Родди Дойл - Падди Кларк ха-ха-ха

• Название: Падди Кларк ха-ха-ха
• Автор: Родди Дойл
• Жанр: Современная зарубежная литература
• Год: 2020
• ISBN: 978-5-17-120065-7

На дворе 1968 год. Патрику «Падди» Кларку десять, он живет в Барритауне – пригороде Дублина – с ма и па, братом Синдбадом и двумя сестренками. Падди ходит в школу, гоняет в футбол на улицах и играет с друзьями в ковбоев. Любит индейца Джеронимо, святого отца Дамиана и его прокаженных и футболиста Джорджа Беста. Ненавидит зоопарк, поцелуи и своего младшего брата. А еще Падди чувствует, что его мир вот-вот изменится навсегда… Используя прием «потока сознания» и нетрадиционную структуру повествования без деления на главы, Дойл показывает не только непрерывно меняющийся мир ребенка со всеми взлетами и падениями, радостями и потерями, но и его взгляд на взрослые проблемы.

---

– Вообще нельзя! – отрезал папка.

Мамка глянула на него, как глядела на нас, застав за каким-нибудь хулиганством, – даже печальнее.

– У него и нет джинсов. Он же просто так спросил.

Папа ничего не сказал. И мама тоже ничего больше не сказала.

Мама читала книжки. Обычно по вечерам. Облизывала пальцы, когда доходила до конца страницы, и переворачивала ее, взявшись мокрыми пальцами за уголок. Утром я проверял ее закладку – клочок газеты – и отсчитывал, сколько страниц она прочла накануне. Рекорд был сорок две.

Парты в нашей школе пахли церковью. Когда Хенно велел нам уснуть – я складывал руки и утыкался в них лбом, и пахло совсем как от скамеек в церкви. Приятно. Пряно и немножко вроде землей под деревьями. Я даже лизнул парту. Вкус ужасный.

Однажды Иэн Макэвой действительно уснул, когда учитель скомандовал: «Усните!» Хенно болтал в дверях класса с мистером Арнольдом и велел нам сложить руки и уснуть. Он всегда так делал, если хотел поговорить с кем-то или почитать газету. Мистер Арнольд носил бакенбарды, которые сходились под подбородком. Однажды его показывали по телевизору в передаче «Шоу для полуночников»; он с двумя дамами и еще с одним мужчиной играл на гитаре и пел. Мне разрешили посмотреть, хотя было уже поздно. Одна женщина тоже играла на гитаре. Они с мистером Арнольдом стояли чуть позади, а другая пара – в центре. Рубашки у дам и мужчин были одинаковые, только мужчины все при галстуках, а женщины – без.

– Учитель из него лучше, чем музыкант, – сказал па.

Мамка на него шикнула.

Джеймс О’Киф двинул ногой по моему сиденью. Я приподнял голову и быстро обернулся к нему.

– Поджопничек, – ухмылялся Джеймс О’Киф. – Передай дальше. – И снова уткнулся в руки.

Я сполз под парту, дотянулся ногой под сиденье Иэна Макэвоя и пнул его. Иэн Макэвой не шевельнулся. Я снова пнул. Я сполз еще ниже, вытянул ногу подальше и лягнул Иэна Макэвоя под колено. Даже не вздрогнул. Я сел ровно, подождал немножко и повернулся к Джеймсу О’Кифу.

– Макэвой дрыхнет.

Джеймс О’Киф прикусил рукав свитера, чтобы не рассмеяться. Наконец-то не он вляпался, а кто-то другой.

Мы ждали. Шикали друг на друга, чтобы не разбудить Иэна Макэвоя, хотя и так почти не шумели.

Хенно закрыл дверь.

– Сядьте прямо.

Мы немедленно сели прямо и уставились на Хеннесси, ждали, что он заметит Иэна.

Английский язык, правописание. Хенно положил на стол журнал. В него он ставил все отметки, в пятницу сосчитывал их вместе и пересаживал нас «согласно результатам». Тех, у кого оценки лучше, сажали у окна, а плохих учеников куда-нибудь назад, поближе к вешалкам с одеждой. Я обычно оказывался где-то в середине, а иногда и спереди. Сзади сидящим доставалось произносить по слогам самые трудные слова, а из таблицы умножения их спросят не трижды одиннадцать, а одиннадцатью одиннадцать или одиннадцатью двенадцать. Если, подсчитав оценки, посадят в задний ряд, выбраться обратно уже нелегко, и записки тебе передавать перестанут.

– Средиземное.

– С-р-е-…

– Начало легкое, продолжай.

– д-и…

– Дальше.

Сейчас ошибется, это же Лиам. Обычно он сидел позади меня или в боковом ряду около вешалок, но в четверг вдруг получил десять из десяти по арифметике и сидел впереди меня и впереди Иэна Макэвоя. Я получил всего-то шесть из десяти, потому что Ричард Шилс не дал списать. Ну, да я его размазал по стенке потом.

– з-и-м

– Неправильно. Ты – червь. Кто ты?

– Червь, сэр.

– Именно, – сказал Хенно. – Безобр-разие! – и отметил ошибку Лиама в своем журнале.

По пятницам Хеннесси не только пересаживал нас, но еще и порол. Для аппетита, как сам говорил. Это придавало остроту, а то ему рыба в горло не лезла. Одна ошибка – один удар. А ремень он вымачивал в уксусе все летние каникулы.

Следующим был Кевин, за ним Макэвой.

– С-р-е, – бормотал Кевин, – д-и-з-е…

– Так-так…

– м-н-н…

– Безобр-разие! Мистер Макэвой, теперь вы.

Но Иэн Макэвой все еще дрых. Кевин, сидевший с ним за одной партой, позже уверял, что Иэн улыбался во сне.

– Девчонку во сне видит, – прошептал Джеймс О’Киф.

Хенно вскочил и уставился на Иэна Макэвоя, поверх головы Лиама.

– Он уснул, сэр, – сказал Кевин. – Разбужу его?

– Нет, – сказал Хенно и приложил палец к губам, призывая нас к тишине.

Мы заерзали и захихикали. Хенно осторожно подкрался к парте Иэна. Мы наблюдали за учителем – он явно не был настроен на шутки.

– Мис-тер Макэвой!

Ничуть было не смешно; мы и не смеялись. Я почувствовал порыв воздуха, когда рука Хенно взлетела и со всей силы ударила Иэна Макэвоя по шее. Он вскочил и ахнул, потом застонал. Иэна мне видно не было, но я видел лицо Кевина. Он был бледен, губы плотно сжаты.

Мистер Хеннесси предупреждал нас, что пятницы пропускать нельзя. Если кого-то не было в пятницу, он наказывал его в понедельник. И никаких оправданий.

Все парты во всех классах пахли одинаково. Если парта стояла у окна, то на нее падало солнце и она выгорала, становилась светлее. Парты нам поставили новые, а не такие, у которых крышка поднималась, а под ней было место для книжек. Крышки наших парт были привинчены, а внизу была полочка для книг и сумок. Сверху была специальная канавка для ручек и ямка для чернильницы. Можно было толкнуть ручку по столу, и она не падала. Мы делали это только на спор, потому что Хенно терпеть не мог любой шум.

Джеймс О’Киф однажды выпил чернила.

Чтобы вставать, когда велят, приходилось поднимать сиденье, и делать это надо было тихо. Если стучали в дверь и входил учитель, или мистер Финнукейн, наш директор, или отец Молони, мы должны были встать.

– Dia duit[29].

Хенно поднимал руку ладонью кверху, и по этому знаку мы говорили хором.

Мы сидели за партами попарно. Если сосед спереди выходил к доске или в leithreas[30], то на его ногах можно было заметить красную полосу – след от сиденья.

Пришлось спускаться к родителям. Синдбад ревел и при этом гудел как поезд. И не мог остановиться.

– Утихни, а то разорву тебя на части.

Удивительно, как можно было не слышать этих воплей. Свет в прихожей не горел, хотя они должны были оставить его включенным. Я спустился. Линолеум внизу был ледяной. Прислушался: Синдбад все еще скулил.

Как же я любил втягивать его в неприятности, особенно так – прикидываясь, что помогаю ему.

Родители смотрели фильм про ковбоев, и папка даже не притворялся, что читает газету.

– Фрэнсис плачет.

Мама посмотрела на папу.

– Никак не успокоится.

Снова переглянулись. Ма поднялась, вечность распрямляя поясницу.

– Всю ночь стонет…

– Иди в спальню, Патрик, давай.

Я пошел впереди нее, остановился, где начиналась темнота, – убедиться, что она идет. Дошел до кровати Синдбада.

– Мама идет.

Лучше бы это был папка. Ма ему ничего не сделает, поговорит только, может, даже обнимет. Но меня это не сильно расстроило: пропала всякая охота доставать мелкого, слишком уж я замерз.

– Уже идет, – повторил я Синдбаду.

Так я спасал брата.

Он заскулил чуть громче, мамка как раз распахнула дверь. Я залез под одеяло, где еще сохранялось тепло.

– Ах, что с тобой, Фрэнсис? – спросила она совсем другим голосом, чем говорила «Ну, что с тобой на этот раз?»

– Ноги болят, – сказал Синдбад сквозь слезы.

– Как болят?

– Жутко…

– Обе ноги?

– Ага.

– Одинаково болят?

– Ага.

Мамка гладила Синдбада по щекам, не по ногам.

– Как прошлый раз?

– Ага.

– Ужас. Бедняжка.

Синдбад всхлипнул.

– Это ты у нас растешь, – успокаивала Синдбада мама. – Вырастешь высокий-превысокий.

У меня ноги никогда не болели от роста.

– Очень высокий. Вот будет славно, да? А уж как легко станет соседские яблоки красть!

Мы покатились со смеху.

– Проходит?

– Вроде…

– Вот и хорошо. Высокий и красивый. Девчонки будут штабелями падать. От вас от обоих.

Когда я снова открыл глаза, ма все еще сидела у постели Синдбада. Тот спал. Это было понятно по сопению.

Мы ввалились в зал. Отдавали три пенса мистеру Арнольду и проходили. Все передние сиденья заняли малявки: пятилетние, шестилетние и прочие младшеклассники. Неважно: как только погасят свет, мы все залезем на сиденья с ногами. На задних сиденьях сидеть с ногами гораздо удобнее. А вот и Синдбад со своим классом. В новых очках! Одно стекло очков было заклеено черным, как у миссис Бирн с нашей улицы. Па говорил, что это чтобы второй глаз разрабатывался, а то лентяйничает. По дороге домой после покупки очков, мы ели мороженое «Голли»[31]. Ехали мы на поезде. Синдбад заявил маме, что когда вырастет, то первые пять фунтов, которые заработает, он потратит на то, чтобы дернуть стоп-кран и заплатить штраф.

– А какую работу ты найдешь, Фрэнсис?

– Буду фермером.

– Фермеры на поезде не ездят, – вмешался я.

– Почему нет? – удивилась мамка. – Конечно, ездят.