Нина Агишева - Франкенштейн и его женщины. Пять англичанок в поисках счастья

• Название: Франкенштейн и его женщины. Пять англичанок в поисках счастья
• Автор: Нина Агишева
• Жанр: Биографии
• ISBN: 978-5-17-152206-3

“За знаменитым мужчиной всегда стоит женщина”. Почему именно ним? Так исторически сложилось. Вот и с жизнью поэта Перси Биши Шелли тесно переплелись пять женских судеб – а что о них известно? Ничтожно мало, даже о его второй жене Мэри Шелли, создательнице знаменитого романа “Франкенштейн, или Современный Прометей”. А уж что говорить об остальных… Его первая жена Гарриет и свояченица Фанни Имлей умерли совсем молодыми, а подруга Клер Клэрмонт дожила до преклонных лет и оставила дневники. В этой книге они впервые зазвучат на русском языке и поведают в том числе о годах, проведенных ею в России в качестве гувернантки в первой четверти XIX века. Пять молодых англичанок мечтали о счастье – и что же? Дадим им слово, пусть сами расскажут. И помогут сегодняшним женщинам лучше понять себя ( ). В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

---

Но тогда, весной 1793-го, их отношения были еще безоблачными, и Мэри, воспользовавшись приглашением садовника ее английских хозяев в Марэ (слуги ее все-гда любили) пожить в его загородном домике, переехала в Нёйи.

Они тогда впервые жили вместе, спали в одной постели, завтракали за одним столом, потом Имлей уезжал в город по делам, а Мэри шла бродить по окрестностям. Вечерами он рассказывал ей об Америке и обещал, что когда разбогатеет – а сейчас во Франции это более чем реально – они вместе уедут на берега Огайо: там самое прекрасное место на земле. Мэри так мечтала об этом! Она видела их дом и сад – хозяйство, домашнюю птицу и даже коров. У них будет много детей, а по вечерам они будут читать и писать книги. Но пока что она покорно слушала про британскую блокаду и эмбарго, про расширение его компании на Скандинавию, про серебро Бурбонов – и ничего не понимала. Она даже упрекала его: а как же наши идеалы? Нам что, так необходимо богатство? Он сердился, и она замолкала. Потом уже, в Лондоне, Мэри поняла, что ее избраннику был важен не результат, а сам процесс – он не мог жить без путешествий, сделок, контактов с какими-то сомнительными личностями, без опасности, наконец. И Франция, сгорающая в огне революции, была просто Клондайком. Хотя, кажется, ни один нормальный человек там уже не смог бы жить: однажды Мэри все-таки выбралась в город и увидела на брусчатке потоки крови. Они текли и текли, как ручьи после дождя. Рядом была гильотина – это объяснил прохожий. Он вывел ее из этого страшного места и сказал, чтобы она не появлялась в городе одна: “Тем более что вы иностранка, мадам, это становится очевидно, едва вы только раскроете рот”.

Богатство – о, оно ничего не стоит, думала она тем летом. И Гилберт, и владелец коттеджа велели ей не выходить из дома, но вокруг была такая красота, свежая зелень и первые цветы, так пели птицы и светило солнце, что однажды она дошла пешком до Версаля. Удивительно, но он стоял почти пустой, разграбленный еще не до конца. Груды мусора соседствовали там с огромными портретами французских королей и дорогой мебелью с поврежденной штыками обивкой. По паркету бегали кошки, а в Зеркальной галерее, казалось, сама смерть глядела на нее со всех сторон. Мэри дошла до фермы Марии-Антуанетты – коров и овец там уже, конечно, не было, вокруг только огромные деревья, давно не кошенная трава и сплошь заросшие сорняками цветочные клумбы. Но первоцветы пробивались наружу вопреки всему! Это была живая иллюстрация бренности всех человеческих устремлений к славе и богатству. Сама хозяйка этого прекрасного места уже находилась в Консьержери и ждала осени – 16 октября по распоряжению Робеспьера ее казнят. Как Мэри хотелось тогда, чтобы все это версальское горестное запустение Гилберт увидел вместе с ней! Но он целыми днями пропадал в городе, и она сходила с ума от того, что не знала, вернется он или нет. Впрочем, тогда он еще возвращался каждый вечер.

В конце лета – после регистрации в американском посольстве – они переехали в Париж, в дом на Фобур Сен-Жермен, там было спокойнее, чем в Марэ. Новые дома из белого камня – левобережный пригород Парижа. Как не хотелось уезжать оттуда в Гавр – но это был порт, и корабли могли оттуда плыть в Скандинавию, с которой Имлей торговал. Да и в Париже были арестованы уже почти все друзья – Элен Мария Уильямс, которая, как и Мэри, писала в английские издания о Французской революции, Томас Пейн, Томас Кристи. Маркиз де Кондорсе – он просил Уолстонкрафт составить проект образования для женщин – был приговорен к смерти.

Она не раз думала потом: Господь бросил меня в этот ад, чтобы я испытала наконец настоящее счастье? Единственный раз в жизни?

…В комнату привели Фанни – попрощаться с матерью. Но Мэри не видела ее, не видела ничего. Неожиданно она почувствовала, как за ее спиной, в изголовье кровати подул сильный ветер. Очень сильный, почти ураган. Он подхватил ее и куда-то понес, пока она не оказалась на краю обрыва. Мэри вдруг стало легко и радостно. Она смотрела вниз, себе под ноги и гадала: что там? Может быть, Париж?..

* * *

На рассвете 10 сентября, спустя десять дней после рождения дочери, Мэри Уолстонкрафт не приходя в сознание умерла на руках у мужа. Друзья появлялись в доме один за другим – они среза́ли на память локоны знаменитой Уолстонкрафт и оставляли в книге памяти слова соболезнования. После они писали грустные письма с этой ужасной новостью и рассылали их по всему миру. Уильям Годвин не верил в Бога, поэтому ничто не могло примирить его с потерей. Он понимал, что Мэри больше нет в этом мире, и долго не хотел никого видеть. Лишь один раз он вышел из своей комнаты – чтобы принять в дар от художника Джона Опи портрет Мэри, который тот нарисовал совсем недавно, летом, когда Мэри была уже беременной. Сегодня этот портрет висит в Лондоне в Национальной галерее, и Мэри Уолстонкрафт по-прежнему грустно и задумчиво смотрит с него на каждого, кто к ней подходит.

Мэри Шелли Жена, или Люди из камня

1 Он появляется

Их – Шелли, Мэри и ее сводной сестры Джейн – побег из Англии начался 28 июля 1814 года в четыре часа утра. По правде говоря, Шелли собирался выкрасть из дома своего кумира, философа и писателя Уильяма Годвина, только его дочь Мэри. Именно ей ровно месяц назад он поклялся в вечной любви на могиле ее матери Мэри Уолстонкрафт. Злые языки после утверждали, что Мэри отдалась ему прямо на траве кладбища церкви Сент-Панкрас, но это не так. Почему выкрасть? Что мешало аристократу Шелли, хотя и выгнанному с позором из Оксфорда за атеизм, но все же будущему баронету и богачу, как все предполагали, жениться? Увы, он уже был женат на дочери торговца Гарриет Уэстбрук – и точно так же тремя годами раньше тайком увез шестнадцатилетнюю девушку из лондонского дома отца в Шотландию, где 28 августа 1811 года и был зарегистрирован их брак. У них родилась дочь Ианта, и в марте 1814-го, то есть за три с небольшим месяца до побега с Мэри, Перси и Гарриет обвенчались в лондонской церкви, чтобы Ианта не считалась незаконнорожденным ребенком. Увы, та же причина заставила когда-то сочетаться законным браком и родителей Мэри. Эти слепые следования букве закона и людской молве имеют мало общего с настоящей любовью и слишком часто приводят к несчастьям. Умолчим пока о том, что в момент побега Мэри и Шелли Гарриет ждала второго ребенка (он родился в ноябре), иначе невольно примкнем к лондонскому обществу, назвавшему Шелли после этого события исчадьем ада.

Семнадцатилетняя Мэри была страстно влюблена в уже знаменитого поэта, она зачитывалась его стихами и поэмами, но страшилась предать отца. Зато Джейн, дочка новой жены Годвина, давно рвалась из дома: с отчимом ее ничего не связывало, а мать с ее вечными жалобами на безденежье ей смертельно надоела. Поэтому она и упросила сестру позволить ей присоединиться к влюбленной паре – и надо было быть поглощенной одной лишь философией и литературой, витающей в облаках Мэри Годвин, чтобы на это согласиться. Вот и теперь Джейн не задумываясь прыгнула в поджидающую их карету и с ужасом увидела, что Мэри со всех ног помчалась обратно – правда, всего лишь для того, чтобы оставить отцу на столе прощальную записку. В доме все еще спали, и никто ничего не заметил.

На этот раз Шелли вез возлюбленную не в Шотландию (брак все равно был невозможен): он выбрал Францию – родину свободы и прав граждан, как ему казалось, и, кроме того, туда отправилась в свое время мать его избранницы – Мэри Уолстонкрафт.

Если бы новая влюбленная пара потрудилась перечитать работу Уолстонкрафт “Исторический и моральный взгляд на французскую революцию”, то, возможно, выбрала бы другой маршрут, но им было не до того. Сейчас они тряслись в карете на пути в Дувр (75 миль от Лондона) и даже не глядели в окно, опасаясь погони. В Дувре без промедления наняли рыбацкую лодку и потребовали тотчас же везти их во Францию.

Ночью начался шторм, и утлое суденышко бросало из стороны в сторону. Если бы не темень и сильный ветер, матросы наверняка были бы впечатлены представшей перед ними картиной. Высокий стройный Шелли с густой копной вьющихся волос и горящим взором стоял на самом носу шхуны и, казалось, не замечал, что волны окатывали его с ног до головы и его плащ уже промок до нитки. Перси испытывал экстатический восторг от разгула морской стихии (он ее никогда не боялся, что в конце концов его и погубило) и упоение от очередного побега. Бледная как полотно Мэри – а она тогда была хороша: белокожая, с высоким лбом и большими карими глазами – лежала прямо на палубе и умирала от страха и морской болезни. Ей было так плохо, что Шелли в какой-то момент сел рядом и положил ее голову себе на колени, да так и просидел до самого берега. И только ловкая маленькая Джейн не теряла самообладания ни на минуту и даже кокетничала с капитаном. Экипаж решил, что те двое точно чокнутые, а вот эта не даст себя в обиду и к тому же прехорошенькая, поэтому ей одной предложили огромный брезентовый плащ с капюшоном, под которым Джейн было сухо и отчаянно весело. Приключение обещало стать головокружительно интересным! Наконец странная троица, похожая на выкупавшихся в луже воробьев, сошла на берег в Кале, где Перси снял комнаты в самой дорогой гостинице “Дессан”. (Деньги, пока они у него были, он тратил легко, и в конце путешествия они уже считали каждый пенни или сантим, как во Франции.) Не успели беглецы прийти в себя, как слуга известил, что прибыла “полная леди” и требует встречи со своей дочерью.