Елизавета Дворецкая - Дар берегини. Последняя заря

• Название: Дар берегини. Последняя заря
• Автор: Елизавета Дворецкая
• Жанр: Русское фэнтези

Семь лет Ингер пробыл князем Руси, прежде чем кияне признали княгиней его жену, Ельгу-Прекрасу. Наконец их сыну, Святославу, исполняется три года, и Прекраса восходит на киевский стол. Ельга-Поляница, сестра Ингера, предает ей священную чашу хозяйки пиров. Но борьба за власть между княжеской четой и воеводой Свенельдом только обостряется. Желая посрамить Свенельда и стать полным хозяином в своей державе, Ингер сам отправляется к древлянам за данью…

---

Из тумана донесся легкий смех – смеялось сразу несколько голосов, низких, глухих. Навь забавлялась над ней! Уж не солгала ли Дева Улыба в своем предсказании? Но только Прекраса хотела разозлиться, как волна качнула яблоко в ее сторону и оно само ткнулось в ее ногу. Прекраса без труда поймала его, а вода отступила. Она стояла на мокром песке, чувствуя, как зябнут промокшие ноги.

– Позови меня на пир, как придет время сына нарекать, – снова заговорила Дева Улыба. – Я имя ему дам, а как исполнится ему семь лет, отдай его мне на воспитание. Пять лет буду растить его, всяким мудрым наукам да хитрым клюкам[17] обучу, чтобы ни в ратном поле, ни в ворожбе никто не был ему на всем свете равен. Обучу его бегать по лесу серым волком, по полю скакать черным туром, по небу летать сизым соколом. Зачарую чарами крепкими, так что сама смерть его не возьмет. Согласна?

«Согласна», – мысленно откликнулась Прекраса, будто речь Девы Улыбы породила эхо в ее голове. Горло перехватило, и она лишь слабо кивнула.

– Родится дитя твое в ту пору, когда я и сестры мои по земле вольно ходим, песни играем, круги водим. Долго не жди, объяви наречение имени сыну на третий день. Иначе я и сестры мои в воду уйдем, к тебе пожаловать не сумеем, тогда не сбудется то, что я сказала. Помни – на третий день. Не забудешь?

Прекраса покачала головой. Приключись ей ждать не полгода, а сто лет, и то она не могла бы забыть ни слова из этой беседы, самой важной в ее жизни.

– А пока прощай…

Прекраса подняла голову, чтобы ответить, но всадницы тумана уже не было перед ней. Настало осеннее утро – пасмурное, но светлое, туман рассеялся. И ни следа от владычицы вод – только яблоко, красное с одного бока и почти белое с другого, было крепко зажато в онемевшей руке Прекрасы.

* * *

Когда Прекраса вернулась, княжий двор уже проснулся и зашумел. Челядь поднялась, рабыни мыли пол в гриднице и во всех жилых избах, вычищали очаги, сметали пыль и паутину со стен. По стенам в гриднице и княжьей избе развесили длинные поминальные рушники, от чего полутемные помещения посветлели и засияли. К вечеру явилась Ельга-Поляница, и из поварни вскоре повалили клубы дыма и пара: готовили двенадцать поминальных блюд. В этот день, единственный в году, Прекраса разрешала золовке управляться в ее доме: ведь он посвящался предкам Ельги, прежде жившим здесь, и именно сегодня Прекраса чувствовала себя особенно чужой этому жилью. С каждого рушника, сотканного в память о Ельгиных матери, бабке, прабабке на Прекрасу словно взирали невидимые строгие очи, вопрошая: а ты кто такая? По какому праву сидишь у нашего очага?

Сгущалась тьма, близилась ночь, да и дождь пошел, но суета только увеличилась. Варили кашу, кисели, пекли блины, подмешивая в тесто кровь «дедова» борова, заколотого к этому дню. Пекли оладьи, делали медовую сыту, жарили кур и гусей. Ельга сама испекла первый блин, потом еще горячим разорвала на части, обжигаясь и облизывая пальцы, и выложила в оконце – чтобы пар его привлекал дедов к угощению. Прекраса, сегодня чувствуя себя гостьей в собственном доме, наблюдала за ней: румяная от жара очагов, Ельга была особенно оживлена и взволнована. Она словно радовалась встрече с дедами и бабками, пусть даже она их не увидит, но порой, смеясь, смахивала слезу. Свенгельд и его старшие оружники, приехавшие с ним, оглядывали знакомые стены с таким видом, будто вернулись на несколько лет в прошлое и ждут вот-вот увидеть своего старого, давно покойного господина.

Но вот все было готово. В гридницу собралась Ингерова дружина, Свенгельд и его люди – Фарлов, Асмунд, Ольгер, Торгут. Заходили тихим шагом, благоговейно озираясь, будто не в этом помещении они ели, пили и спали каждый день уже много лет. Увешанное поминальными рушниками, оно само стало частью иного мира, где живые были только гостями. Встали вдоль столов, обычным порядком, начиная от Ингера возле престола и заканчивая младшими отроками ближе к двери. Стол был уже готов, уставлен накрытыми горшками и блюдами. Заслонки на оконцах были отодвинуты, открывая путь невидимым гостям.

Ельга-Поляница вышла вперед с золотой чашей в руках. Отблески огня играли на ее золотисто-рыжей косе, а желто-карие глаза в полутьме почернели. В белом варяжском платье, с золотыми застежками, перстнями и обручьями, она казалась живой молнией, принесшей живым весть от покойных. Глядя на нее, Прекраса невольно думала: нет, никогда мне не стать такой красивой, мудрой, победительной, словно созданной для связи богов и смертных. Такой надо родиться…

– Деды и прадеды, честные наши предки! – позвала Ельга, встав возле горящего очага.

Слова она выговаривала необычно – громким заунывным голосом, выпевая, так что от одного звука мурашки бежали по спине и кожей ощущалось, как раскрываются незримые врата. Призыв дедов, богов, иных сущностей – особое умение, которому знатные люди либо большаки обучаются. Ельга произносила призывание так уверенно, будто она ясно видела всех тех, к кому обращалась, и знала, что они слышат ее.

– Отец мой Ельг, мать моя Ольведа, бабка моя Придислава, братья мои: Ольвид, Асгрим, Асмунд, Рагнар, Одд, Хринг! Все иные душечки, что в сем дому пребывали, хлеба и соли едали – придите к нам! Просим к столу! Здесь вам бывать-гостевать, нашей каши едать, нашу долю оберегать!

Невольно Прекраса сосчитала названные имена и удивилась: почему шесть? У Ельга же было семь сыновей. Неужели Ельга-Поляница позабыла кого-то из собственных братьев? Не может такого быть!

Из золотой чаши Ельга взяла горсть священных трав и бросила в огонь. По гриднице поплыл запах сушеного багульника и руты – растений, помогающих духам и живым людям слышать друг друга. Каждый в гриднице с опаской, с трепетом вдыхал этот запах, чувствуя, что вместе с ним входит и сила кудесника, говорящего с духами.

Ельга поднесла к огню пучок трав, подожгла его и пошла с ним вдоль столов. Веточка можжевельника, чабреца, стебли полыни и зверобоя, крапива и душица в этот день, когда отворяются ворота Нави, охраняли дом и живущих в нем от всего злого, что оттуда могло выскользнуть. Она помахивала курящимся пучком над столами, перед лицами гридей, отчего многие жмурились. Наблюдая за ней и глядя, как она окуривает воевод, Прекраса вдруг сообразила: Свенгельд! Свенька – седьмой Ельгов сын. Сестра не позвала его дух, потому что он жив, чудовище.

А ведь могло быть иначе. Удайся ей та давняя ворожба, и Свена уже третий год не было бы в живых. Сегодня Ельга-Поляница призвала бы его наравне с прочими.

Двигаясь дальше, Ингерова сестра приблизилась к ней, и Прекраса тайком поежилась, испугавшись, что та услышит ее мысли, поймет, что Прекраса однажды желала смерти ее любимому брату и чуть его не сгубила. Но и расплата была тяжелой…

Вдруг Прекраса ощутила внутри себя маленькое холодное местечко, как будто кусочек льда завалился в уголок души. Когда Ельга-Поляница с курящимся пучком трав проходила мимо, Прекраса замерла, утратив все мысли и ощущения; она забыла, кто она такая, навалился страх и чувство бесприютности. Но это длилось лишь краткий миг. Ельга прошла, и Прекрасу отпустило.

По знаку Ельги сняли крышки со всей посуды. Горячий пар от множества блюд устремился к кровле, смешиваясь с запахом трав.

– Деды наши! – позвал Ингер, как хозяин дома. – Идите к нам на ужин, ведите с собой родню и малых деток!

– Братья наши! – добавил Ивор. – Сыны мои, отроки! Все, кто голову сложил в царстве чужом, в земле далекой – придите к нам! Войдите в дом свой прежний, сядьте за стол, ешьте вместе с нами, как в былые дни едали!

– И тех ведите, кому некуда идти! – тихо произнесла Прекраса.

Так всегда говорила ее мать, когда они призывали дедов в своей избе близ брода на реке Великой.

– Покушайте нашего хлеба-соли, храните нас, оберегайте нас, никакого зла видимого и невидимого не подпускайте! – снова заговорила Ельга. – Вы – оберег наш на сие время злое, незримая дружина наша. Огородите нас тыном железным от земли до неба, от восхода до заката, от вечерней зари до утренней!

Все застыли в молчании. Поднимался и рассеивался душистый пар – угощение душ, а живые молчали, с трепетом прислушиваясь к знакам их присутствия: треску огня, стуку, порывам ветра из оконец. В эту пору, когда осень окончательно сменяется зимой, когда вырываются на волю злые духи, несущие холод, мрак, болезни, голод, страх, люди сами призывают к себе мертвых – своих мертвых, способных защитить от пагубы чужих мертвецов. Для того чуров угощают, напитывая силой, и просят о защите. И до самой весны свои, родные чуры будут стоять невидимым дозором возле жилищ внуков, обороняя их от темных слуг Мары. И все же жутко было думать о том, что своими руками хозяева дома отворили двери для гостей с того света; что сейчас они здесь, они вошли, они бродят среди живых, дыша могильным холодом… Сердце замирало, дыхание занималось, зябкая дрожь рассыпалась по хребту, будто от прикосновения тонких ледяных пальцев…