Джон Маррс - Когда ты исчез

• Название: Когда ты исчез
• Автор: Джон Маррс
• Жанр: Триллер
• Год: 2023
• ISBN: 978-5-04-181625-4

От автора бестселлера «THE ONE. ЕДИНСТВЕННЫЙ», лауреата премии International Thriller Writers Award 2021. Она жаждала правды. Пришло время пожалеть об этом… Однажды утром Кэтрин обнаружила, что ее муж Саймон исчез. Дома остались все вещи, деньги и документы. Но он не мог просто взять и уйти. Не мог бросить ее и детей. Значит, он в беде… И все же это не так. Саймон действительно взял и ушел. Он знает, что сделал и почему покинул дом. Ему известна страшная тайна их брака, которая может уничтожить Кэтрин. Все, чем она представляет себе их совместную жизнь – ложь. Пока Кэтрин учится существовать в новой жуткой реальности, где мужа больше нет, Саймон бежит от ужасного откровения. Но вечно бежать невозможно. Поэтому четверть века спустя он вновь объявляется на пороге. Кэтрин наконец узнает правду… Так начиналась мировая слава Маррса… Дебютный роман культового классика современного британского триллера. Здесь мы уже видим писателя, способного умело раскрутить прямо в самом сердце обыденности остросюжетную психологическую драму, уникальную по густоте эмоций, по уровню саспенса и тревожности. «Куча моментов, когда просто отвисает челюсть. Берясь за эту книгу, приготовьтесь к шоку!» – Cleopatra Loves Books «Необыкновенно впечатляющий дебют. Одна из тех книг, что остаются с тобой надолго». – Online Book Club «Стильное и изящное повествование; автор нашел очень изощренный способ поведать историю жизни». – littleebookreviews.com «Ищете книгу, бросающую в дрожь? Если наткнулись на эту, ваш поиск закончен». – TV Extra

---

Ночь я провел мирно, а вот рано утром возле потрепанного фургона, где я спал, припарковался минивэн с багажником на крыше, битком набитым пластиковыми чемоданами. Без лишней суеты я собрал вещи и вылез через заднее окно, одеваясь на ходу, словно беглец.

У самых ворот замедлил шаг и остановился, услышав детский плач. Один из новых гостей, мальчишка лет трех, видимо, не сдержав волнения, бросился к фургонам, но, запнувшись, упал и ссадил коленку.

Мать, уронив сумку, обежала машину и подхватила сына на руки. За годы отцовства я научился отличать искренние слезы от поддельных. Мальчик плакал намеренно. Он знал, что чем громче будет реветь, тем крепче его пожалеют.

С моей матерью такой трюк не прокатывал… Последний раз я видел ее двадцать лет назад – и от всего сердца пожелал ей в тот день сдохнуть.

Мой отец, Артур, был человеком хорошим, но совершенно безвольным. Единственная его ошибка заключалась в том, что он отдал сердце ветреной женщине. Дорин была полной его противоположностью. Взбалмошная и непостоянная, она то исчезала, то вновь появлялась в нашей жизни. С нами она была весела, внимательна и щедро одаривала нас любовью. Не успев зайти в комнату, озаряла своим присутствием каждый уголок и заполняла его смехом. Мы возводили с ней в гостиной шалаши из простыней, накидывая их на диван, потом заползали внутрь и жевали рассыпавшееся в руках печенье, взятое в магазине по акции.

Однако женщина, которую мы с Артуром любили всей душой, редко задерживалась в нашем доме. Неважно, сколько времени она проводила с нами – месяц, полгода или, если повезет, целый год, – мы всегда поглядывали на часы, ожидая неизбежного.

Она изменяла мужу часто и в открытую. Порой незнакомцу достаточно было подмигнуть – и она тут же бросалась ему на шею. Однажды Дорин сбежала с хозяином местного паба в Сандерленд и устроилась там официанткой. В другой раз повелась на обещания пилота «Пан Американ» показать ей мир и успела добраться с ним до самого Бирмингема, где тот ее бросил.

Еще она подолгу пропадала в Лондоне. Отец из-за этого часто с ней ссорился, особенно когда они думали, что я сплю. Дорин боялась быть счастливой – и при этом боялась одиночества. Разрываясь между этими двумя чувствами, она бежала то к нам, то от нас. И хотя я привык к ее отлучкам, все равно не видел в ее метаниях смысла.

– Саймон, я здесь задыхаюсь! – пыталась она объяснить, когда я в очередной раз поймал ее при побеге.

Она стояла на коленях, одной рукой держа чемодан, а в другой сжимая мою ладошку, и разговаривала с шестилетним ребенком так, словно он мог разобраться во всех перипетиях ее сердца.

– Я люблю вас с папой, но мне этого мало! – крикнула Дорин, распахивая входную дверь, и уселась в чужой синий «Остин Хили».

Мы всегда прощали ей драматические эскапады. После отъезда становилось даже легче – лучше так, чем тоскливо ожидать неизбежного.

Я пожелал матери смерти лишь затем, чтобы эта круговерть наконец закончилась.

Даже сегодня, став взрослым человеком, готовым начать жизнь с чистого листа, я все равно, несмотря ни на что, в глубине души тосковал по матери. После всех обещаний, что она нарушила, после всех слез, которые я пролил по ее вине, я не мог двигаться дальше, не сообщив, что простил ее.

Когда я последний раз о ней слышал, она жила где-то в Лондоне.

Небеса разверзлись, и дождь хлынул ровно в тот момент, когда рядом, вспыхнув габаритными огнями, притормозил автомобиль. Я подбежал к нему.

Благодаря матери я понял, что порой не остается другого выбора, кроме как послать всех к чертям.

А у меня были более веские причины бросить семью, чем в свое время у Дорин.

Хемел-Хемпстед

13:10

Высадившись на автозаправке в нескольких милях к югу от Лутона, я укрылся от дождя под металлическим навесом.

Сел поближе к масляному обогревателю – может, удастся высушить одежду. Под ножку железного стула, чтобы тот не качался на выщербленной плитке, подложил пару свернутых салфеток. Коренастый мужчина в красной шапочке и фартуке за стойкой сжалился и бесплатно налил мне большую кружку горячего чаю.

Я думал о том, что скажу матери, когда ее найду. Я бывал у нее в гостях. Мне тогда было тринадцать, и она вдруг начала слать из Лондона письма – одно за другим. Уверяла, что каждый день думает обо мне. Писала те самые слова, которые я хотел услышать от нее последние пять месяцев, прошедших со дня ее отъезда. Каждое предложение я перечитывал по сто раз, пока оно намертво не въедалось в память.

Мне не хватало Дорин, и отцу, наверное, тоже, хотя мы никогда об этом не говорили. Поэтому нашу переписку я держал в секрете. Перехватывал почтальона, а письма прятал на книжной полке возле кровати. Суетливо писал ответы, рассказывал ей про школу, про друзей и свои обычные занятия. Даже про чудесную девочку, с которой недавно познакомился на уроке английской литературы.

Потом, как-то раз, Дорин попросила ее навестить. Она сказала, что живет в большом доме и у нее есть пустая комната. Если хочу, я могу ее занять. Она работает в ресторане неподалеку и готова выслать мне денег на билет.

Я, изрядно поборов сомнения, решился заговорить об этом с отцом. Тот был удивлен и, наверное, даже немного разочарован моими секретами. Он пытался найти разные причины, чтобы отговорить меня. Предупреждал, что ничего хорошего из нашей затеи не выйдет.

– Когда я встретил Дорин, шевелюра у меня была всем на зависть, а теперь посмотри, что от нее осталось, – в отчаянии привел он последний довод, ткнув пальцем в свою лысину. – Она и из тебя, Саймон, все соки выпьет.

Впрочем, мы оба понимали, что он упрямится лишь из страха: боится, я предпочту остаться с ветреной мечтательной мамашей, а не с надежным, вечно занятым и лысым отцом. Я обещал, что никуда не денусь, хотя, надо признать, в глубине души подумывал о переезде. Артур пока не предавал меня – это будет позднее, – но тайная жизнь Дорин Николсон манила пуще любых земных радостей.

Я воображал, как она живет в роскошном особняке и вечерами, разодетая в пух и прах, устраивает гламурные вечеринки для лондонской элиты. Я обязан был увидеть ее жизнь собственными глазами. В конце концов отец смилостивился и отпустил меня. Причем проезд оплатил сам, убедившись притом, что я купил обратный билет.

Повзрослев, я понял, что мы с Дорин искали перемен по разным причинам, хотя невольно выбрали один путь. Я начинал понимать ее, как не понимал никого другого.

Лондон

17:30

До окраин Лондона я добрался на «Моррис Миноре» в компании четырех йоркширских терьеров, дремавших на заднем сиденье. На заправке подошел к пожилой супружеской чете, и те согласились подвезти меня до столицы. Они ползли по автостраде с черепашьей скоростью – километров шестьдесят в час, – запуская по кругу одну и ту же кассету с лучшими хитами Джона Денвера[3]. Не сразу уловив иронию ситуации, уже на втором куплете я начал подпевать: «Уведи меня домой, сельская дорога».

Я рассеянно теребил ремешок на запястье – единственный подарок Дорин, что у меня остался, – и глядел в окно на пыхтящий вдалеке поезд.

Вспомнилось, как двадцать лет назад мать встречала меня на вокзале, нервно затягиваясь сигаретой без фильтра. Никотин и лавандовые духи облепили мне пальто, когда она прижала меня к груди, и на щеках у нее заблестели слезы.

– Как я рада видеть моего мальчика! – всхлипнула она. – Ты даже не представляешь!

Я представлял, еще как, потому что меня тоже раздирали эмоции.

Мы уселись на верхней платформе красного двухэтажного автобуса, чтобы доехать до ее дома в Бромли-бай-Боу на востоке Лондона. Дорин обнимала меня за плечи и постоянно целовала в макушку, а ветер трепал мне волосы. Я увлеченно разглядывал дома, восторгаясь архитектурой города, и торопливо делал в блокноте эскизы самых известных зданий вроде парламента или собора Святого Павла, чтобы показать потом Стивену. Он, как и я, был одержим старинными зданиями, имеющими историческую ценность, – а таких в Лондоне было немало.

– Приехали, – наконец объявила мать и нервно улыбнулась, словно пытаясь меня взбодрить.

Увидев ее тесный домишко, я изо всех сил постарался изобразить радость. Он был гармошкой зажат в тесном проулке среди десятков других таких же убогих лачуг. Однако я убедил себя, что это пустяки; главное – я с мамой.

Дорин отперла входную дверь, и когда на лицо ей упало солнце, на щеках стали заметны слезы, от которых поплыл макияж. А еще – тень пурпурного синяка под глазом, густо замазанного косметикой.

Когда она взяла мой чемодан, чтобы занести в коридор, рукав платья в цветочек задрался, обнажив запястье, щедро усеянное желтыми и синими пятнами. Я промолчал.

Внутри домик оказался аккуратным, но обставленным весьма скудно; ремонта он не видел со времен войны. Обои пытались сбежать со стен, и их удерживали на месте только куски липкой ленты. Потолок над вытертым креслом, из которого торчала набивка, потемнел от сигаретного дыма. В коридоре рядом с белыми туфельками на шпильке валялись здоровенные изношенные мужские ботинки.