Себастьян Маллаби - Алан Гринспен. Самый влиятельный человек мировой экономики

• Название: Алан Гринспен. Самый влиятельный человек мировой экономики
• Автор: Себастьян Маллаби
• Жанр: Биографии
• Год: 2021
• ISBN: 978-5-04-091156-1

Биография Алана Гринспена, самого влиятельного человека мировой экономики, в коллекционном оформлении. Мастер манипуляции, оракул деловых решений и фанат Айн Рэнд. История Алана Гринспена – это история современных финансов, которую необходимо знать каждому, кто стремится принимать верные стратегические решения. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

---

Кроме того, отнюдь не являлось очевидным, что финансовой модернизации необходимо сопротивляться, даже если такое сопротивление было бы возможно. Безусловные риски новых финансовых методов должны были уравновешиваться реальными выгодами. Например, когда валюты начали колебаться, экспортеров тревожило, что рост доллара сделает их товары неконкурентоспособными, а импортеры опасались, что падение доллара увеличит их расходы. Валютные деривативы предлагали экспортерам и импортерам возможность встретиться на фьючерсном рынке и компенсировать риски друг друга – признавая нестабильность мира, финансовая инженерия обещала сделать его более безопасным. Аналогичным образом, секьюритизация ипотечных кредитов позволяла распределять риски между тысячами инвесторов; свопы[3] и опционы[4] представляли опасность при злоупотреблении ими, но тоже давали возможность «распределения» рисков. И когда дело дошло до управления рисками, было разумно сделать ставку на то, что банки и биржи справятся с этим лучше, чем регуляторы. Вопреки карикатуре, Гринспен и его союзники не надеялись, что частные предприниматели избегнут катастроф, но они придерживались мнения, что контролирующие инстанции не лучше их смогут предотвратить негативные события. Они были не наивными апологетами эффективности рынка, а реалистами, убежденными, что правительство не сможет справиться с задачей лучше.

Гринспен начал свою общественную и политическую карьеру, подписав контракт с кампанией Никсона летом 1967 года, в то время, когда финансов в их современном виде еще не существовало. В течение следующих четырех десятилетий он принимал участие во всех важных финансовых дебатах: в качестве председателя Совета экономических консультантов президента Форда (CEA), как управляющий администрацией Рейгана, в качестве председателя Федеральной резервной системы и в качестве ведущего интерпретатора капиталистической экономики. По ходу дела союзники, которыми Гринспен окружил себя, приходили с обеих сторон политического водораздела. Джимми Картер, демократ, избавился от последних пережитков регулирования процентных ставок для банков. Билл Клинтон, еще один демократ, подписал закон о банковской реформе 1999 года, которая привела к ликвидации существовавшего со времен Великой депрессии разделения между банками, страховщиками и биржами. Это был, по сути, глобальный клуб технократов, которые, устанавливая правила для банковского капитала, перекладывали на банки ответственность за их модели рисков, словно передавая подросткам ключи от «Мерседесов». Изображать финансовое дерегулирование как продукт какого-то правого заговора – это смехотворно далеко от истины. Лучшие умы пытались понять глубинные силы, двигавшие финансовую эволюцию, и принимали наилучшие суждения. Искренность, с которой они стремились к цели, делает их ошибки еще более простительными.

Одно из преимуществ ознакомления с биографией личности заключается в том, что позволяет читателям увидеть, как на самом деле принимаются решения: неидеально, импровизированно, основываясь на неполной информации и недостатках человеческой природы. Гринспен и его современники ошибались, так как недостаточно остерегались искаженных стимулов в крупных финансовых институтах и были слишком самодовольны в отношении «пузырей» и рычагов воздействия. Но вместе с тем, если одна задача для историка – судить о прошлых поколениях, то вторая – показать потомкам, как и почему их талантливые предшественники заблуждались. В конце концов, завтрашние финансовые мужи столкнутся с теми же ограничениями, что и Гринспен. От них будут ожидать прогнозов относительно кризисов, но они не смогут их дать из-за отсутствия инструментов для этого. Они будут призваны устранить финансовые риски, тогда как риски являются неотъемлемыми чертами человеческого бытия. Ошибочно полагать, будто государственные деятели способны выполнить нереальные задачи и действительно могут претендовать на звание «маэстро». Данное заблуждение поддерживает самодовольство граждан и тешит гордыню лидеров, но, возможно, история Алана Гринспена послужит противоядием от них.

Часть первая Идеология

Глава 1 Чувство победителя

Как человек, чье детство пришлось на 1930-е годы, он влюбился в железные дороги. Огромные локомотивы, которые пыхтели и тяжело вздыхали, когда тащили свои невообразимые грузы, казались больше похожими на мифических существ, чем на машины, – «некоторые виды мастодонтов», как писали в книгах того времени1. Увидеть луч света от фар великого монстра; адский огонь, освещающий кабину машиниста изнутри; тень кочегара, вырисовывающуюся на фоне сияния, – всё это означало испытать волнение и ужас от промышленного прогресса, точно представить, что означал «американский век». Примерно с 11 лет молодой Алан собирал расписания поездов, запоминал маршруты и города по пути и представлял себе путешествие по континенту: из Дулута в Миннеаполис, из Миннеаполиса в Фарго, а затем вперед и на запад до Хелены, Спокана и, наконец, Сиэтла. Это была возможность познать мир за пределами Вашингтонских холмов, где на северной оконечности Манхэттена селились иммигранты; способ покинуть богато украшенный лепными украшениями приземистый дом из красного кирпича; освободить свой разум от слишком знакомых улиц, наполненных европейскими наречиями – идиш, ирландским и немецким. Вашингтонские холмы стали обживаться всего несколькими годами ранее, после того как в 1906 году нью-йоркский метрополитен дотянулся на север и добрался сюда. Но несмотря на появление метро, на улицах всё равно попадались лошади и люди, убиравшие за ними навоз2. Неудивительно, что на этом фоне железные дороги казались чем-то романтическим3.

Алан жил с бабушкой и дедушкой – Анной и Натаном Голдсмит – и любящей матерью Роуз. Они обитали в квартире с одной спальней на 163-й улице; у Натана и Анны была спальня, а Алан и Роуз ночевали в комнате, которая считалась столовой. Выбор столь скромного жилья для четырех человек, тем не менее, представлялся оправданным – это было лучше, чем переполненные многоквартирные дома Нижнего Ист-Сайда, где жили другие иммигранты. Жилье было не таким уж плохим, учитывая, что страна находилась в тисках Депрессии4. Голдсмиты жили по западную сторону от Бродвея, разделительной линии, которая отделяла здравую часть квартала от суматохи восточного5. «Само окружение, наряду со стилем зданий, близлежащими парками и прохладным ветром с Гудзона по вечерам, несло смутные воспоминания о буржуазных районах немецких городов», – писал современник6. Немецкие иммигранты стекались в Вашингтон-Хайтс в таких количествах, что это место иногда называлось Франкфурт-на-Гудзоне.

Для Натана и Анны, рожденных в России и вынужденных мигрировать в Венгрию, а затем из Венгрии в Америку, жизнь в Нью-Йорке, должно быть, казалась почти божественным благословением – они сели на воображаемый их внуком поезд и после многих приключений благополучно добрались до цели. Что касается Роуз, рожденной в Венгрии, но ставшей такой же американкой, как бейсбол, ей тоже было чему радоваться. У нее имелась постоянная работа продавца в мебельном магазине Людвига-Баумана в Бронксе, где ей платили достаточно, чтобы хватало на ежемесячную арендную плату в размере $ 48, еду на столе и даже на возможность давать Алану четвертак в неделю на карманные расходы7. Кроме того, Роуз была счастлива жить в полуквартале от своей сестры, зажиточной Мэри. Летом Алан оставался с Мэри в ее загородном доме недалеко от пляжа Рокэвей, на ближнем конце Лонг-Айленда. Алан и его двоюродный брат Уэсли часами бродили по песку, опустив головы, упорно ища потерянные монеты. Найденное они тратили на конфеты.

Маленький Алан, родившийся 6 марта 1926 года в результате ее краткого брака с Гербертом Гринспеном, был величайшим благословением для Роуз. Мальчик заполнял собой все пробелы в ее жизни – отсутствие мужа, который исчез, когда их сын был еще малышом, и отсутствие других детей. Каждое утро ее юный герой с безупречными чертами лица и широкой улыбкой отправлялся в начальную школу № 169 на Абандон Авеню и каждый день возвращался с необыкновенными приобретениями. С самого раннего возраста он мог складывать в уме большие числа и, казалось, наслаждался этим. Роуз демонстрировала его тетям и дядям. «Алан, сколько будет тридцать пять плюс девяносто два?» – спрашивала она. «Сто двадцать семь», – отвечал мальчик8.

Спустя несколько лет после того, как он превратил увлечение в перформанс, Алан обнаружил страсть к бейсболу, и было трудно сказать, что его больше волновало: радиокомментарии Мировой серии 1936 года или открытие мира статистики и символов, который придумал талантливый десятилетний мальчик. Статистика была простым, но приятным занятием: игрок, выигравший три из одиннадцати матчей, имел средний бэттинг[5] 0,273; тот, кто преуспел, выиграв пять раз из тринадцати, имел в среднем 0,385; благодаря бейсболу Алан запомнил таблицы преобразования простых дробей в десятичные. Но символы были проявлением творчества. Алан изобрел способ записи, который позволял ему отслеживать каждую встречу больших игр. Если игрок попадал по мячу на земле, он записывал аккуратный х в зеленой части таблицы. А когда игроку удавалась длинная передача, его обводили эллипсом; круг с x внутри него означал высокий полет мяча, а αсимволизировал сильный удар в дальней части поля. Каждому игроку был присвоен номер, который в сочетании со значками создавал точную запись игры: например, эллипс рядом с 11 означал длинную передачу в правую часть центра поля. Спустя 75 лет, размышляя о своем детстве, Алан сохранил убеждение в том, что его система была лучше всего того, что изобрели спортивные корреспонденты9. Роуз, без сомнения, с ним согласилась.