Орхан Памук - Чумные ночи

• Название: Чумные ночи
• Автор: Орхан Памук
• Жанр: Историческая литература
• ISBN: 978-5-389-20691-5

Орхан Памук – самый известный турецкий писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе. Его новая книга «Чумные ночи» – это историко-детективный роман, пронизанный атмосферой восточной сказки; это роман, сочетающий в себе самые противоречивые темы: любовь и политику, религию и чуму, Восток и Запад. «Чумные ночи» не только погружают читателя в далекое прошлое, но и беспощадно освещают день сегодняшний. Место действия книги – небольшой средиземноморский остров, на котором проживает как греческое (православное), так и турецкое (исламское) население. Спокойная жизнь райского уголка нарушается с приходом страшной болезни – чумы. Для ее подавления, а также с иной, секретной миссией на остров прибывает врач-эпидемиолог со своей женой, племянницей султана Абдул-Хамида Второго. Однако далеко не все на острове готовы следовать предписаниям врача и карантинным мерам, ведь на все воля Аллаха и противиться этой воле может быть смертельно опасно… Впервые на русском!

---

Когда письма Пакизе-султан будут опубликованы, читатели увидят, что она уловила скрытую в этих словах иронию, даже насмешку. Умом и тонкостью восприятия она не уступала своему отцу Мураду V.

– Паша, – ответила она Бонковскому, – я предпочла бы скорее отправиться в Венецию, нежели в Китай.

И разговор перешел на Венецию, где бывали и Бонковский-паша, и доктор Нури.

– Я слышала, что там, как и у нас на Босфоре, из одного здания в другое переправляются на лодках и можно даже вплыть в дом на лодке, так ли это? – осведомилась Пакизе-султан.

Потом потолковали про «Азизийе»: до чего же это быстрое и мощное судно, какие комфортабельные на нем каюты. Этот роскошный корабль тридцать лет тому назад повелел построить для себя позапрошлый султан, Абдул-Азиз (в честь которого и назвали пароход), хотя империя тогда пребывала в долгах как в шелках. В противоположность своему племяннику Абдул-Хамиду он не жалел денег на укрепление османского флота. На пароходе имелась султанская каюта, обшитая панелями из красного дерева, блиставшая позолотой и зеркалами в роскошных рамах, такая же как на броненосце «Махмудийе». Русский капитан похвалился превосходными характеристиками своего корабля: он может принять на борт сто пятьдесят человек, а скорость развивает до четырнадцати миль в час. Как жаль, что его величество, обремененный множеством дел, уже который год все не изыщет времени, чтобы совершить на «Азизийе» хотя бы прогулку по Босфору! Все сидящие за столом знали, конечно, что султан Абдул-Хамид, опасаясь покушений на свою жизнь, старается держаться подальше от пароходов и прочих плавательных средств, но эту тему затрагивать остереглись.

Когда капитан сообщил, что до острова осталось всего шесть часов пути, Бонковский-паша поинтересовался у доктора Нури, доводилось ли тому когда-нибудь бывать на Мингере.

– Нет, ни разу, – ответил доктор. – Там ведь не случалось ни холеры, ни желтой лихорадки.

– Вот и я, к сожалению, там прежде не бывал. Однако в свое время из любопытства наводил справки об этом острове. Плиний в своей «Естественной истории» пространно повествует о его уникальной флоре, о деревьях и цветах, об отвесных вулканических склонах и окруженных скалами бухтах на северном побережье. Климат там тоже удивительный. Много лет назад я подал его величеству записку о том, что на Мингере можно было бы выращивать розы, хотя ни разу там не бывал.

– И что же? – полюбопытствовала Пакизе-султан.

Бонковский-паша задумчиво улыбнулся. Пакизе-султан подумала, что даже ему, должно быть, пришлось пострадать от подозрений мнительного султана, и перевела разговор на предмет, который уже несколько раз успела обсудить с мужем: случайно ли два лучших в Османской империи эпидемиолога однажды в полночь встретились близ Крита на личном корабле султана?

– Уверяю вас, это просто совпадение, – сказал Бонковский-паша. – Никто, даже сам губернатор Измира Кыбрыслы Камиль-паша[15], не знал, что «Азизийе» окажется ближайшим кораблем, способным доставить меня на Мингер. Разумеется, я был бы не прочь отправиться с вами, чтобы убедить китайских мусульман в необходимости повиноваться карантинным ограничениям и следовать другим современным мерам. Согласиться соблюдать карантин – значит смириться с европеизацией, и на Востоке достичь этого становится все сложнее. Но пусть ваше высочество не расстраивается. Уверяю вас, в Китае тоже есть каналы, и даже более длинные и широкие, чем в Венеции, и там тоже, как на Босфоре, имеются изящные лодки, на которых можно заплыть прямо в дом.

Молодожены восхищенно смотрели на Бонковского, который, оказывается, много знает о Китае, хотя и там не бывал.

Когда ужин, не слишком долгий, подошел к концу, супруги вернулись в свою каюту, которая больше напоминала дворцовые покои. Все украшавшие ее столики, часы, зеркала и светильники были привезены из Франции и Италии.

– Вас что-то расстроило, – произнесла Пакизе-султан. – Вижу по лицу.

Как оказалось, доктору Нури почудилась некая издевка в том, что Бонковский то и дело называл его пашой. Этим титулом по традиции Абдул-Хамид пожаловал новоиспеченного супруга своей родственницы сразу после бракосочетания, однако тот еще ни разу так не представлялся, не чувствуя в сем необходимости. Теперь же, когда его подобным образом именовал настоящий паша, да еще и в солидных летах и чинах, человек почтенный, доктору становилось не по себе. Он чувствовал, что не заслужил такого обращения. Впрочем, решив, что Бонковский не из тех, кто стал бы вкладывать в него издевку, супруги оставили щекотливую тему.

Они были женаты тридцать дней. Оба долго мечтали о том, чтобы найти себе подходящую пару, но, не найдя, давно оставили надежду на семейное счастье. И вот благодаря внезапному решению Абдул-Хамида (от знакомства до свадьбы прошло всего два месяца) они оказались мужем и женой – и были необыкновенно счастливы. Потому, несомненно, что оба, неожиданно для самих себя, получали огромное наслаждение от физической близости. С тех пор как пароход вышел из Стамбула, бо́льшую часть времени супруги проводили в своей каюте, в постели, и это казалось им вполне естественным.

Под утро они проснулись от корабельного гудка, похожего на стон. За окном было еще темным-темно. Ночью «Азизийе» прошел вдоль горного хребта Эльдост, чьи острые вершины тянутся с севера на юг острова, и, когда бледный огонек Арабского маяка уже можно было различить невооруженным взглядом, повернул на запад, к Арказу, самому крупному городу и столице Мингера. В небе сияла огромная луна, серебристо блестело море, и потому было достаточно светло, чтобы пассажиры из своих кают могли разглядеть в сумраке за крепостью силуэт Белой горы, самого загадочного вулкана Средиземноморья.

При виде островерхих башен величественной Арказской крепости Пакизе-султан захотела получше рассмотреть залитый лунным светом пейзаж, и молодожены вышли на палубу. Воздух был влажным, но теплым. От моря приятно пахло йодом, водорослями и миндалем. Поскольку в Арказе, как и во многих других небольших приморских городках Османской империи, не было подходящего по размерам причала, капитан дал задний ход в виду крепости и стал ждать.

Воцарилась странная, глубокая тишина. Пакизе-султан и доктор Нури завороженно смотрели на открывшийся им волшебный мир. Таинственный пейзаж, осиянные лунным светом горы, безмолвие – во всем этом была какая-то восхитительная значительность. Казалось, что к серебристому мерцанию луны примешивается иной свет и они, будто околдованные, ищут его источник. Некоторое время супруги созерцали удивительный сияющий пейзаж, словно именно в нем заключалась причина их счастья. Затем показалась лодка – сначала они увидели фонарь на ее носу, потом гребцов, медленно поднимающих весла. На нижней палубе у трапа появились Бонковский-паша и его помощник. Эти двое были очень далеко, как во сне. Большая черная лодка, посланная губернатором, подошла вплотную к «Азизийе». Послышались звуки греческой и мингерской речи, топот ног. Забрав Бонковского с помощником, лодка снова растворилась во тьме.

Супруги и несколько других пассажиров, вышедших на палубу или поднявшихся на капитанский мостик, еще долго любовались Арказской крепостью и величественными сказочными горами, которые всегда так волновали романтически настроенных авторов путевых заметок. Если бы они получше присмотрелись к окну в одном из юго-западных бастионов крепости, этой поэмы из камня, которую слагали крестоносцы, венецианцы, византийцы, арабы и турки-османы, то приметили бы, что в нем горит светильник. Этот бастион много столетий служил тюрьмой. Один из тюремщиков (или, по-современному говоря, охранников), Байрам-эфенди, лежал сейчас в пустой камере на два этажа ниже того окна, в котором горел светильник, и прощался с жизнью.

Глава 3

Пятью днями ранее, когда у Байрама-эфенди появились первые признаки болезни, он не принял их всерьез. Его кинуло в жар, сердце забилось чаще, потом он почувствовал озноб. Должно быть, утром слишком много ходил по продуваемым всеми ветрами бастионам и дворам крепости, вот и простудился. На следующий день после полудня к жару присоединилась слабость, совсем не хотелось есть. Проходя по вымощенному булыжником двору, он вдруг сел, потом лег и, глядя в небо, подумал, что может умереть. В лоб ему словно вколачивали гвоздь.

Вот уже двадцать пять лет Байрам-эфенди служил стражником в знаменитой тюрьме Арказской крепости. Кого он только не перевидал там за эти годы! Состарившихся и давным-давно всеми позабытых узников, прикованных к стенам своих камер, преступников, гуськом выходивших на прогулку под звон собственных кандалов, политических заключенных, отправленных сюда пятнадцать лет назад султаном Абдул-Хамидом. Зная, какой была тюрьма в своем изначальном состоянии (не очень-то, впрочем, изменившемся), он от всей души одобрял попытки ее модернизировать, превратить из узилища в современное пенитенциарное учреждение. Когда из Стамбула подолгу не приходили деньги и Байрам-эфенди месяцами не получал жалованья, он все равно каждый вечер приходил на перекличку, иначе не мог потом спокойно спать.