Генрих Манн - Минерва

• Название: Минерва
• Автор: Генрих Манн
• Издательство: Интерконспект
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1994

Три романа — «Диана», «Минерва» и «Венера» посвящены трем последовательно сменяющимся увлечениям главной героини — политической борьбой, искусством и чувственной любовью.

Трилогия знаменитого немецкого писателя Генриха Манна (1871—1950) была издана на родине автора в 1903 году, а вскоре и в переводе на русский язык. С тех пор не переиздавалась в нашей стране, тогда как другие произведения писателя многократно выходили миллионными тиражами. Прежнюю цензуру не могло удовлетворить восхождение героини от политики к любви, а не в обратном порядке. Между тем блестяще написанная книга и сегодня найдет взволнованного читателя.

---

Нино не давал ничему задержать себя, он думал, что дальше будет все прекраснее. Он нашел горную тропинку и, выйдя из сада, поднялся по ней до вершины. Наверху, на ветре, выделяясь венком на фоне светлого облака, стояли шесть кипарисов, неподвижные, точно высеченные из зеленого мрамора. Нино вступил в их круг, но запутался в лежавших на земле сетях. Из деревянной хижины за деревьями выбежал вчерашний старик, крича и размахивая руками.

— Не иди дальше, молодой барин, сейчас я их поймаю.

— Кого?

— Птиц. Ты не видишь? Вот так я стягиваю эти сети. Я могу сразу поймать сто штук, — что я говорю, тысячу! Как ты думаешь, сколько я поймал в прошлом году? Тридцать тысяч. Во всей стране…

Он указал вниз.

— …едят моих птиц.

Мальчик вспылил:

— Это не твои птицы. Я запрещаю тебе убивать их.

Старик беспокойно задвигался.

— Птиц? А для чего же существуют птицы? Их ловят; наша госпожа, герцогиня, никогда не запрещала этого.

— Она, конечно, ничего не знает об этом. Поэтому я запрещаю тебе это, я!

Он топнул ногой.

Как безобразен был этот старик: лысый, с высокими плечами, с длинными хрящевидными суставами, — и он убивал прекрасных птиц. Нино гордым шагом обошел кипарисы и презрительно наступил ногой на сети. Затем он направился к спуску. Старик побежал за ним.

— Молодой барин, сжалься над бедным стариком, не говори ничего госпоже герцогине.

— Я не могу ничего обещать, — отвечал Нино, поспешно уходя.

«Я, конечно, не скажу ей, — размышлял он, — рыцари не хвастают. Это был настоящий старый колдун. Я не выпущу его из виду: я еще вырву из его рук все прелестные создания, которые он хотел бы убить».

Он засвистал, обратив лицо кверху. Там плыли облака: одно было похоже на женщину в легкой развевающейся одежде; другое, рядом с ним, имело форму кольца, а синева, которую оно окружало, показалась ему глубокой, как колодезь — золотой в глубине, как будто на дне его скрывалась корона.

На повороте перед ним открылся сад. Он взглянул вниз на дубы. Длинные цепи роз обвивали их блестящие своды и реяли на заднем плане, как розовый дым. В глубине несколько белых известковых пятен прорезывали кусты.

— Там находится замок, — громко сказал Нино. Он приложил ко рту сжатую в кулак руку и затрубил, как в рог. Затем он обернулся, как будто позади него ждала свита.

— Не правда ли, дровосеки, это замок, где спит Царевна-Роза? Я знал это. Вы, мои егеря, вы, оруженосцы, оставайтесь здесь. Держите псов на привязи. Пусть никто не следует за мной: изгородь откроется только передо мной. Я прихожу через сто лет.

Он спустился вниз и, не торопясь, упершись рукой в бок, дошел до балюстрады над террасами. Он сбежал по двум лестницам, провел пальцами по толстым заржавевшим струнам лиры Аполлона — они остались немы, — и посмотрел вверх. Лоджия ширилась на солнце, полная роз. Он опять поднялся наверх до ее сводов. По перилам он пробрался прямо в заросль из лавра и роз, из которой она выступала. Он выпрямился во весь рост, измерил глазом расстояние. Лоджия была защищена низкой, резной мраморной стеной. Из-за нее выглядывал выкованный факельщик. Нино удалось схватиться за него, он подтянулся кверху и перебрался через ограду. На его плече осталась зацепившаяся ветка роз.

Он не оглянулся: упершись рукой в бок, вошел он в открытую дверь зала. Внутри в плетеном кресле лежала герцогиня. Она опиралась щекой о правую руку. Левая была небрежно опущена вдоль складок белого платья; медленно скользила вниз выпавшая из нее книга.

— Милая Иолла, — шепнул он и «милая, милая Иолла», — все громче и громче, пока она не услышала.

— Откуда ты вошел?

— Из сада.

— Как это возможно, ведь стена выше тебя.

— Ты ошибаешься, это возможно. К тому же я хотел этого.

— Иди-ка сюда, — воскликнула она, быстро поднимаясь. — Посмотри вниз. Здесь круто, правда, и высоко. Я и не знала, что ты такой хороший гимнаст.

— Этого и нет на самом деле, — краснея, пояснил мальчик. — Но только я играл в «Спящую красавицу». Я был принц.

— Ах! А я…

— О, нет, не ты, — поспешно заявил он, опуская голову. Но тотчас же опять поднял ее, побледнев.

— Да, ты, Иолла.

— Я горжусь этим, — сказала она без улыбки. Она отцепила шипы с его плеча и приколола розы к своей груди.

— Что ты делал еще? — спросила она.

— Я запретил низкому человеку делать зло.

— Надеюсь, он повиновался тебе?

— Конечно.

— Ну, ты не потерпел бы непослушания.

Он совершенно серьезно посмотрел на нее. Она вспомнила слова своего отца: «Самое худшее — это если бы кто-нибудь отнесся к тебе непочтительно. Я жестоко наказал бы его. Если бы это было необходимо, я велел бы отрубить ему голову».

Затем она осведомилась.

— Ты уже знаешь аллею молчания?

— Кажется, нет.

— На теневой стороне у откоса. Сегодня после обеда мы пойдем туда, хочешь?

После обеда она отдыхала, а он скучал и с любопытством думал об аллее молчания. Но он не пошел туда. Он сидел со своим Данте у каменного стола, среди крытой галереи из дубов, в том месте, где ее прорезывали другие аллеи. Здесь на легком сквозняке шелестели листья, и он часто оборачивался, думая, что это ее шаги. Но вдруг в то мгновение, когда он углубился в стихи, ее рука легла на его затылок. Он не шевелился, втайне трепеща — пока она не позвала его с собой.

Они перешли через холм; высокие тун окаймляли откос, беспорядочно переплетаясь ветвями. Между их тяжело благоухавшими стенами наверху разливался поток синевы. По краям тихой дороги стояли запоздалые каменные гости. Мужчины в тогах опирались подбородками на руки; мощные женщины разглядывали свои маленькие ноги; прекрасный быстроногий Гермес с удивлением нес на руке крошечное дитя.

Внизу перед ними открылась обширная круглая площадка, темная от окружавших ее хвойных деревьев и кустов. Вдоль них кругом тянулись старые мраморные скамьи. Середину площадки занимал обширный, загроможденный рифами бассейн. Наяды заманивали нагих всадников; они бросались в воду, размахивая мечами. С самого высокого рифа грозил им поднятым трезубцем Нептун. Наяды с развевающимися волосами убегали, испуская застывший в камне крик. Они бросались в каскад. Тритоны благоприятствовали их бегству, но внизу, положив одну ногу на край бассейна и похотливо улыбаясь, ждали их сатиры и фавны.

Герцогиня перегнулась через решетку я смотрела на эту игру.

— Этот бассейн богат приключениями, — сказала она, — и беден водой.

Нино сказал:

— Я знал, что ты сегодня будешь стоять у этого бассейна.

— Так ты все-таки был уже здесь?

— Нет…

Мальчик заглянул в водоем; небо было чисто, и он был весь наполнен синевою. Потом он посмотрел на свою возлюбленную. Она была в мягком белом платье; оно свободно падало вдоль ее фигуры. Она пошевелилась, что-то сказала, и легкая ткань заколебалась вдоль ее членов, обрисовывая все их очертания. Он вспомнил о реявшем облаке.

— Но я видел это на небе, — сказал он.

Она не ответила; склонив головы, прислушивались они к пробуждению фонтанов. Парк был полон ими. Они лежали спрятанные далеко в чаще и иссякали. Но теперь, в глубокой тишине, они приветствовали друг друга. Они шептались, вздыхали и едва слышно пели. Мальчику казалось, что это голоса цветов, переливавшихся яркими красками на платье его возлюбленной, вдоль ее тела, — кто знает, быть может, и голоса ее тела? На него пахнуло изнеможением, соблазном грез, желанием сложить руки и отдаться всецело. Он думал: «Иолла носит теперь более широкие одежды. Прежде она ходила в узких платьях и быстро. Теперь она охотно отдыхает, она бледна и закрывает глаза».

В эту минуту он услышал ее голос:

— Ты тоже живешь чувством, Нино, — ты тоже. Я много лет жила так, отдавала себя грезам и картинам и чувствовала, чувствовала. Теперь моя жизнь мне представляется странствованием по горячему песку пустыни, с пересохшими губами и сожженными подошвами. Теперь мне хотелось бы достигнуть оазиса и освежиться. Я хотела бы, чтобы меня обвевали опахалами, а я не думала ни о чем. Я хотела бы, чтобы меня любили.

Она не поднимала головы. Слова падали одно за другим, точно она роняла их в воду. Они ускользали от него и наводили на него робость.

— Ты видишь, — сказала она, — я говорю с тобою, как с истинным другом. Ты и Сан-Бакко — мои друзья.

— Иолла… — пробормотал Нино.

— Как благодарна я тебе за это имя. Как это ты придумал его? Знаешь, за всю мою жизнь еще никто не называл меня ласкательным именем… Я хотела бы, чтобы меня любили, — слабо повторила она.

Через некоторое время она выпрямилась и подошла к скамье. Она села в угол, спиной к пустому цоколю. Нино пламенно и робко смотрел на нее. Платье собралось над ее скрещенными ногами в мелкие, резко очерченные поперечные складки. Более длинные, спускавшиеся с плеч, пышными волнами окружили ее бедра. Одна рука поддерживала голову, светлым пятном выделявшуюся на темной завесе деревьев. Другая небрежно опиралась о старую, обросшую зеленым мхом мраморную спинку. Она казалась нагой до плеча в прозрачной серебряной раковине пышного рукава. Она попросила: