Татьяна Устинова - Осенняя коллекция детектива

• Название: Осенняя коллекция детектива
• Автор: Татьяна Устинова
• Жанр: Детектив
• Год: 2021
• ISBN: 978-5-04-156538-1

«Осенняя коллекция детектива» – это три увлекательных остросюжетных романа под одной обложкой! Любое время года прекрасно по-своему, и осень, конечно, не исключение. Когда еще можно со вкусом прогуляться по аллеям парка, засыпанным желтыми и красными листьями, собирая спелые каштаны, или насладиться чашечкой ароматного чая с любимым десертом в кафе, наблюдая за стекающими по оконному стеклу каплями дождя? Вот и наши любимые писатели – Татьяна Устинова, Татьяна Полякова и Галина Романова – разделяют эту любовь, поэтому написали захватывающие остросюжетные романы, вошедшие в этот потрясающий сборник.

---

– Покататься хочешь?

Олег, не отвечая, взялся рукой за скобу и вскочил на подножку. Спрыгнул и перешел ко второму. Этот был пошире и пониже – норвежский или шведский, Преображенцев всегда путал, – тупорылый и упористый, как носорог. Норвежские или шведские вездеходы добывал губернатор Роман Андреевич, они были надежней, проходимей, жрали меньше солярки и лучше обогревались. Роман Андреевич добыл их штук десять – три оставил в Анадыре, а остальные раздал в поселки.

Радио «Пурга» даже делало об этих вездеходах специальный репортаж.

Обойдя последнего носорога, Преображенцев неизвестно зачем похлопал его по зеленому бугристому от заклепок боку и спросил у мужика с топором, как жизнь.

– А твоя?

– Моя не очень, – признался Олег.

– А моя ничего, – сообщил мужик. – Ты чего хотел-то? Узнать, когда на них в тундру ходили?

Преображенцев кивнул и накинул капюшон. Он уже все узнал. На том, который самый первый, ходили давно, должно быть, в августе. А на норвежских носорогах, может, с неделю назад и недалеко. До сопки Святого Михаила, не дальше.

– А ты кто? Проверка?

– Нет, я сам по себе. Человек у нас пропал, я думал, может, кто в тундру пошел и его прихватил.

– Как пропал?! Местный?

– Да то-то и оно, что московский.

– Кто это из московских по собственной воле в тундру пойдет?!

По собственной воле не пойдет, подумал Олег. А если по чужой? Да еще… по злой?..

– Слушай, – сказал мужик, подумав, и аккуратно прислонил к гусенице свой топор, – ты бы к метеорологам съездил на станцию. Я вчера домой шел, так их вездеход возле гастронома обретался. Который на Полярной! Я еще подумал, чего это они, за водкой, что ли, на вездеходе приехали?! У них вроде и «газон» на ходу, и джип начальника ихнего! Он на прошлой неделе пригонял, мы ему полную прочистку мозгов осуществили! А начальник поначалу совсем тухлый был, говорит, чего вы можете, когда бензонасос все равно с Аляски везти придется! А чего? Мы ничего! Шланг от «шестерочки» нашей родимой приладили, вот тебе и бензонасос, и ездит начальник-то! Может, они на вездеходе в тундру бегали? Зонды свои запускали? Хотя в пургу…

– Спасибо, – сказал Олег. – Съезжу.

Он пошел к выходу, и мужик негромко спросил за спиной, не нужна ли помощь.

– У меня техника вся на ходу, – добавил он, когда Олег оглянулся. – И я тут всякий день.

– Если что, зайду.

Мужик кивнул и вскинул на плечо свой топор.

Метеорологическая станция находилась довольно далеко, за городом, на холме, и Лиля никак не могла там оказаться, но мало ли как вышло…

Позвонила Алена Долинская и даже не тарахтела. Сказала напряженным голосом, что обзванивает всех подряд по всем знакомым номерам. Пока ничего нового нет, никто москвичку не видел, куда она девалась, не знает.

Роман тоже позвонил, и тоже без толку.

У метеорологов никого не было. Все двери открыты – кто это на Севере двери запирает! – а людей нет. Вездеход стоял на площадке, с подветренной стороны под гусеницы намело снегу. Олег обошел его и посмотрел – на нем действительно ходили, и совсем недавно. Мужик из гаражей сказал – зонды, но кто и зачем станет запускать метеорологические зонды в пургу?

Времени до эфира почти не оставалось – только доехать, – и Олег двинул в сторону радиостанции.

Это трудно объяснить, но утром он почему-то верил, что найдет Лилю, устроит ей выволочку, а потом обольет презрением – как всякий, имевший чукотские корни, Олег Преображенцев отлично умел выражать презрение рыхлым, вялым, плохо приспособленным, но очень самоуверенным «белым людям», ничего не понимающим в жизни на Севере и в жизни вообще. И ему хотелось ее спасти – удало, молодечески, как там еще, – чтобы она плакала, и раскаивалась, и признавала его превосходство, и шагу не могла без него ступить!

Он не нашел ее, и сейчас день свалится в ночь, в непроглядную темень, и с каждой минутой надежды найти ее становилось все меньше и меньше. Завтра надежды не останется никакой. Возвращение на радиостанцию означало поражение и скорее всего – Лилину смерть.

Скорее всего, она уже ушла к Верхним людям. Или отправляется к ним прямо сейчас, а он ее не нашел и остановить не может.

Он знал, что Духи время от времени требуют жертв, но иногда с ними можно договориться, попросить, объяснить, и его чукотская бабушка Туар непременно попробовала бы с ними договориться, но Олег не умел.

Лиле Молчановой приснился сон.

Как будто они с Кириллом полетели в отпуск. И вот аэропорт, толпа, шум, переливы в динамиках, а она потерялась. Cтоит в толпе совершенно одна и не видит Кирилла, который должен быть где-то поблизости. А его нет! Потом она начинает бегать по аэропорту среди чужих людей, расспрашивать их, а они все почему-то молчат и отворачиваются, а долго бегать она не может, ей нужно непременно успеть на самолет, и в этом все дело. Она кое-как забирается в салон – во сне к самолету была приставлена вместо трапа шаткая лесенка, по которой ей пришлось лезть, – и оказывается, что Кирилл уже внутри. Она с облегчением, огромным и радостным, как в детстве, начинает тормошить и обнимать его, а он сидит неподвижно, и она все никак не может повернуть к себе его лицо. А это страшно важно – посмотреть ему в лицо. Она берет его за руку, тянет к себе, умоляет, кричит, и он поворачивается к ней, и оказывается, что это не Кирилл. То есть Кирилл, но все же не он. У него пустые белые глаза, ледяные, жесткие руки. И он берет Лилю, как берут куклу, тащит по проходу, открывает дверь самолета и выбрасывает наружу, в холод, пустоту и высоту.

И в холоде и пустоте она не умирает… сразу. Она знает, что впереди у нее несколько секунд – которые она будет умирать – и их нужно как-то преодолеть. Дожить до смерти.

А это очень много – несколько секунд. Слишком много. Ей не справиться.

Будет легко, если все кончится сейчас же, в этот же миг, но не кончается, никак не кончается, и впереди еще очень много секунд, и их нужно прожить.

Лиля закричала, и крик, сначала неслышный, вдруг стал нарастать, как будто бездна возвращала его, и от крика она очнулась.

Темно и очень холодно. Так холодно, что кажется, тела больше нет. Есть только небольшой кусочек его, где бьется сердце.

Значит, секунды не кончились, и еще какое-то время придется ждать. Придется доживать до смерти.

Зачем Кирилл выбросил ее из самолета?

Тем кусочком тела, где было сердце, живое, бьющееся, она прижималась к чему-то твердому, ледяному. Что может быть твердого в воздухе?

Кажется, совсем недавно она думала, что сопки вовсе не обязательно суша, значит, и воздушный океан может состоять из острых пик и твердых вершин, и они впиваются в нее, и есть надежда, что, ударившись о них, она разобьется, и кончатся эти несколько секунд, которые так мучительно трудно дожить!..

Лиля вдруг почувствовала боль, которой не могло быть, и это означало только одно – тело у нее все еще есть, и оно живо, и теперь придется терпеть еще и боль!

Она повернулась, подтянула ноги, стала на четвереньки и постояла немного.

Если можно стоять на четвереньках, значит, есть что-то твердое, и нет никакой бездны.

Она не летит. Она ползет.

Кирилл не выбрасывал ее из самолета.

Темно и очень холодно.

Кажется, от холода и боли она начала соображать.

Улица, метель, темные очки улетели за границу светового круга. Она идет, время от времени цепляясь за фонарные столбы, чтобы ветром ее не унесло в лиман. Потом темнота становится еще гуще, кончается воздух, а потом какой-то удар или несколько ударов, и больше ничего.

Боль, как и Лиля, медленно приходила в себя, деловито принималась за работу. Больно стало сначала в голове. С трудом сообразив, как это сделать, Лиля пощупала голову. Пальцы ничего не чувствовали, зато кожа под волосами ощутила ледяное и как будто чужое прикосновение. Ног она не ощущала вовсе, но тем не менее они есть, их Лиля тоже пощупала.

Здесь нет метели, значит, она не на улице, а за какими-то стенами.

Теперь больно стало в груди и в животе, так, что перехватило дыхание. Некоторое время Лиля старалась не двигаться, чтобы дыхание вернулось.

Оно вернулось вместе с болью, но выхода не было, приходилось дышать.

– Где я? – спросила она вслух. Горлу тоже было больно. – Где?..

Помогая себе руками, которые плохо слушались, она поднялась на ноги, постояла и двинулась вперед. Ладони сразу же уперлись в твердое, и она повернула в другую сторону.

Помещеньице было крошечным и низким, голова доставала почти до потолка, с которого Лиле в волосы что-то посыпалось.

Там, должно быть, пауки. Снежные безглазые пауки. В волосы ей падают пауки, которые живут в этой ледяной темноте.

Эти придуманные пауки напугали ее больше, чем холод, тьма и боль. Она завизжала, то есть ей показалось, что завизжала, и стала метаться, то и дело натыкаясь на ледяные неровные стены. Откуда-то все время шел прерывистый, еле слышный звук, похожий на скулеж новорожденного щенка.