Генрих Манн - Верноподданный

• Название: Верноподданный
• Автор: Генрих Манн
• Издательство: Правда
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1985

Перед вами — «Верноподданный».

Роман, в котором творческие принципы Генриха Манна впервые формируются в абсолютной форме.

Книга, где частная на первый взгляд «человеческая комедия» перерастает в высокую трагедию, а судьба человека обретает черты судьбы нации!..

---

Так как Дидерих заговорил громче, Вулков повернулся к нему.

— Вы все еще здесь? — спросил он.

И Дидерих ответил вновь замершим голосом:

— Господин регирунгспрезидент…

— Что вам от меня нужно? Я с вами не знаком. Никогда не имел с вами никаких дел.

— Господин президент, в интересах дела национализма…

— С лицами, которые спекулируют земельными участками, я не веду никаких дел. Продайте ваш участок, и баста. Тогда поговорим.

Дидерих, белый как мел, чувствуя себя раздавленным, пролепетал:

— А если я соглашусь, наш договор остается в силе? Орден? Намек Клюзингу? Почетный председатель?

Вулков скроил гримасу:

— Ладно уж! Но продать немедленно.

Дидерих задыхался.

— Я принесу эту жертву, — сказал он. — Самое драгоценное, чем обладает истый монархист, — мои верноподданнические чувства должны быть превыше всякого подозрения.

— Разумеется, — буркнул Вулков, и Дидерих ретировался, гордый своим отступлением, хотя его и удручало сознание, что Вулков едва терпит его как союзника, точно так же как он едва терпит своего механика.

Магду и Эмми он застал в салоне; они сидели одни-одинешеньки, перелистывая какой-то роскошный альбом. Гости разошлись, фрау Вулков также покинула их: ей надо было переодеться к предстоящему вечеру у супруги полковника фон Гафке.

— Моя беседа с господином Вулковом дала вполне удовлетворительные результаты для обеих сторон, — сказал он сестрам, а когда они вышли на улицу, добавил: — Только сейчас я понял, что значит, когда ведут переговоры два корректных человека. В нынешнем деловом мире с его еврейским засильем об этом и представления не имеют.

Эмми, возбужденная не меньше Дидериха, заявила, что она собирается брать уроки верховой езды.

— Если я дам тебе на это денег, — сказал Дидерих, но лишь порядка ради. Он был горд за Эмми. — Скажи, у лейтенанта фон Брицена есть сестры? — спросил он. — Постарайся познакомиться с ними и добиться для всех нас приглашения на ближайший прием у фрау фон Гафке. — Как раз в эту минуту на противоположной стороне проходил сам полковник. Дидерих долго смотрел ему вслед. — Я прекрасно знаю, что оглядываться неприлично, но ведь это высшая власть, а она так притягательна!

Договор с Вулковом только прибавил Дидериху забот. Реальному обязательству продать дом он мог противопоставить всего лишь надежды и перспективы, — очень дерзкие надежды и туманные перспективы… Однажды в воскресенье — морозило и уже темнело — Дидерих отправился в городской парк и на уединенной дорожке повстречал Вольфганга Бука.

— Я все-таки иду на сцену, — заявил Бук. — Решено окончательно.

— А адвокатская карьера? А женитьба?

— Я пробовал стать на этот путь, но театр влечет сильнее. Там, знаете ли, меньше ломают комедию, честнее делают свое дело. Да и женщины красивей.

— Это еще не основание, — ответил Дидерих.

Но Бук говорил серьезно:

— Должен признаться, что пущенный о нас с Густой слух позабавил меня. Но, с другой стороны, при всей его нелепости он существует, девушка страдает, и я не могу ее больше компрометировать.

Дидерих искоса бросил на Бука испытующий взгляд: у него создалось впечатление, что Вольфганг ухватился за эту сплетню лишь как за предлог уклониться от женитьбы.

— Вы, конечно, понимаете, — строго сказал Дидерих, — в какое положение ставите свою невесту. Теперь ее не всякий согласится взять замуж. Надо быть рыцарем, чтобы сделать это.

Бук был того же мнения.

— При таких обстоятельствах, — многозначительно сказал он, — подлинно современному человеку с широким взглядом на вещи должно доставить особое удовлетворение вступиться за девушку и поднять ее до себя. В данном случае, когда ко всему в придачу есть деньги, благородство в конце концов непременно восторжествует: вспомните божий суд в «Лоэнгрине»[113].

— А «Лоэнгрин» тут при чем?

Но Бук, чем-то явно обеспокоенный, не ответил: они были у Саксонских ворот.

— Зайдемте? — спросил Бук.

— Куда?

— А вот сюда. Швейнихенштрассе, семьдесят семь. Надо же в конце концов сказать ей, быть может, вы могли бы…

Дидерих присвистнул сквозь зубы.

— Ну, знаете. Вы до сих пор ей ничего не сказали? Вы сообщаете об этом сначала посторонним? Что же, ваше дело, драгоценнейший, только меня, пожалуйста, не впутывайте, я не имею обыкновения объявлять чужим невестам о расторжении помолвки.

— Сделайте исключение, — попросил Бук. — В жизни для меня всякие сцены очень тягостны.

— Я человек принципа, — сказал Дидерих.

Бук пошел на уступки:

— Я вас не прошу что-либо говорить. Пусть ваша роль будет бессловесная, вы и тогда послужите мне моральной поддержкой.

— Моральной? — переспросил Дидерих.

— В качестве, так сказать, представителя рокового слуха.

— Что вы хотите сказать?

— Я шучу. Вот мы и пришли, идемте!

И Дидерих, смущенный последними словами Бука, без возражений двинулся за ним.

Фрау Даймхен не оказалось дома, а Густа заставила себя ждать. Бук пошел взглянуть, что ее задерживает. Наконец она вошла, но одна.

— Как будто и Вольфганг был здесь? — спросила она.

Бук сбежал!

— Понять не могу, — сказал Дидерих. — У него был к вам неотложный разговор. — Густа покраснела. Дидерих повернулся к дверям. — В таком случае разрешите и мне откланяться!

— А какой у него был разговор? — допытывалась она. — Ведь не часто случается, чтобы ему было что-либо нужно. И зачем он привел вас?

— На это я также ничего не могу ответить. Должен сказать, что я решительно осуждаю его: в таких случаях свидетелей не приводят. Моей вины здесь нет, прощайте!

Но чем смущеннее он на нее глядел, тем настойчивее она добивалась объяснений.

— Я не желаю вмешиваться в дела третьих лиц, — сказал он наконец. — Да еще если третье лицо дезертирует и уклоняется от выполнения своих первейших обязанностей.

Густа широко раскрытыми глазами смотрела ему в рот, ловя каждое слово. Когда Дидерих договорил, она одно мгновение стояла неподвижно, потом порывисто закрыла руками лицо и заплакала. Видно было, как вздулись ее щеки, а сквозь пальцы капали слезы. У нее не оказалось носового платка; Дидерих одолжил ей свой. Он растерялся при виде такого отчаяния.

— В конце концов вы не так уж много потеряли в его лице.

— И это говорите вы! — накинулась на него Густа. — Кто, как не вы, травил его! Вы, который… Мне кажется более чем странным, что он именно вас прислал сюда…

— Что вы имеете в виду? — в свою очередь, насторожился Дидерих. — Полагаю, что вы, многоуважаемая фрейлейн, не хуже моего знаете, чего можно ожидать от сего господина. Ибо там, где образ мыслен дряблый, там все дряблое. — Она смерила его ироническим взглядом, но он произнес еще строже: — Я все это наперед предсказывал.

— Вам это было выгодно, потому и предсказывали, — язвительно бросила она.

А он насмешливо:

— Вольфганг сам просил помешивать в его горшке. А если бы горшок не был обернут сотенными купюрами, он давно перестоялся бы.

— Да что вы знаете! — вырвалось у Густы. — В том-то и дело, этого-то я не могу ему простить, что ему все трын-трава. Даже мои деньги!

Дидерих был потрясен.

— С таким человеком нельзя иметь дело, — решительно сказал он. — У подобных людей нет ничего святого, на них ни в чем нельзя положиться. — Дидерих назидательно кивнул головой: — Кто равнодушен к деньгам, тот не понимает жизни.

— В таком случае вы-то ее прекрасно понимаете, — отпарировала Густа и слабо улыбнулась.

— Будем надеяться, — сказал он.

Она подошла к нему ближе и, часто моргая, смотрела на него сквозь не просохшие еще слезы.

— Вы все-таки оказались правы. Думаете, я очень буду горевать? — Она скривила губы. — Да я вообще его не любила. Попросту ждала случая избавиться от него. А он, как видите, оказался таким невежей, что сам оставил меня… Обойдемся и без него, — прибавила она, бросая на Дидериха обольстительный взгляд.

Но Дидерих лишь отобрал у нее свой носовой платок, а остальное, очевидно, его нисколько не прельщало. Густа поняла, что он по-прежнему строго осуждает ее, как тогда, в «Приюте любви». И она смиренно молвила:

— Вы намекаете на положение, в котором я невольно очутилась?

— Я ничего не сказал, — возразил он.

— Я не виновата, что люди говорят обо мне всякие гадости.

— Я тоже не виноват.

Густа опустила голову:

— Ну что ж, надо, пожалуй, смириться. Такая девушка, как я, не заслуживает, чтобы приличный человек, с серьезными взглядами на жизнь, взял ее замуж. — Говоря это, она все же искоса поглядывала, какое впечатление производят ее слова.

Дидерих засопел.

— Может, конечно, случиться… — начал он и сделал паузу. Густа затаила дыхание. — Допустим, — сказал он, отчеканивая каждое слово, — что как раз человек, весьма и весьма серьезно смотрящий на жизнь, человек современного толка, с широким взглядом на вещи, с чувством полной ответственности перед самим собой и перед своими будущими детьми, точно так же, как и перед кайзером и отечеством, возьмет на себя защиту беспомощной женщины и поднимет ее до себя.