Полина Дашкова - Салюки

• Название: Салюки
• Автор: Полина Дашкова
• Жанр: Детектив
• Год: 2021
• ISBN: 978-5-17-135319-3

Я не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь. Вопрос этот для меня мучителен. Никогда не сумею на него ответить, но постоянно ищу ответ. Возможно, то и другое одинаково реально, просто кто-то живет внутри чужих навязанных сюжетов, а кто-то выдумывает свои собственные. Повести «Салюки» и «Теория вероятности» написаны по материалам уголовных дел. Имена персонажей изменены. Их поступки реальны. Их чувства, переживания, подробности личной жизни я, конечно, придумала. Документально-приключенческая повесть «Точка невозврата» представляет собой путевые заметки. Когда я писала трилогию «Источник счастья», мне пришлось погрузиться в таинственный мир исторических фальсификаций. Попытка отличить мифы от реальности обернулась фантастическим путешествием во времени. Все приведенные в ней документы подлинные. Тут я ничего не придумала. Я просто изменила угол зрения на общеизвестные события и факты. В сборник также вошли рассказы, эссе и стихи разных лет. Все они обо мне, о моей жизни. Впрочем, за достоверность не ручаюсь, поскольку не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь.

---

Александр Орлов узнал секрет давно, еще в феврале 1937-го, от своего двоюродного брата Зиновия Борисовича Кацнельсона.

Зиновий Борисович был комиссаром госбезопасности второго ранга, заместителем наркома НКВД Украины. Кузены встретились в Париже. Зиновий рассказал Александру, что в старых полицейских архивах некий сотрудник НКВД по фамилии Штейн случайно наткнулся на «изящную папку», когда-то принадлежавшую заместителю директора Департамента полиции Виссарионову.

Раскрыв папку, Штейн увидел анкету с прикрепленной к ней фотографией молодого Сталина.

Штейн обрадовался, разволновался, хотел сразу побежать к товарищу Ежову, доложить, что нашлись неизвестные документы, повествующие о подвигах великого вождя в большевистском подполье. Но все-таки решил сначала почитать, и радость сменилась ужасом. У него в руках была бомба. Доносы, расписки в получении денег. Штейн отлично знал этот почерк. Из документов следовало, что великий вождь в годы героической молодости был агентом-провокатором.

Спрятав папку-бомбу в укромном месте в своем кабинете, Штейн несколько дней думал, что делать. Наконец придумал. Полетел в Киев, показал папку надежному человеку, своему давнему близкому другу В. Балицкому, руководителю НКВД Украины, влиятельному члену ЦК.

Потрясенный Балицкий позвал к себе Зиновия Кацнельсона. Уже втроем они внимательно изучили содержимое папки, провели необходимые экспертизы, установили возраст бумаги и окончательно удостоверились в идентичности почерка.

Затем в круг посвященных вошли командарм Якир, командующий украинскими вооруженными силами, и член Политбюро Косиор.

Якир полетел в Москву, рассказал о папке Тухачевскому, Тухачевский – заместителю наркома обороны Гамарнику, Гамарник – Корку.

При всей серьезности и трагичности этой истории она напоминает мне старинную немецкую сказку «Гусь, гусь, приклеюсь, как возьмусь». До сих пор неизвестно, существовала ли эта папка-«гусь», к которой приклеивались один за другим высокопоставленные сталинские функционеры, офицеры НКВД, маршалы и генералы. Все они вскоре погибли.

В 1937-м в Париже Зиновий Кацнельсон рассказал Александру Орлову о готовящемся заговоре и попросил в случае провала позаботиться о его трехлетней дочери. Больше кузены никогда не виделись.

В статье, опубликованной в «Лайфе», Орлов утверждал, будто именно папка, найденная Штейном, является истинной причиной так называемого «заговора генералов». Более того, по его мнению, разоблачение культа личности, доклад Хрущева и все прочие события, последовавшие за смертью Сталина, объясняются тем, что верхушке ЦК стало известно темное прошлое Великого Вождя и они решили поскорей отречься от презренного предателя. Собственно, этим же темным прошлым, страхом разоблачения Орлов, а вместе с ним и некоторые нынешние историки пытаются объяснить все убийства, индивидуальные и массовые, репрессии, чистки, показательные процессы. Коба боялся, что всплывет правда о его сотрудничестве с охранкой, охотился за папкой и каждого, кто мог быть посвящен в тайну, уничтожал.

– Сколько миллионов погибло?

Не знаю, вслух или про себя я произнесла этот вопрос, но тут же прозвучал ответ Агапкина:

– Смотря кто считает, кого и как считает. Ты хочешь услышать впечатляющую цифру? Изволь. Десять миллионов. Двадцать. По другим данным – пятьдесят. А некоторые исследователи говорят о восьмидесяти миллионах. Точной статистики не существует. Погибали не только заключенные. Погибали ссыльные, переселенцы. Сотни тысяч умирали от голода, холода, из-за скудости, грязи, эпидемий. Ну, что тебе эти цифры?

– Ничего, – прошептала я, – ничего они не значат, цифры. Ими удобно манипулировать.

– Вот именно, – кивнул Агапкин, – манипулировать. Цифры, как и бумажки, создают иллюзию достоверности, логичности, и многие попадают в эту ловушку.

– Погодите, – перебила я Федора Федоровича, опасаясь, что он опять пустится в пространные философские рассуждения, – но ведь не мог Орлов просто сочинить эту историю.

– А бог его знает, – Агапкин равнодушно пожал плечами, – перебежчик есть перебежчик, и назвать его кристально честным человеком я бы не рискнул.

– Вы его осуждаете?

– Я этого не сказал. Конечно, у него не было выбора, как у многих других. Если бы он вернулся, его бы убили. Но оставшись в свободном мире, попросив политического убежища, он обязан был постоянно подогревать интерес к своей персоне. Ладно, не мне его судить. Выдумать мог кузен Зиновий, а Орлов что-то добавил, приукрасил. Мы никогда не узнаем. Вот, послушай.

Неизвестно, откуда в руках Федора Федоровича возник номер журнала «Лайф» за 1956 год, он стал читать по-английски.

«Уже на следующее утро официальное советское сообщение поведало пораженному миру, что военный суд состоялся и восемь высших чинов – Тухачевский, Якир, Корк, Уборевич, Путна, Эйдеман, Фельдман и Примаков – казнены. Позже стало известно, что Штейн, сотрудник НКВД, нашедший сталинское досье в Охранке, застрелился. Косиор был казнен, несмотря на свой высокий пост в Политбюро. Гамарник покончил жизнь самоубийством еще до ликвидации генералов. Балицкий был расстрелян.

Где-то в середине июля 1937 года до меня дошли сведения, что мой двоюродный брат Зиновий Кацнельсон расстрелян. И поныне я ничего не знаю о судьбе его жены и маленькой дочери.

После коллективной казни узкого круга заговорщиков, которые знали о службе Сталина в Охранке, последовали массовые аресты и казни других, кто мог знать что-то о папке или кто был близок к казненным. Каждый военный, который прямо или косвенно был обязан своим постом одному из уничтоженных генералов, становился кандидатом на тот свет. Сотни, а вскоре и тысячи командиров уволокли со службы и из своих домов в подвалы смерти.

Были скошены и свидетели, и режиссеры армейской чистки – люди, которые могли знать тайну досье Сталина. Маршалы и генералы, которые подписали фальсифицированный протокол Военного суда над Тухачевским, исчезли. Исчезли и легионы сотрудников НКВД.

Мой двоюродный брат Зиновий сообщил мне тогда, в 1937 году, в Париже, что было изготовлено несколько фотокопий сталинского досье из Охранки. Тысячу раз после провала планировавшегося Тухачевским переворота я спрашивал себя, что случилось с этими документами. Возможно, что пытками заставили жертв 1937 года указать места хранения одной или более фотокопий. Но некоторые из них, а возможно, сам оригинал документов, должны были быть сохранены.

После того как я порвал со сталинским правительством в 1938 году и бежал со своей семьей из Испании в Канаду и наконец в Соединенные Штаты, я написал Сталину пространное письмо и приложил к нему список преступлений диктатора, которые мне были известны из первых рук. Таким путем я намеревался спасти жизнь моей тещи и матери, которые оставались в России. Я предупредил Сталина, что если они пострадают, я сразу же опубликую то, что знаю о нем. Я также уведомил Сталина, что если я буду убит его палачами, все факты обнародуют после моей смерти. Я чувствовал, что такие предупреждения могут сдержать диктатора.

Но я не известил тирана, что посвящен в самую страшную из его тайн. Иначе, думал я, Сталин придет в ярость и любой ценой доберется до меня, подвергнет пыткам, чтобы узнать, где скрыты мои бумаги, убьет меня.

Однако даже после смерти Сталина я все еще не осмеливался опубликовать то, о чем узнал от двоюродного брата Зиновия. Группа, которая захватила власть в Кремле, казалось мне, чтила память Сталина и могла преследовать меня столь же яростно, как это делал бы сам Сталин.

Но вероятность того, что я могу быть ликвидирован или умереть собственной смертью еще до того, как разоблачу Сталина – наемника царской полиции, мучила мое сознание. Летом 1953 года я положил историю, рассказанную двоюродным братом, в сейф одного из банков с поручением вскрыть пакет после моей смерти.

К счастью, нынешний поворот событий в Советском Союзе сделал возможным для меня самому обнародовать факты. Хрущев, несомненно, знает о них, и уже нет причин хранить молчание».

Агапкин скрутил номер «Лайфа» в трубку, посмотрел в нее, как в подзорную трубу, и вдруг, легко размахнувшись, запустил журнал в открытую балконную дверь. Страницы раскрылись веером, замелькали заголовки, картинки.

– Что вы делаете? Это бесценный экземпляр! – Я выскочила из-за стола, побежала на балкон.

«Лайфа» не было, он исчез, растворился в воздухе.

– Орлов умер своей смертью в Кливленде в 1973 году, в возрасте 77 лет, – спокойно сообщил Федор Федорович. – Версия «Сталин – агент охранки» до сих пор имеет своих приверженцев, хотя безусловно доказано, что письмо Еремина, то, что ты обозначила как документ № 2, подделка, и никаких следов «изящной папки» до сих пор не обнаружено. Ничего нельзя доказать. Свидетелей не осталось.