Филип Пулман - Таинственные расследования Салли Локхарт. Тигр в колодце. Оловянная принцесса

• Название: Таинственные расследования Салли Локхарт. Тигр в колодце. Оловянная принцесса
• Автор: Филип Пулман
• Жанр: Детективная фантастика
• Год: 2022
• ISBN: 978-5-17-138911-6

Салли Локхарт давно не была так счастлива. Она живет в старинном особняке вместе с маленькой дочерью и слугами, ее дела идут отлично, лучшие друзья путешествуют по миру. Но внезапно, словно гром среди ясного неба, приходит уведомление из суда… Салли потребуется все ее мужество, весь ее природный ум и решительность, чтобы в одиночку противостоять жестокому заговору. Она начнет свое расследование и окажется в опасной близости от тигра – коварного и мстительного Цадика. Эта детективная история происходит в Лондоне в 1881 году и связана с реальными событиями того времени. *** Долгие годы Салли Локхарт и ее друг Джим искали Аделаиду – девочку-сироту, чей след исчез в лондонских трущобах. Поиски привели их в крошечное королевство Раикавия, независимость которого в опасности. Герои романов «Рубин во мгле», «Тень "Полярной звезды"», «Тигр в колодце», а также их новый друг Бекки попадают в самую гущу исторических событий. От их воли и мужества зависит, останется ли королевство на карте Европы.

---

Спор продолжался, пока председателю все это не надоело. Он постучал по столу молоточком, требуя тишины.

– Товарищи, товарищи! Споры и дебаты суть живительная сила социал-демократического движения, однако вы должны не только говорить сами, но и других слушать! Товарищ Голдберг, не могли бы вы объяснить свой выбор в пользу английского языка?

Председатель говорил на идише, и Голдберг ответил на нем же. Его голос был жестким и сильным.

– Есть три причины, – начал он.

Все повернулись в его сторону и остались сидеть вполоборота, положив руки на спинки стульев.

– Во-первых, мы находимся в Англии. Среди нас есть те, кто мечтает вернуться на родину, другие хотят отправиться в Палестину, третьи – перебраться в Америку, но мне ли вам рассказывать, где останутся жить большинство из нас? В Англии, товарищи. У ваших детей здесь родятся дети, которые будут считать себя англичанами и не будут говорить ни на польском, ни на немецком, ни на русском. Журнал, например, на польском языке будет читаться весьма ограниченным кругом людей. То же самое касается и идиша, его будут читать лишь евреи. Но разве наше движение исключительно еврейское? Разве социализм создан только для евреев, а для иноверцев – нет? Думаю, что это не так, товарищи. Я сейчас смотрю вокруг себя и вижу то же, что и на всех наших собраниях. Знаете что? Я вижу одних евреев. Почему вы не принимаете в свои ряды других? Нет, я понимаю, вы не намеренно не пускаете сюда иноверцев, просто вы печатаете свои объявления на идише. Товарищи, если это и есть социализм, то он мне не по душе. Двери этих собраний должны быть открыты для всех талантливых членов вашей общины, кто имеет добрые намерения, а это возможно, только если печатать обращения на английском. Следует приветствовать всех желающих присоединиться к нам, даже женщин. На самом деле…

Последние слова потонули во всеобщем гуле неодобрения, хотя кто-то и поддержал идею. Но Голдберг предвидел подобную реакцию и улыбнулся, терпеливо ожидая, когда шум стихнет. Затем продолжил:

– Да, мы не должны делать никаких различий. Это первая причина. Вторая – гораздо прозаичнее; насколько я понимаю, как бы ни назывался наш журнал, львиную долю материалов писать буду я. Так вот, писать я буду на английском, а у вас нет денег, чтобы платить переводчику. К тому же писать на английском – единственный способ лучше выучить язык…

– Но вы и так очень хорошо говорите, – раздался робкий голос.

– Да, мой английский безупречен, – радостно согласился Голдберг. – Но в данном случае я пекусь о языке наших английских читателей.

Раздался смех.

– А третья причина? – спросил кто-то.

– О, третья причина – самая убедительная. Настолько убедительная, что, услышав ее, у вас отпадут всякие сомнения в моей правоте. Именно она окончательно убедила меня самого. Но к сожалению, я ее забыл.

Улыбки, снова смех; Голдберг в точности знал, как завоевать аудиторию, теперь она была на его стороне. Споры продолжались, но он был уверен, что одержал верх.

– Я склоняюсь к мысли, – сказал человек в мятой кепке, – что предложение товарища Голдберга следует принять. Хотя оно мне и не очень по душе, ведь теперь придется выводить текст по буквам.

– Но мы еще его не обсудили! – раздался чей-то голос. – Если он хочет выбросить все наши традиции на помойку и превратить нас в англичан, мне думается, надо хорошенько обсудить эту перспективу. Начать с того…

И когда социал-демократы углубились в дальнейшие дебаты, которые и так было понятно чем закончатся, Голдберг зажег спичку, снова раскурил сигару, макнул перо в чернила и стал дописывать предложение с того места, где остановился.

В комнате было так людно и шумно, что никто не заметил, как отворилась дверь и на пороге возникла худощавая фигура. Это был рыжебородый молодой человек с корабля; с рюкзаком в руках, он осматривался вокруг, пытаясь разглядеть что-либо сквозь завесу табачного дыма. Он что-то спросил у стоящего рядом человека, посмотрел в указанном им направлении и начал пробираться к столу, за которым сидел Голдберг. Тот, будучи погруженным в работу, не заметил юношу.

Наконец молодой человек прокашлялся и спросил:

– Товарищ Голдберг?

– Да, – ответил он, не поднимая головы.

– Меня зовут Якоб Либерман. Я только сегодня приехал в Лондон. Я…

– Либерман! Старина, рад знакомству! Та статья в «Арбайтер фройнд»… Это просто восхитительно! Давай присаживайся.

Он потряс руку молодого человека и придвинул ему стул. Либерман сел, стараясь скрыть переполнявшие его эмоции. Его читал и похвалил сам Дэниел Голдберг! Но теперь Голдберг пристально смотрел на него и даже сигару отложил в сторону.

– Ты неважно выглядишь, – сказал он тихо. – Что, чахотка?

Якоб кивнул. Он держался уже из последних сил.

– Ладно, давай выберемся из этого прокуренного подвала. Они будут спорить еще до полуночи, – сказал Голдберг. – Пойдем, у меня комната наверху. Давай рюкзак.

Он собрал исписанные листки, повесил на плечо рюкзак, зажал в зубах перо, закрыл чернильницу и начал протискиваться к выходу. За ним, еле волоча ноги от усталости, плелся Либерман.

– Та моя работа… – начал он, когда они поднялись наверх. – Лароусс передал мне ваше послание… Из Берлина я отправился в Латвию… У меня есть новости…

– Я помню, да. Расскажи.

– Товарищ Голдберг, зреет заговор против евреев. Их сейчас сотни, может, тысячи на границах – без денег, без документов… Те, у кого есть билеты, валом валят на вокзалы и в морские порты…

– Да, это я все знаю. А какие новости?

– Я как раз собирался сказать…

– Так давай скорее. В твоей статье о банкире мне не понравилась одна вещь: ты слишком долго раскачиваешься. Вся история должна умещаться в первом предложении. Аналитические статьи, эссе и путевые заметки – это совершенно иное дело. Но новости надо уметь подать одной фразой. Остальное – подробности, разъяснения, развитие темы – можно при желании отбросить. Я знаю эту историю про границы, паспорта и безденежье. Изложи суть одним предложением.

– Человек, который стоит за всем этим, известен как Цадик[1], и он направляется в Лондон.

– Уже лучше. Из тебя получится неплохой журналист. Вот мы и пришли.

Они остановились на крохотной лестничной площадке второго этажа. Голдберг открыл дверь, впустил в комнату Либермана, потом чиркнул спичкой и зажег масляную лампу. Молодой человек опустился на ближайший стул и закашлялся. Голдберг взглянул на него: впалые щеки и горящие глаза говорили о прогрессирующей болезни. Голдберг положил рюкзак, расчистил для своих бумаг место на столе среди справочников и докладов и налил Либерману стакан бренди.

– Так что ты знаешь об этом человеке, о Цадике?

Либерман взял стакан обеими руками, сделал глоток и закрыл глаза, почувствовав приятное тепло во рту и горле. Голдберг сел за стол.

– Впервые я услышал о нем в Риге, – начал молодой человек. – Товарищ должен был показать мне контору, по-моему, она называлась Бюро регистрации иммигрантов при Британском консульстве.

– Такого бюро не существует, – сказал Голдберг. – Это выдумки.

Он достал из кармана пузырек с чернилами, затем перо, положил принесенные бумаги на пол, придавив их камнем размером с кулак, обмакнул перо в чернила и, пока Либерман рассказывал, начал писать.

– Я так и понял. Я прикинулся русским евреем, который хочет уехать в Англию. В конторе сидел человек – британец, он задал мне несколько вопросов, посмотрел мои документы, потом велел внести взнос и вписал мое имя в книгу. По его словам, это должно было гарантировать мне жилье в Лондоне на три месяца. Там было много народа; некоторым нечем было платить, у них совсем не осталось денег. Они сталкивались с подобным всю дорогу из Киева: плата за транзит в Москве, за пропуск еще где-то, штамп в паспорте на границе – этому не было конца; и за каждое свое перемещение они должны были кому-то заплатить.

– Цадику, – уточнил Голдберг.

– Да. Друг, что был со мной, рассказал мне о нем. Похоже, все они, евреи, боятся этого загадочного Цадика; будто их несчастья – все эти препоны, надувательства и преследования – его рук дело. Но, видите ли, они суеверны и считают, что он… не человек. От самых отдаленных штетлов[2] до трущоб Варшавы, Бухареста и Вены все говорят о Цадике как о демоне, как о чем-то сверхъестественном. Ходят слухи, что ему служит дибук[3] – маленький бес из преисподней. Само имя Цадик означает «праведный, святой, благочестивый», называя его так, евреи хотят умилостивить этого демона, такая вот отчаянная шутка. Когда я впервые услышал эти разговоры, то подумал: как можно быть такими суеверными? Но теперь… Я видел его, Голдберг. И думаю, они правы.

Дело было вот как: в Риге приятель отвел меня в доки, откуда был виден трап парохода. Стояла глубокая ночь; доки закрыли с вечера, и если бы нас поймали, то отправили в тюрьму. Мы собирались посмотреть, как Цадик сядет на корабль. Все происходило в обстановке строжайшей тайны; никто его не видел, потому что он передвигается по ночам. Минула полночь, и тут к трапу подъехала повозка.