Артуро Перес-Реверте - История Испании

• Название: История Испании
• Автор: Артуро Перес-Реверте
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2021
• ISBN: 978-5-389-19521-9

«История Испании» («Una historia de España») от писателя и журналиста Артуро Переса-Реверте, автора бестселлеров «Фламандская доска», «Кожа для барабана» и многих других, вышла в свет в 2019 году и немедленно разошлась в Испании гигантским тиражом. В этой книге автор предлагает свой едкий, забавный, личный и совершенно неортодоксальный взгляд на свою родную страну. Перес-Реверте повествует об основных событиях прошлого Испании – от ее истоков до 80-х годов XX века, – оценивая их подчеркнуто субъективным взглядом, сформированным на основании глубокого знания истории, понимания ее процессов, опыте и здравом смысле. «Я пишу об истории так же, как я пишу романы и статьи, – говорит автор. – Я не искал какого-то особого ракурса, все это результат моих размышлений». Повествование его построено настолько увлекательно и мастерски, так богато яркими деталями, столь явно опирается на профессионально структурированные документальные материалы, что достойно занять почетное место как среди лучших образцов популярной литературы, так и среди работ ученых-историков. В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

---

2. Рим нас грабит

Как мы уже упомянули, греки и финикийцы сунули свой нос на берега Гишпании, глянули на обитателей центральной части (если уж мы сегодня выглядим так, как выглядим, то только вообразите, какими были в те допотопные времена жители Вильяилергете-дель-Аревако[8] – с этими нашими беретами, посохами, фалькатами и всем прочим) и сказали: «ну уж нет, спасибочки, мы останемся здесь, на пляже, туристами, с шахтами и всякими разными коммерческими предприятиями, а вот то, что в середине, пусть колонизирует моя теща, если у нее яйца есть». И яйца или, по крайней мере, что-то похожее обнаружилось у чуваков, которые, что верно, то верно, приходились финикийцам родственниками – двоюродными братьями. «Айда сюда, получите все на халяву», – сказали им финикийцы, едва сдерживая смех, – родственнички звались карфагенянами, потому что жили буквально в двух шагах, в Карфагене, в нынешнем Тунисе то бишь, ну, или где-то поблизости. Ну и лады. И вот, значит, повалили карфагеняне, да целыми толпами, – города основывать: Ибицу, Картахену и Барселону (последняя была основана Гамилькаром Баркой, известным в качестве автора знаменитого изречения: «Рим нас грабит»). Поначалу, не без этого, случилось несколько стычек с кое-какими кельтиберскими вождями, в частности с Истоласием, Индортом и Орисоном, которые были должным образом разгромлены и распяты; это между делом, потому как там каждый либо действовал сам по себе, либо же вступал в союз с карфагенянами ровно на то время, которое требовалось, чтобы расколошматить соседнее племя, а потом: «если я тебя и видел, то уж и не вспомню» (сдается мне, что эти слова принадлежат Полибию). Так что пришельцы из Карфагена разрушили несколько городов: Бельчите, который звался Геликой, и Сагунт, который звался точно так же, как и сейчас, и процветал так, что только держись. Закавыка была в том, что Сагунт, бывшая греческая колония, находился в то время в союзе с римлянами: этими индюками, которые как раз в те времена – в III веке до рождества Христова, возьмите себе на заметку – начинали на Средиземноморье строить из себя боевых петухов. Ну и – ясное дело. Завязалась славная заварушка – с войной и всем прочим, что полагается. Но этого было мало, и, чтобы жизнь никому малиной не казалась, случилось вот что: на сцену вышел сын Гамилькара, который звался Ганнибалом и был крив на один глаз, а что касается Рима, то его он видеть не мог и здоровым глазом, то есть даже на фото. Судя по всему, его с раннего детства заставляли смотреть по телику «Камо грядеши?»[9] каждую Святую неделю, ну или что-то в этом роде, а кончилось дело тем, что несчастное дитя поклялось в своей вечной ненависти к римлянам. Так что, сравняв с землей Сагунт, он собрал такую армию, что на нее и смотреть-то страшно было – с нумидийцами, слонами и жестокими катапультами, которые пулялись дисками Маноло Эскобара[10]. Кроме того, выкликнув лозунг: «Встань под знамена Ганнибала – и увидишь мир», он набрал тридцать тысяч кельтиберских наемников, перешел Альпы (это был первый выход за границу испанской рабочей силы высокой квалификации) и пошел гулять по Италии, раздавая тумаки налево и направо. Вишенкой на торте стало то, что благодаря кривизне Ганнибала наши балеарские пращники, всадники и разные другие драчуны, предшественники солдат терций во Фландрии и испанской сборной, приняли участие во всех тех взбучках, которые он задал римлянам прямо у них дома. А некоторое количество таковых набралось: битвы при Тицине, Треббии, на Трасименском озере и – финал кубка – Канны. Самая зрелищная потасовка, где перемололи около пятидесяти тысяч воинов противника – ну, римлянином больше, римлянином меньше. Штука-то была в том, что после этого – нет чтобы отправиться прямиком по Аппиевой дороге до Рима и добить эту историю – Ганнибал со всем своим воинством, в составе которого были и испанцы, остался на месте – предаваться пороку, неге и сладострастию, поддаваться своевольным римлянкам, беспутным привычкам и другим в строку приходящимся грехам. И вот значит, пока гоняли они лодыря в Италии, один вражеский генерал, по имени Сципион, высадился исподтишка на берег Испании, в аккурат во время сиесты, и ударил им в тыл. После чего взял Картахену, в высшей степени осложнив жизнь кривому; и до того Сципион ему жизнь осложнил, что Ганнибал, вернувшись на север Африки, оказался разбит в сражении при Заме, после которого и покончил с собой, чтобы не попасть во вражьи руки – из чувства стыда истинного тореро. И тем самым избавился от необходимости предстать в выпуске теленовостей вместе с карпетанами, кантабрами и мастиенами, которые раньше, когда он сражения выигрывал, аплодировали ему как сумасшедшие, а теперь толпились в суде – то и другое в высшей степени типичное для кельтиберов поведение, – наперебой обзывая его трусом и ворюгой. Суть же в том, что Карфаген был в хлам разрушен, и Рим принялся натягивать на себя всю Испанию. Не имея, естественно, ни малейшего понятия, во что влезает. Потому как если Галлию Юлий Цезарь, со всем своим неопровержимым позерством в духе Астерикса и Обеликса, завоевал за девять лет, то на Испанию римляне угрохали двести. Прикиньте сами – смех, да и только. А стараний-то сколько! Но это в порядке вещей. Здесь никогда не было отчизны, только отцы-предводители (об этом пишет Плутарх в биографии Сертория). По одному в каждом городке: Индибилис, Мандоний, Вириат. Короче, понятно: такую компанию приходилось отправлять на тот свет по очереди, одного за другим. А на это даже столь организованному народу, как римляне, как-никак время требуется.

3. Rosa, rosae. Говорим по-латински

Итак, речь у нас зашла о Риме. О том, что Сципион, покоритель Карфагена, покончив с этим делом, заявляет своим коллегам-генералам: «Оставляю этот пирог вам» – и возвращается на свою родину-мать. А меж тем, Гишпания, которая пока еще не может считаться Испанией, хотя все к тому потихоньку и идет, превращается, говоря словами уж не помню какого именно историка, в гробницу римлян: целых двести лет на то, чтоб утихомирить этот пейзаж, поскольку племен, занимавшихся междоусобицей, имелось здесь в избытке. Римская система предполагала системный же подход к уязвлению плоти: легионы, побоище, распятие, рабы. Обычное дело. В жизнь его проводили несколько персонажей, называемых преторами, Гальба со товарищи, – циничные и жестокие в стиле кинозлодеев, наподобие шерифа Ноттингема, большие доки по заключению с местными племенами пактов, даже и намеков на исполнение которых не предвиделось. Метода эта действовала медленно, но верно, со своими взлетами и падениями, носящими имена Индибилис, Мандоний и иже с ними. Главным провалом оказался Вириат, задавший такого жару, что Рим был вынужден подкупить его же приближенных, чтобы те его прикончили. Войска его, действуя с переменным успехом, держали «нумансию», то бишь оборону, в некоем городе, называемом Нуманцией. Город этот сопротивлялся еще десять лет, вплоть до того самого момента, пока в конце концов внук Сципиона его не взял, что сопровождалось страшной кровищей, массовым самоубийством защитников города (как утверждают Флор и Орозий, хоть это и кажется некоторым преувеличением) и тому подобными безобразиями. Вириату уподобился еще один деятель, римлянин по имени Серторий, красавец и умница, у которого возникли кое-какие проблемы на родине, и он прикатил сюда, сделался предводителем (в хорошем смысле этого слова) и принялся так досаждать своим бывшим соотечественникам, что они наконец прибегли к своему обычному методу – лояльность не относилась к числу наиболее укорененных местных добродетелей – и подстроили так, чтобы некий бывший наместник его ухайдакал. И вот так, перемежая мятежи убийствами, сменявшимися новыми мятежами, потихоньку-полегоньку продвигалась романизация. Время от времени случались очередные «нумансии», на которые обрушивался каменный дождь, дабы загасить мятежные очаги. Одной из последних стала Калаорра, явившая пример героического сопротивления жителей, – отсюда и пошла старинная поговорка: «Калаорра! а та, что под Рим легла, – сука у забора». Ну и так далее. Хорошей стороной всего этого было ровно то, что рано или поздно, но гражданским войнам кельтиберов промеж собой пришел конец, потому как римляне имели славную привычку обманывать, распинать и порабощать всех противоборствующих без разбора. Однако ж стоило только представиться удобному случаю (например, с той гражданской войной, что притащили с собой Юлий Цезарь и сторонники Помпея), как испанцы немедленно приняли в ней участие. Причем как с той, так и с другой стороны: нельзя же не воспользоваться любым предлогом, чтобы спалить соседу урожай или зажать в углу его законную супругу, если ты спать не можешь из-за того, что у него четверка лошадей получше твоей, имеется абонемент в амфитеатр Мериды или еще какие другие привилегии. В общем, мира как такового не было до тех самых пор, пока Октавиан Август, первый император, не пожаловал лично и не сломил хребет последним непотопляемым кантабрам, баскам и астурам, которые упорствовали в своих требованиях особого статуса, примешивая сюда меховые тулупы и козий сыр, – к Октавию они собирались отправиться с притязаниями на автономию. Факт в том, что именно с тех самых пор римляне стали называть Гишпанию Гишпанией (имя, уже бывшее некоторое время в ходу), разделив ее на пять провинций. Земля эта давала им золото, серебро и знаменитую средиземноморскую триаду: пшеницу, вино и оливковое масло. Появились общественные работы, процветание и совместные предприятия, заполнившие собой тот вакуум, которым – смотри у Плутарха, смышленого парня, – полнилось до тех пор слово «родина». Люди стали связывать с ним смысл «быть римлянином»: слова hispanus sum (я – испанец) обрели смысл через более общее: civis romanus sum (я – римский гражданин). Города, соединенные столь хорошо построенными дорогами, что они существуют по сей день, превратились в центры экономического роста и культуры. Молодые люди, снедаемые жаждой путешествовать или желанием наесться досыта, начали записываться в солдаты Рима, а выходящие в отставку легионеры получали земли и женились на испанках, рожавших испано-римлянчиков с иной ментальностью: это уже были люди, которые умели склонять rosa, rosae[11] и выучивались на архитекторов, строивших акведуки и всякое такое. Приблизительно в те же времена прибыли к нам и первые христиане; тогда они занимались пока что исключительно своими делами, то есть посещали мессы, а не разжигали социальные страсти по поводу абортов или греховных танцев, не рифмовали конфирмацию с овуляцией и не совершали всего того, за что взялись позже. А о том, что все это шло только на пользу, свидетельствует целая плеяда людей, родившихся на этой земле в те времена: Траян, Адриан, Феодосий, Сенека, Квинтилиан, Колумелла, Лукан, Марциал… Три императора, философ, ритор, всемирно признанный эксперт в сельском хозяйстве, эпический поэт и поэт-сатирик. Среди многих других. Ну а что касается языка, тут уж судите сами. Что латынь двадцать два века спустя – язык мертвый, не совсем точно. Те из нас, кто говорит по-испански, по-галисийски или по-каталански, сами о том не подозревая, продолжают говорить на латыни.