Никлас Натт-о-Даг - 1795

• Название: 1795
• Автор: Никлас Натт-о-Даг
• Жанр: Исторические детективы
• ISBN: 978-5-386-14524-8

Мрачный, жестокий, кровавый Стокгольм. Полный несправедливости и абсолютно к ней безразличный. Смерть поджидает здесь на каждом шагу и заберет с собой любого, кому не посчастливилось с ней встретиться. Но порою смерть может стать спасением. По Городу между мостами бродят заблудшие души, которые не могут обрести покой. Живой мертвец, обрекший сотню судеб на раннюю кончину. Молодой охотник, угнетенный тенью покойного брата. И цель его охоты: загнанный зверь, от злодеяний которого содрогнется весь город. В холодном Стокгольме одни пытаются искупить грехи, другие – скрыть свои проступки. Все они ищут избавления, но не каждый сумеет его заслужить…

---

Дюлитц молча кивнул. Постарался, чтобы простой кивок выражал как можно больше восторженного поклонения редкостным талантам господина Эдмана.

– Господин Эдман пользуется уважением даже и в менее заметных… скажем так, теневых кругах. За свою непримиримость, за изобретательность… он может заставить преступника признаться в грехах, про которые тот сам давно забыл. Или даже вообще не знал.

Эдман странно зашипел. По-видимому, это шипение должно было означать смех, но определить трудно: тут же зашелся в кашле и спрятал лицо в платок. Ульхольм с похожей на подобострастие осторожностью похлопал его по спине – не помогло.

– К сожалению, у господина Эдмана нынче вечером серьезные затруднения с даром речи. Здоровье всегда было ахиллесовой пятой. Легкие – его худший враг и лучший союзник недоброжелателей. А нынешняя гнилая осень и вовсе лишила господина Эдмана возможности выражать свои мысли вербально. Будем надеяться, что временно. Но усердие его не пострадало нисколько. Потому-то он и не стал выжидать выздоровления, а любезно доверил мне говорить за него.

Ульхольм старался держаться свободно и даже позволял себе шутить, но в глазах его читался страх, который он с большим трудом пытался выдать за уважение.

Дюлитц промолчал, словно побуждая полицеймейстера продолжать.

– Итак, как вы знаете, Эренстрём был приговорен к отсечению головы. Королевский суд располагал всеми доказательствами его вины, даже в избытке. Как вы думаете, почему? Исключительно благодаря стараниям господина Эдмана. Эренстрём был помилован – в последнюю секунду, когда топор палача едва не коснулся его шеи. Он заключен в Карлстенскую крепость. И знаете, как только он глянул на деревянную кушетку и сырые каменные стены, его проняла такая тоска по пуховым перинам и башмакам из позолоченной кожи, что он, как по мановению волшебной палочки, тут же выказал бурную готовность к сотрудничеству.

Ульхольм поставил трость на пол и начал крутить большим и указательным пальцами, точно собирался просверлить в полу дырку.

– Эренстрём… вы же знаете, Дюлитц. Уважаемый дипломат при царском дворе в Петербурге. Весьма опытный, никогда не кладущий все яйца в одну корзину. Он прекрасно понимал: его пожизненное заключение через пару лет обернется почетом и орденами. Как только юный король достигнет совершеннолетия, от Ройтерхольма останется одно воспоминание. Мокрое пятно на дворцовом паркете. Но Эренстрём есть Эренстрём; дожидаться помилования и почестей в таких условиях – это чересчур. И в обмен на кое-какие, видимо, очень важные для него удобства, он согласился пойти на уступки. Но, конечно, не предавая заговорщиков больше, чем он посчитал необходимым.

Глаза Эдмана злорадно блеснули – полицеймейстер подбирался к сути.

– И вот песенка, которую нам спел Эренстрём: осенью к вам в дверь постучал некий посредник, имя которого я называть пока не стану. Щедро заплатил – за что? Я вам скажу за что. За то, чтобы вы нашли способ переслать изменникам письмо Магдалены Руденшёльд. Замысел вот какой: она должна составить список заговорщиков. Опасная история. Многие из них даже не подозревают о существовании друг друга. Прочитают и поймут: их не так мало. Заговор обретет новую силу, а густавианская реставрация – новую надежду.

Ульхольм долил вина из графина – от длинного монолога пересохло горло. Покосился на Эдмана – тот покачал головой. Выпил и задумался – видно, пытался вспомнить, на каком именно месте оборвалась нить его рассуждений. Раздраженно почесал голову под париком.

Эдман прокашлялся и начал ритмично притопывать ногой по полу, а руками показал, будто удерживает что-то, пытаясь сохранить равновесие.

В конце концов до Ульхольма дошел смысл этих жестов.

– Итак, Руденшёльдшу временно посадили к проституткам в Прядильный дом на Лонгхольмене – не успели, видите ли, сковать позолоченную решетку для более подходящего места. В нашем королевстве, вы и сами заметили, неторопливость почитается за добродетель. Прядильный дом управляется спустя рукава, и вы сразу увидели свой шанс. То, что Руденшёльд находится именно там, дало вам возможность попытаться исполнить поручение. Мы допросили несколько пальтов и совершенно уверены: так и было дело. Впрочем, надзиратели в Прядильном доме – сборище спившихся идиотов. Непонятно, каких свидетелей предпочесть. Кое-кто сохранил остатки разума и хитрости и соврал, а остальные настолько глупы и пьяны, что вряд ли могут составить более или менее стройную картину того, что происходит у них под самым носом.

Юхан Эдман с неожиданным проворством поднялся, сделал знак Ульхольму: подождите! – и передвинул канделябр на столе ближе к Дюлитцу, чтобы лучше видеть его лицо, когда тот будет отвечать на вопрос, который собирается задать полицеймейстер.

– Итак… список с именами заговорщиков. Где он, Дюлитц?

Настала очередь Дюлитца. Он с притворным спокойствием протянул руку за бокалом и сделал несколько глотков.

У него не было ответа на этот вопрос. Вкуса вина он не почувствовал.

– Все, что вы сказали, – совершеннейшая правда. Вся страна восхищается остротой вашего ума и проницательностью. У меня нет никаких оснований отнекиваться. Но беда вот в чем: что-то пошло не так.

Ульхольм и Эдман быстро обменялись взглядами. Эдман кивнул: продолжайте.

– Я случайно нашел девицу… думаю, она единственная во всей стране, кому известен тайный ход в Прядильный дом на Лонгхольмене. Когда-то сделали для отвода грунтовых вод и осушения фундамента туннель, а потом забыли. Туннель такой тесный, что никому и в голову не придет, что через него может пролезть человек. Но девице удалось – прошлым летом она сбежала. Я уговорил ее проделать этот путь еще раз – и больше ничего про нее не слышал.

– А почему вы считаете, что она выполнила задание?

Дюлитц помрачнел. Он и сам задавал себе этот вопрос, и не раз.

– Она дала слово… Послушайте, я окружен лжецами с утра до ночи, месяц за месяцем, но ей я поверил. У нее было отчаянное положение, и я предложил ей единственный выход. На Лонгхольмене ее нет – в этом я уверен. А что касается списка – не знаю, существует ли он. Но даже если существует – понятия не имею, где находится.

Эдман подался вперед и пристально уставился на него – за много лет он научился улавливать малейший проблеск лжи в показаниях. Дюлитц спокойно встретил его взгляд. Ульхольм нервно побарабанил пальцами по столу.

– Ваши занятия, господин Дюлитц, не дают особых оснований для доверия.

Дюлитц, не отводя взгляд от Эдмана, встал и перегнулся через стол:

– Если бы у меня был этот список… неужели вы думаете, что я уже не начал бы переговоры о цене? Представьте, не выше, чем взял бы с заказчика. Даже со скидкой – снисходительность полицейского корпуса важнее. Куда важнее. – Он заставил себя улыбнуться. – И сами подумайте: если бы я уже выполнил свои обязательства и передал список заказчику, чье имя я даже не знаю, разве не заметил бы господин Эдман, с его-то известной всей стране проницательностью, некоторое… как бы сказать поточнее… некоторое шевеление в рядах густавианцев?

Эдман вновь откинулся на стуле. Углы рта сдвинулись в стороны в некоем подобии улыбки. Кивнул Ульхольму.

Полицеймейстер вздохнул и поднялся. Отряхнул рукав от несуществующей пыли.

– Ну хорошо. Мы теряем время. Найдите девчонку, Дюлитц. Она – ключ ко всей истории. Только она знает, где этот список… на сегодняшний день – важнейший документ Шведского королевства. Это отнюдь не преувеличение.

– Я уже многое предпринял, но пока безрезультатно.

Эдман внезапно вытянул левую руку, медленно и торжественно – жест, достойный римского императора, решающего судьбу побежденного бойца на гладиаторской арене. Сложил правую руку наподобие тисков и сильно сжал большой палец.

Ульхольм зевнул, прикрыв рот тыльной стороной ладони в так и не снятой перчатке.

– Вы поняли, что хотел сказать господин Эдман? Знаете ли, на что он намекает? А вот на что: ваше желание сотрудничать можно стимулировать, если немного повысить ставки. Наши тисочки для пальцев, конечно, чуть ли не с античных времен, но пока работают. Немного смазать петли – и как новые. Когда начинают хрустеть косточки, даже самые стойкие начинают петь свою арию molto vivace, чуть ли не presto – надо же поскорее избавиться от тяготящих душу тайн. А мы, в свою очередь, рады открутить винты – уж больно много шума. Но с вами… Уверяю, господин Эдман даже не прикоснется к винтам – только ради удовольствия послушать, как в далеком будущем, на рубеже веков вы все еще вопите от боли.

III

На пожарище все еще пляшут зловещие ночные тени, но их становится все меньше – начинается рассвет. Вокруг обгоревших руин Хорнсбергета толпятся черные от сажи, усталые пожарные. Время от времени слышатся тревожные возгласы, но они уже знают: работа сделана. Огонь отступил. Впрочем, насосы, сменяя друг друга, еще работают, извиваются кожаные шланги: надо залить горящий луг, пока не подул ветер. Еще час назад казалось, что пожар охватил всю округу, но с каждой минутой его владения съеживаются и темнеют. Горький, терпкий запах и мокрая сажа – вот и все, что осталось от гордого, всепоглощающего огня. Клубится густой черный дым, но последние языки пламени и бессильное ядовитое шипение уже не пугают победивших людей.