Борис Акунин - Просто Маса

• Название: Просто Маса
• Автор: Борис Акунин
• Жанр: Исторические детективы

Это роман о приключениях Масахиро Сибаты, помощника великого сыщика Эраста Фандорина. После многолетнего отсутствия Маса возвращается на родину, в Японию, где его ждут разнообразные неприятности и приятности.

---

– Нигде нет! – сообщили разбойники.

Тогда главарь сел перед мастером на корточки, схватил пятерней за косичку.

– Где мой «Золотой Коку»? Куда ты его спрятал? Зарыл тут где-нибудь?

– Вам наверняка рассказали, что всю поклажу я доставил сюда сам. Разве я поднял бы целый коку? – спокойно молвил Тацумаса.

– Так где же золото?

Можно было, конечно, сказать, что оно утоплено в заливе, но Сарухэй не поверил бы, да и не хотелось омрачать последние минуты ложью.

– Оно к вам не вернется. Шайке «Обезьянья рука» конец, – с тихой улыбкой сказал мастер.

Налитые кровью глаза Сарухэя сузились.

– Связать. Расшевелить угли, чтоб жарче горели, – отрывисто скомандовал атаман.

Мастеру скрутили руки за спиной, стянули веревкой щиколотки. Полупогасший очаг, перед которым он сидел, заалел, заплевался искрами.

– Думаешь, я буду жечь огнем тебя? – усмехнулся Сарухэй. – Нет. Я знаю, болью от тебя ничего не добьешься. Но говорят, ты очень любишь жену… Держите ее крепче!

Двое бандитов схватили О-Судзу, обнажили ее по пояс, содрав верхнее и нижнее кимоно. Тацумасу много лет не видел жену голой. Защемило сердце. Как пожухло ее тело! Но такою, с опустившейся грудью и морщинистым животом, он любил О-Судзу еще больше, чем прежде. За ее спиной розовел утренний туман.

– Скажи где золото, и я ее отпущу, – пообещал Сарухэй. – Тебя – нет, врать не стану. Но жену и сына пощажу. Слово Тадаки. И тебя убью достойно, ударом меча. Голову потом с почетом омою, оберну в шелковый платок. Ты достойный противник.

Моя голова ему нужна, чтобы потом всем показывать: я-де победил, а благородный вор проиграл, подумал Тацумаса, но ничего говорить не стал.

– Упрямишься? Сначала я буду жечь твою жену. Потом зажарю сына. А сам ты умрешь позорной и смешной смертью. Видишь, моя Хання в красном и с рогами? Она сегодня демон смерти Синигами[61]. Ты примешь смерть не от меня, а от обезьяньей лапки.

Сарухэй подтащил к себе мартышку, сунул ей свой кинжал.

– Покажи, как я тебя учил. Хання, бей!

Ощерив мелкие зубы, обезьянка испуганно замахала перед собой клинком.

– Быстро она тебя не убьет, но рано или поздно докромсает. И ты войдешь в историю под прозвищем «Убитый макакой Тацумаса». – Рот злодея кривился в ухмылке, но глаза смотрели тревожно. Голос чуть дрогнул. – Послушай, твоя жизнь кончена. Какая тебе разница, достанется мне «Золотой Коку» или нет?

– Какая мне разница, под каким прозвищем я войду в историю? – тем же тоном ответил мастер.

Он думал: не в том дело, как тебя запомнят. Главное, как ты уходишь – победителем или побежденным. Побежденный – тот, кто сдался. Победитель – всякий, кто побежденным себя не признал. Даже если убит.

– Начинайте, – махнул своим подручным Сарухэй.

Они швырнули О-Судзу на колени, ткнули головой в угли. Жена не закричала, но хрипа сдержать не смогла. Запахло обожженной плотью, палеными волосами.

Тацумаса вытянул связанные ноги вперед и сунул их в очаг, чтобы разделить боль с женой. Это помогло.

– Пока хватит.

Госпожу О-Судзу распрямили, сбили с прически пламя. Лицо она сразу закрыла руками, чтобы воля супруга не ослабела при виде ожогов.

– Что ты за мужчина, если можешь спасти свою женщину и не делаешь этого? – презрительно спросил Сарухэй. – Кусок золота для тебя дороже семьи. Тьфу!

Зубы Тацумасы были крепко стиснуты. Мерзавец прав! Победа, поражение – какая всё это чушь по сравнению с ладонями, которыми О-Судзу прикрывает свое бедное лицо.

– Я скажу… – глухо проговорил благородный вор.

Но он не успел выдать тайну.

Не поднимаясь с колен, О-Судзу рывком перекатилась назад через голову и вскочила на ноги. Совсем как в юности, когда Тацумаса впервые увидел тоненькую акробатку на рыночной площади. Ах, как она плясала на канате! Как крутила «змеиное колесо»! И лицо у О-Судзу тоже стало таким, как тридцать лет назад. Свежим, юным, бесстрашным. Обожженные пятна на щеках были как девичий румянец.

Разбойники не ожидали от пожилой дамы такой прыти и обомлели.

– Простите, что ухожу первой, – сказала мужу О-Судзу.

Сарухэй крикнул:

– Держите ее, болваны!

Но куда там. Развернувшись, О-Судзу прыгнула прямо в сияющий туман, как в прежние времена на представлениях ныряла рыбкой через обруч с острыми ножами.

Радужная дымка приняла ее и снова сомкнулась.

И к Тацумасе пришло хокку. Очень хорошее – жалко никто не услышит и не оценит.

Всё, конечно, уйдет.
Но тлеет прекрасная
Искра надежды.

Разъяренный Сарухэй сыпал проклятьями, колотил своих помощников ножнами меча. А Тацумаса смотрел на рассвет, шептал последнее стихотворение.

– Ты думаешь это всё? – подлетел к нему акунин. – Нет, самое интересное впереди! Эй, мальчонку сюда!

Ребенок уже не орал, а сипел – голосишко сел от крика. Бедняжка не привык, что он выражает недовольство, а никто не обращает внимания.

По-настоящему красивое хокку всегда таит в себе сокровенный смысл, понятный лишь посвященным. Когда Тацумаса сунул ноги в огонь, веревка, которой они были связаны, опалилась и затлела. Теперь она уже прогорела насквозь.

Великий мастер Китодо быстро и плавно поднялся.

– Прощай, Масахиро! – крикнул он сыну.

И не распрямившись до конца, побежал вперед. Точно таким же прыжком, как минуту назад жена, влетел в розовое Ничто.

О-Судзу, я к тебе…

Какой это был счастливый полет!

Побежденный Сарухэй долго скрежетал зубами, глядя в пропасть. Туман всё никак не рассеивался. Тел внизу было не видно.

– Что будем делать, господин? – спросил Рюдзо Сибата, ёкохамский «даймё». Здешние места находились на его территории.

– Трупы подобрать. Тацумасе отрезать голову… Нет, всем троим. Выставить на мосту Нихонбаси[62]. – Тадаки мог говорить только короткими фразами. Его душили слезы отчаянья. – Пусть все знают. Мы сильны и без «Золотого Коку». И мы не ведаем пощады.

Сибата кивнул своему бойцу Нэдзуми. Тот обнажил тесак, наклонился над не умолкающим младенцем.

Вдруг к Сарухэю пришла идея.

– Постой-ка. Какая это будет месть, если я сразу же отправлю к Тацумасе его сына?

Искаженное горем лицо поползло в стороны – это сквозь рыдания пробилась улыбка.

– Не-ет, я придумал кое-что получше. Сибата, заберешь щенка себе. Усынови его.

– А? – вытаращился ёкохамский «даймё».

– Как его – Масахиро? Пусть будет Масахиро Сибата. Воспитай щенка по-нашему. Разбойником, убийцей. Никаких дурацких правил и канонов. Вот тогда Тацумаса на том свете изойдет кровавыми слезами.

Тадаки улыбался всё шире.

– Сын Тацумасы не станет «благородным вором». Он станет моим солдатом и будет жить по моим правилам. Вот что такое настоящая месть, болваны. Учитесь.

Болваны склонились в безмолвном восхищении.

А розовая дымка наконец растаяла, и открылся вид на равнину Мусаси, прекрасный как никогда.

第一幕 Действие первое После конца света

Мастер одиночества

Когда на синем горизонте возник белый пупырышек, гора Фудзи, оркестр заиграл бравурную увертюру из «Микадо».

Всю ночь грохотала гроза, еще полчаса назад на небе клубились тучи, и вдруг внезапно развиднелось. Лазурь внизу, лазурь наверху. Ясно, чисто и радостно. Только вынырнувшее из небытия светило было странное, словно протухшее яйцо: в середине ярко-желтое, по ободку коричневое. За шестьдесят три года жизни Масахиро Сибата такого солнца никогда не видывал. Это удивительное природное явление, совпавшее с днем возвращения на родину, вероятно, предвещало нечто очень плохое или очень хорошее, но станет ли задумываться о подобной ерунде человек, расставшийся с надеждами и страхами?

Есть старинное сказание о споре между поэтессой Наноха-Сикибу[63], воспевавшей вечную любовь, и умудренным отшельником. Монах произносит обычную буддийскую проповедь о том, что любовь – химера, самообман глупца. Человеку лишь кажется, что он вместе с кем-то, на самом деле он всегда один. Один входит в жизнь, один из нее уходит, и путь от входа до выхода преодолевает тоже сам по себе, как сумеет. Попутчик может помочь или помешать, но у него свой путь, своя карма. И Наноха-Сикибу дает старцу знаменитый ответ: «Это суждение верно касательно большинства людей, но не всех. Некоторые ведь рождаются на свет не одинокими, но вдвоем с близнецом. А некоторые и умирают вдвоем, совершая синдзю». Вся притча, собственно, является предисловием к классическому хокку, которое Масе раньше очень нравилось:

В рай, в ад – все равно,
Куда иду я, милый.
Только бы с тобой.

Эта красивая формула пригодна не только для влюбленного, но и для самурая, избравшего Путь верности. В прежние времена, потеряв господина, такой вассал совершал дзюнси, «умирал вослед» – и никаких проблем. Но в двадцатом веке этакую штуку способен отмочить только какой-нибудь замшелый генерал Ноги[64], сделавший харакири после кончины императора Мэйдзи. Человеку, приобщившемуся к европейской культуре (или испорченному ею?) подобный поступок представляется дикостью.