Ольга Пряникова - Ретроградный Меркурий

• Название: Ретроградный Меркурий
• Автор: Ольга Пряникова
• Жанр: Любовный роман
• ISBN: 978-5-04-118756-9

Любовь к неудачливому режиссеру Мите накрыла Катю с головой, она просто одержима ею. Девушка готова на все, чтобы завоевать сердце любимого. Она преследует мужчину, взрывает машины, следит за ним. Вот только такой напор сильно напугал Митю. Бедняга-режиссер просто запутался в своих женщинах, а тут все отворачиваются от него – и жена, и бывшая любовница и настоящая. Может, всему виной ретроградный Меркурий?

---

Митя поначалу агрессивно сопротивлялся, но слово «бездарь» сразу успокаивало, он безвольно повисал на ее шее, шлепался на пол, как неуклюжий кот, и принимался рыдать.

Словом, это были бурные ночи, весьма бурные.

Ничего такого Катя себе не представляла.

Наоборот, ей мерещились идиллические картинки, отзывающиеся в сердце сладкой болью жалости к себе. Она не могла отвлечься, подумать о чем-то другом.

Расхожую фразу о том, что месть – это блюдо, которое едят холодным, она во внимание не принимала. Нужно было выпустить пар. Но не на кого – голубки явно пропали. Несколько взломов их почты конкретной информации не дали. Нужен был кто-то из съемочной группы, но никого из них, очевидно, в Москве тоже не было. Значит, кто-то из актеров, кого Митя время от времени снимал. Были у него свои любимцы.

Превозмогая отвращение, она просмотрела за вечер всю его фильмографию – по списку актеров, конечно. И на одной фамилии она задержалась, понимая, что попала в яблочко. Лучшего сообщника все равно было не найти.

Поздним вечером того же дня она настойчиво позвонила в знакомую дверь.

Открыла сама Анна – перепуганная чьим-то поздним визитом. Видимо, она уже спала, но Анна побежала открывать поскорее, пока звонок не разбудил детей.

Увидев Катю, она сразу почему-то впустила ее в квартиру, стараясь вспомнить, где видела эту девушку.

– Добрый вечер.

– Да, здрассте, – Анна засеменила за ней в комнату, – а вы, простите, кто?

Катя резко развернулась к ней лицом. На него падал яркий свет от лампы сбоку.

Анна тупо смотрела на это лицо, так и не улавливая сходства. Ей достаточно было бы перевести взгляд на портрет матери или просто на зеркало в прихожей, чтобы понять…

А гостья тем временем явно знала расположение вещей в квартире, была здесь не впервые. Она уверенно прошла в дальний угол, плотно закрыла дверь в детскую и села за овальный стол в центре комнаты.

Внутри она колебалась – никак не могла выбрать правильную тактику. С одной стороны, лучше аккуратно выведать, прикинувшись веником, с другой – раз уж явилась среди ночи, надо говорить все.

– Я – Катя, – ничего умнее она не придумала, – а выпить у тебя есть?

Такая наглость, да еще и приправленная панибратским «ты» от этой девчонки, навела Анну на мысль о том, что происходит, пожалуй, что-то исключительное. Либо она сумасшедшая, либо…

– Катя… Хорошо… Что-то случилось?

– Да. Что-то случилось. Я сейчас расскажу, ты налей мне пока, что есть поближе, чтобы на кухню не ходить.

Анна, как зомби, открыла скрипучую дверцу антикварного буфета.

Она помнила и ненавидела этот буфет с детства, как и комод в прихожей, но это был «чиппендейл», чье имя казалось ей в детстве очень смешным, а отец всегда накрывал комод скатертью, когда в дом заходили посторонние – почтальоны, водопроводчики. Даже нового участкового врача однажды не впускал, пока не замаскировал это чудовище на ножках.

«Восемнадцатый век, доченька, такое не во всех музеях найдешь», – говорил он Анне, оправдывая свое странное поведение. Боялся, что увидят, поймут, наведут грабителей на квартиру.

Да, она хорошо помнила выражение его лица, как он говорил это…

Анна налила из графина коньяк в рюмку и обернулась на Катю.

Лицо отца снова возникло перед ней, но уже словно в женском обличье. Ей даже показалось, что свет стал гаснуть, пришлось опереться спиной о ненавистный буфет.

– Пейте.

Девушка, так похожая на отца, поманила ее к себе изящным движением тонких пальцев. Как официантку.

Анна подошла как во сне. Поставила рюмку на стол и села напротив.

– Так с кем случилось?

– С Дмитрием Мальцевым.

– С кем?

Это было столь мягкое продолжение кошмара, что Анна даже не поняла, о ком идет речь.

А гостья вздохнула, повертела рюмку в руках и придвинула ее Анне обратно.

– С Дмитрием Мальцевым, – повторила она устало.

Ей уже надоела эта тупая гусыня, собственная мать. И вся затея померкла, разочаровала, показалась тусклой и ненужной.

Не утруждая себя объяснениями, Катя молча встала и направилась к двери.

– Я не поняла – с Митей? А что с ним?

– Ничего страшного, жив-здоров и даже счастлив. Я просто хотела узнать, где он.

– У меня узнать? А при чем тут я? – ошалело переспросила Анна, совершенно уже ничего не понимая.

– Ну, ты же знаешь, где он. Или узнаешь, если захочешь. В конце концов, ты могла бы мне помочь.

– Да с какой стати вы врываетесь сюда ночью? – Анна почувствовала, что просыпается и снова обретает власть над собственным рассудком, – кто вы и почему вы решили, что я буду вам в чем-то помогать?

Катя развернулась уже в куртке. Похлопала в задумчивости рукой по дверному проему.

– Могла бы и помочь раз в жизни, раз уж ты моя мать…

Свет окончательно померк у Анны в глазах. Единственным ярким пятном в комнате светился материнский портрет рядом с проклятым буфетом.

«Надо выкинуть или продать всю эту музейную рухлядь», – в который раз подумала она, хватаясь за эти последние обломки разумных мыслей.

Это лицо на портрете, как и лицо девушки в дверном проеме, не оставляло никаких шансов.

Она сразу все поняла, все вспомнила, кожей почувствовала, что эти слова – чистая правда.

«Инфаркт», – догадалась Анна, шаря рукой по столу.

В руку удачно попала рюмка с коньяком.

Коньяк помог, судорога отпустила на волю сжавшееся сердце, комната снова вернулась на место.

На соседнем стуле сидела Катя с озабоченным лицом.

– У тебя слабое сердце? Ты хоть скажи, мне важно понимать свою паршивую наследственность. Мне со слабым сердцем до твоего возраста не дотянуть.

Анна попробовала что-то сказать, но звук не шел. Она глотала воздух, пока Катя не налила вторую рюмку.

– Да пей же ты, пей, не тряси руками, больше прольешь… Вот так…

– Ядд… Ядд…

– Господи, зачем я только сюда пришла… Что же все нервные-то такие, дохлые. Какой яд, а?

– Ядддуумала… Я думала… Мне сказали, что… это был мальчик.

Катя улыбнулась.

– Да, это даже оригинально. А ты сама не умела отличать мальчика от девочки?

– Я даже не видела ребенка… Тебя, – и Анна наконец заплакала, – я всегда искала мальчика.

Они просидели до рассвета. Анна совсем пришла в себя, даже сварила кофе.

Все, что она узнала в ту ночь от дочери, казалось ей неправдоподобным и невозможным, но совершенно реальным.

Лучшим доказательством было Катино лицо. Лицо, форма рук, шеи, все ее жесты…

Она рассматривала девушку во все глаза, удивляясь новым деталям, ракурсам и позам – Ирина Васильевна, конечно, молодая, живая, нетленная. Еще не испорченная чопорностью, не обремененная семьей, не перекрашенная в блондинку, влюбленная, брошенная, затаившая месть красавица-цыганка. Словно природа, побежденная бабкой, взяла оглушительный реванш, создав это прекрасное дикое существо, которым Ирина Васильевна и должна была стать, но не захотела. Но и что-то еще было в ней знакомое, родное, что шло изнутри, перебивало женское коварство матери и смягчало грубую красоту до нежной прелести. Упрятанная глубоко, это была, безусловно, слабая ранимая душа великого режиссера, остроумного балагура и нежнейшего отца, по которому Анна тосковала каждый день с самого момента его смерти. Его фотография даже после смерти матери так и хранилась не на виду, а между страниц «Маленького принца», которого Анна читала тогда, в роддоме.

Сейчас она показала эту фотографию Кате, которая, безусловно, и так знала, кто этот человек – его знала вся страна.

– Знаешь, я почему-то всегда считала, что именно он создал твою мать, – Катя вернула фотографию на место и закрыла книгу, – как актрису. Образ, амплуа.

– Неет, что ты. Она никому не позволила бы. Она создала себя сама. Мама была очень сильным и одаренным человеком, просто она себе не нравилась. Всегда не нравилась. Вот всем нравилась, а себе – нет. Так часто бывает. Отец, разумеется, давал ей кое-какие профессиональные советы, как иначе. – Анна задумалась. – Это же надо было, чтобы ты тоже влюбилась в режиссера. Я понимаю – повторить внешность, но повторить судьбу – это пугающе.

– Ой, ладно, скажешь тоже – повторить судьбу. Он-то на меня плевать хотел, – Катя встала, сладко потягиваясь, и подошла к окну.

Уже вовсю верещали птицы, где-то ритмично скреблась метла дворника – главная примета утра.

– Да ты что, маленькая, не родился еще такой мужчина, чтобы на тебя, как ты говоришь, плевать хотел, ты в зеркало-то посмотри. – Анна фальшиво засмеялась.

Таким способом она пробовала Катину реакцию на слово «маленькая», но актрисой она была плохой, совсем плохой. Замаскировать попытку не удалось. Катя резко обернулась.

– Давай без этого, хорошо? Не надо мне… Игры в дочки-матери… Лучше скажи, кто мой отец.

Анна смутилась.

– Грузин он был.

– Был? Что, умер? Погоди, как это – грузин? Ты не путаешь?

– Он был актер, Катя. – Анна назвала фамилию.