Артуро Перес-Реверте - Эль-Сид, или Рыцарь без короля

• Название: Эль-Сид, или Рыцарь без короля
• Автор: Артуро Перес-Реверте
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2020
• ISBN: 978-5-389-19062-7

Впервые на русском – новейший роман прославленного Артуро Переса-Реверте, автора таких международных бестселлеров, как «Фламандская доска», «Клуб Дюма» (литературная основа «Девятых врат» Романа Полански с Джонни Деппом), семитомные приключения капитана Алатристе (экранизация с Виго Мортенсеном) и т. д. «Реверте снова изобрел новый жанр, на этот раз – средневекового вестерна», – писала газета , а в выразились еще категоричнее: «Из истории Эль-Сида Реверте сделал шедевр». Да, главный персонаж этой книги – кастильский дворянин Родриго Диас де Вивар, более известный как Эль-Сид Кампеадор («Победитель»), герой средневековой «Песни о моем Сиде» и трагедии «Сид» великого французского драматурга Пьера Корнеля, а также многочисленных народных преданий и романсов. С горсткой верных людей изгнанный из родной Кастилии, бывший главнокомандующий поступает на службу к эмиру Сарагосы, воюет с Рамоном Братоубийцей, графом Барселонским, и отражает вторжение жестоких альморавидов, неизменно отправляя кастильскому королю Альфонсо положенную вассальным долгом долю военной добычи и тоскуя по оставленной в Кастилии жене донье Химене. Еще при жизни Сид (от арабского «сиди» – «господин») приобрел легендарные черты и считался эталоном отважного рыцаря, воевавшего как с христианскими тиранами, так и с мавританскими… «„Эль-Сид“ – не просто образцовый исторический роман, но великолепная книга вообще говоря, без каких-либо жанровых ограничений. Приготовьтесь в ней потеряться» .

---

Ощутил, как встрепенулась плоть повыше зудящей потертости. Он лежал на спине, заложив руки за голову, закрыв глаза. И вспоминал их первый поцелуй – первый и долго остававшийся единственным, – когда он, дерзкий и пылкий, каким и подобает быть в расцвете юности, влез на балкон и этот поцелуй сорвал. За этим последовали – отказ отца, графа Лосано, спесивого потомка королей Овьедо, и оскорбление, которое тот нанес отцу Руя, старому Диего Лаинесу, пришедшему просить руки Химены для своего сына, и в ответ – пощечина, пощечина непоправимая и бесповоротная. И наконец, вызов, посланный Руем отцу своей возлюбленной, и поединок между астурийским графом и юным идальго из Вивара, – поединок в чистом поле на копьях, как предписывают правила чести. Пущенный галопом конь, удар – и граф Лосано, выбитый из седла, лежит на траве и, защищая лицо, вскидывает перед шлемом руку – ту самую, которой он оскорбил седины старика, а значит – и весь род Виваров. И Руй Диас, теперь уже спешившись, приближается, чтобы одним ударом эту руку отсечь и в тот же день в охотничьей сумке доставить отцу, а потом – королю.

Химена – воплощенное постоянство – долго не прощала его. Даже свадьба по приказу короля, желавшего, согласно обычаям и закону, обеспечить будущность осиротевшей дочери и для того выдать ее за виновника ее сиротства, не сумела растопить лед ее глаз, ее уст, ее плоти. До тех пор, пока Руй Диас, воротившись из трудного и не слишком удачного похода – осады Коимбры, – не вошел в дом весь в дорожной пыли, как был, в доспехах и вооружении – и, по обыкновению, не обнаружил, что двери спальни закрыты. Тогда, осатанев от ярости, он громовым криком выгнал вон всех слуг и, не в силах более сносить свое положение мужа лишь по названию, разнес дверь в щепки и, вломившись в альков, заплакал перед Хименой в первый и единственный раз с тех пор, как был ребенком, и сказал ей так: «Я убил твоего отца в честном бою, лицом к лицу, а не исподтишка. Одного мужчины я тебя лишил, но другого дал тебе». Таковы были его слова. Химена долго-долго глядела на него в молчании, потом нежно прикоснулась к его лицу, словно стирая со щек слезы. Взяла Руя за руку и повела к кровати.

Память. Время, расстояние и память. Руй Диас, еще взбудораженный воспоминанием о теле этой далекой женщины, поднял влажные от испарины веки и стал следить, как кружит ястреб над развалинами башни. Солнце уже было низко, и в сосняке, протянувшемся у подножья холма, как безумные, заливались цикады. Стояло полнейшее безветрие.

«Тебе надо поговорить с ними, – настойчиво сказал тогда Минайя. – Они последовали за тобой в изгнание только потому, что ты – это ты. Но теперь пришла пора поговорить с ними. Они заслужили это своей верностью и молчанием».

Может, сейчас самая подходящая минута, подумал он. Удобный случай.

Он натянул сапоги, поднялся, опоясался мечом. Это было на совесть откованное, в меру увесистое, правильно уравновешенное оружие с обоюдоострым клинком длиной в пять пядей и крестообразной рукоятью, обтянутой кожей до самого навершия-«яблока» и достаточно массивной, чтобы использовать ее в тесноте рукопашной схватки. Оружие, место которому – на поле боя, а не в дворцовых залах; оружие, которое для таких, как он и те, кто последовал за ним, воплощает в себе честь своего владельца и особенность его личности. Не в пример высшей знати, титулованной аристократии, получившей свои привилегии и земельную ренту благодаря славным деяниям предков, идальго из приграничья всем на свете обязаны лишь своим мечам и живут только в настоящем, а особые права и возможность не платить налоги добывают собственной доблестью. И даже простолюдину по истечении скольких-то лет трудов и опасностей дано стать кабальеро.

– Все ко мне! – крикнул он.

И вот они степенно подошли и сгрудились вокруг него, и он увидел любопытство на покрытых рубцами, выдубленных солнцем лицах ветеранов и на безусых лицах юношей, совершавших свой первый поход. Те и другие перемешались, хотя на привалах устраивались у котла по возрасту, месту рождения или родству; все подчинялись железной дисциплине, насаждаемой Минайей и Диего Ордоньесом. Большинство составляли уроженцы Бургоса, но встречались и уроженцы других мест Кастилии, а также один астуриец, двое леонцев и арагонец Галин Барбуэс: сыновья идальго и простолюдины, алчущие богатства и почестей, небогатые или совсем неимущие искатели удачи, закаленные, подобно своим отцам и дедам, четырехвековой войной с неверными – да и с единоверцами тоже. Терять им, кроме жизни, нечего, зато, если повезет, приобрести они могут всё. Сообщество, возникшее на границе двух миров и выкованное для войны.

– Мы здесь, – сказал Минайя.

Руй Диас обвел их взглядом, помедлил, чтобы ожидание сделалось напряженней. Налицо были все двадцать семь человек, кроме двух часовых на римской дороге и одного на башне. Стоял среди воинов и рыжий монашек, который взирал на все с большим любопытством и покусывал стручок рожкового дерева. Стало быть, двадцать восемь.

– Подойдите ближе.

Они повиновались и окружили его. От них несло потом, немытым телом, конским навозом, насаленной кожей и оружейной сталью. Командир отряда был не мастер произносить речи, хоть при случае и мог блеснуть красноречием. Он владел основами риторики, которым вместе с начатками латыни, истории и счета обучился еще мальчишкой в отчем доме, однако прежде всего в совершенстве знал этих людей, ибо плечом к плечу – а порой и грудь в грудь – с ними он воевал семнадцать лет. И знал еще, что одно дело – говорить с придворными и совсем другое – с солдатами и что слова, произносимые под крышей и на коврах, не следует употреблять, когда ты опоясан мечом и ветер войны у тебя в зубах. Он и сам, без Минайи, знал, что все эти люди оказались здесь ради него. Ибо его имя и его слава обещали добычу и приключение.

– Завтра или послезавтра, бог даст, встретимся с маврами, – сказал Руй Диас, повышая голос, чтобы всем было слышно. – Они идут с богатой добычей, так что постараемся, чтобы она сменила владельцев.

При упоминании грядущей выгоды люди заулыбались и стали переглядываться. Руй Диас, дав им минутку помечтать, положил руку на эфес меча.

– Хочу еще вот что прояснить, если кто пока не понял, – продолжал он. – Король Альфонс Шестой изгнал меня, и вы по доброй воле предпочли последовать за мной. Однако он остается моим государем – так же, как и вашим… В Кастилии мы или в краю мавров, клятва верности нарушена не будет. Приостановить действие присяги нельзя. А потому, сколько бы добычи ни захватили мы, положенную долю будем, как прежде, отдавать королю. – Он еще чуть повысил голос. – И доля эта – неприкосновенна.

Воины вновь переглянулись. Люди из Вивара, как всегда, согласно закивали, но остальные были явно обескуражены. Более того – недовольны. Диего Ордоньес, по обыкновению хмурый, поднял руку.

– А какова она, королевская доля? – неприязненно осведомился он. – Пятая часть?

Руй Диас уперся в него немигающим взглядом:

– Я решу, сколько ему будет причитаться из добычи.

Ордоньес, заложив большие пальцы за пояс, помотал головой.

– Полученной нашим по́том и кровью, – едко заметил он.

Руй Диас не перевел глаза на Минайю, хоть и знал, что помощник смотрит на него и думает то же, что и он. А думает он, что в этих людях, как и во всех на свете, намешано и хорошего, и дурного, однако этих свирепых бойцов надобно держать в узде, ибо они ни на миг не забывают, что всем обязаны только самим себе, собственным достоинствам и тяжким ратным трудам, и, кроме гордости, иного достояния у них нет. Им недостаточно отдать приказ и мало – растолковать его суть. Поведение бойца образуется из того, чего ждут от него, – а потому следует разбередить ему душу. Поводья следует то натягивать, то ослаблять. Управлять воином, добиться от него слепого повиновения – это искусство, которое дано далеко не каждому, но лишь тому, кого остальные считают выше себя, лучшим из всех – и потому уважают. А в бранном деле доказывать, что ты именно таков, проходить через это испытание, ниспосланное Богом и устроенное людьми, надобно каждый день.

– И кровь ваша, и пот принадлежат мне, – промолвил Руй Диас сурово. – Потому что они перемешаны с моей кровью и моим потом.

Ордоньес опустил глаза. Не потому, что его убедили слова командира, – но смиряя себя привычкой к подчинению старшему. Въевшейся в кровь и плоть привычкой повиноваться. Тогда Руй Диас, поочередно оглядев каждого из своих людей – не пропустив и рыжего монашка, – изложил свой замысел. Выйти на римскую дорогу навстречу маврам, подстеречь их там и ударить из засады. Изрубить сколько доведется, освободить пленных, отбить обоз с добычей. При упоминании пленных кое-кто беспокойно затоптался на месте, а Ордоньес, хотя на этот раз не вымолвил ни слова, вновь взглянул на командира неодобрительно. И тот счел нужным разъяснить этот пункт: