силуэты в негативе, подвижные духи пустыни. Вверху, очерчивая уровни небосвода, метались и проплывали сгустки легкокрылых существ; многие не обладали сформировавшимся обликом, как если бы оставались недоношенными, проточеловеческими сущностями. Они, казалось, не замечали меня, и я был тому рад, хотя любопытство и заставляло вытягивать шею, чтобы посмотреть вослед очередному особенно причудливому духу, безрукому, с обезображенной костяным наростом головой, с бесформенным туловом, трехпальцевыми клешнями или с отчетливым лицом, человеческим, даже с усиками и бородкой, но с телом крылатого пузатого козла, с острыми копытами и куцым оттопыренным хвостом. Крылья у духов менялись в размерах – от носового платка до журавлиных; один пронесся так низко и явственно, что обоняние учуяло мускусную нотку, тут же сменившуюся ошеломительным запахом реки, точней, только что вынутой из нее рыбы. Духи понемногу стали замечать меня, некоторые снижались, всматриваясь и пугая сильней, доказывая мысль, что ангелы и существа бесплотные не обязательно антропоморфны. Один, вполне очеловеченный, подлетел и вопрошал мысленно и с помощью жестов и телодвижений, словно смысл вопроса в виде тока пропускался через существо и был слышим не только как передача мыслей, но и благодаря своеобразной пантомиме, похожей на ту, что я видел когда-то в одном небольшом парижском театре, куда во время отпуска увлекла меня жена. Всё это – и про мысли, и про пантомиму, приведшую в восторг еще крохотную тогда дочку, – я понял только потом, когда в самом деле осознал, что язык духов, каков бы он ни был, подлинно всечеловечен. А тогда я ощутил вопрошание: «Ты кто таков?» – озадачил меня атлетически сложенный, но с разорванным от уха до уха ртом бритоголовый дух. И я отвечал: «Я? Я никто». «А-ха-ха-ха… – раскатился громовым хохотом дух. – Никто – это я. А ты – ты кто?» – рявкнул и распрямился. «Я человек. Я послан женой своей отыскать ее больную мать и вернуться с ней обратно». – «Это вот эту?» – ухмыльнулся беззубым ртом дух и ткнул большим пальцем себе за спину. Там как раз проплывала небольшая лодка-колыбель, и в ней навзничь лежала полупрозрачная женщина, в которой я едва узнал свою тещу, Кота, Викторию Павловну: лицо ее показалось молодым, разглаженным, даже фарфоровым. «А-ха-ха!» – загрохотал снова дух и взвился в небосвод.

Я еще долго сидел на теплой земле, то сокрушаясь, то восторгаясь тем, что мне дозволено было видеть. Объемный калейдоскоп из различной плотности существ сновал надо мной и скрывался, сгущая трассирующие свои пути в пучок, утыкавшийся позади в Тонопу, у подъемной башни шахты. Это было похоже одновременно на бесшумный, с приглушенной яркостью салют и некое театральное шествие, заполнившее сеть воздушных дорог. И я вдруг почувствовал себя ребенком. Вера в сказочные события вернулась ко мне – живая и теплая, как щенок. Но я все равно не смел и помыслить, что наконец-то исполнилось мое детское желание присоединиться к игре, которой были поглощены взрослые и чьих правил я не был в силах постичь. Изредка до меня доносились обрывки речемыслей проносившихся надо мной существ, что складывались в некий ропот, то хоровой, то мычащий, то хохочущий, то стонущий. Духи, казалось, неслись к звездам подобно тому, как ласточки вьются у своих гнезд, прилепленных где-нибудь под сводами моста или под куполом заброшенной церкви, возвращаясь из полей с добычей. Во всяком случае, звёзды если и не были впрямую гнездами этих существ, то участвовали в этой оптической иллюзии. За этим зрелищем можно было наблюдать отстраненно и безболезненно – так туристы в горах в начале августа проводят ночи напролет под чиркающими по небу шипящими искрами Плеяд, – но я едва сдерживал восторг и ужас.

Постепенно видение стало нестерпимо, и я побрел обратно – к бензоколонке, к ее озаренному фонарями портику, где темнели стеклянная колба магазинчика и кассы. Я вошел под портик, настороженно поглядывая вверх, чтобы убедиться в надежности потолка: защитит ли он меня от нашествия духов. Я простоял так час, другой, и духи явились вновь; один выглянул из-за колонны, отражение другого я заметил в озерце ведра, откуда торчала рукоятка скребка для протирания стекол. Я стоял и думал: как то, что я видел сегодня, относится к темной материи? Из существующей логики эта связь была невыводима. Но кто сказал, что логика вообще что-либо диктует миру? Я думал о Енохе, любимом библейском персонаже Ньютона. Енох был первым ученым-пророком, он обладал таинственной для ветхозаветных времен страстью к познанию устройства мироздания. Архангел Метатрон поднял его на небеса, чтобы показать внутренние механизмы Вселенной. Ньютон поражался тому, что Енох описывает звёзды как «горящие горы», ибо мысль, что небесные светила суть протяженные объекты, а не точки на небосводе, для той поры глубоко нетривиальная. Это Енох впервые объяснил человечеству, что можно попасть живым на небеса, в мир потусторонний, и вернуться обратно. Одно время, в третьем-втором веках до нашей эры, фигура его была настолько важна для евреев, что можно говорить о енохическом иудаизме; существовало несколько апокрифических книг Еноха, от которых осталось лишь короткое упоминание его имени в Книге Бытия. Мне, конечно, до Еноха было далеко, но за что только мозг не ухватится в попытках удержаться на плаву.