Marlon James - Лунная Ведьма, Король-Паук

• Название: Лунная Ведьма, Король-Паук
• Автор: Marlon James
• Жанр: Зарубежное фэнтези
• Год: 2023
• ISBN: 978-5-04-185948-0

Финалист премии Dragon Award. Бестселлер по версии The New York Times. Лучшая книга года по версии NPR. Лучшее фэнтези по версии редакции Amazon.com Продолжение романа-финалиста Национальной книжной премии «Черный Леопард, Рыжий Волк». История столетней вражды Лунной Ведьмы Соголон и канцлера Аеси, увиденная глазами 177-летней чародейки. Говорят, что Аеси так тесно связан с Королем, что вместе они подобны пауку с восемью конечностями. Власть Аеси сильна и смертоносна. Чтобы бросить ему вызов, нужны не только храбрость и хитрость. И у Лунной Ведьмы есть на то свои причины. «Беовульф, подвинься!» – The Washington Post «Фэнтезийный мир, который реализован настолько хорошо, будто создан Толкином». – Нил Гейман «Африка, рожденная в воображении сочинителя, с неотъемлемым эхом Толкина, Джорджа Мартина и Черной Пантеры». – Салман Рушди «Литературный аналог Вселенной Марвел». – Митико Какутани «Редкое продолжение, которое лучше своего предшественника. Захватывающая книга, она является как самостоятельной, так и сиквелом. Не совершите ошибку, этот цикл обязательно нужно прочитать». – NPR «Марлон Джеймс находит красоту в мрачных образах, даря читателям мистический мир, вдохновленный Африкой. В нем все столь тщательно продуманно и детализовано, словно у Дж. Р. Р. Толкина». – Los Angeles Times «Впечатляюще живой роман. Фильмы Квентина Тарантино по сравнению с хореографией боевых сцен у Джеймса выглядят сонными. Добавьте также дьявольски изобретательный каталог существ, ползающих по потолкам, выпрыгивающих из-за деревьев и даже проникающих через порталы четвертого измерения, чтобы страницы вскипели от ужаса». – The Washington Times «Воображение у Марлона Джеймса необъятное и буйное, а многочисленные сцены сражений живые и заставляют сердце замереть. Но что осталось со мной, так это его более тонкие наблюдения за состоянием человека. Лунная Ведьма осветила мой путь и показала мне, как женщина может ориентироваться в этом опасном, замечательном мире. Когда я дочитала последнюю страницу "Лунной Ведьмы, Короля-Паука", я нашла свой экземпляр "Черного Леопарда, Рыжего Волка" и начала читать с самого начала». – The New York Times Book Review «Марлон Джеймс настолько до свирепости мощный и динамичный рассказчик, что нет времени беспокоиться о всей грандиозной схеме сюжета. Вдохновленные народным стилем письма, смоделированным по устной традиции африканских гриотов, сцены непристойные, декламационные и быстро переходящие в конфронтацию. События до такой степени безумны и закручены, что становятся почти галлюцинациями. Именно невероятные страсти этой трилогии, а не какая-либо очевидная цель повествования, делают ее такой захватывающей». – The Wall Street Journal «Это работа, которая одновременно соответствует стандарту иммерсивного построения мира в книгах Толкина и Мартина и привносит в жанр голос, не похожий ни на что ранее существующее. Если Джеймсу удалось поразить воображение читателей "Черным Леопардом, Рыжим Волком", то эта вторая книга, она темнее, длиннее и лучше. Книга настраивает читателей на то, что, несомненно, станет превосходным финалом цикла». – The Boston Globe «Из более чем 1200 страниц цикла Джеймса ясно одно: "Лунная Ведьма, Король-Паук" даже лучше, чем "Черный Леопард, Рыжий Волк". Вы можете сначала прочитать "Лунную Ведьму" ничего не пропустив; это даже лучшее введение в мир Джеймса». – AV Club «Средневековый праздник ослепительной фантазии. Это вульгарно и жизнерадостно, масштабно и жестоко. Когда я прочитал "Черного Леопарда", я понял, что читаю цикл, меняющий жанр. После прочтения "Лунной Ведьмы" я по-прежнему убежден, что Джеймс перестраивает жанр фэнтези». – Minneapolis Star-Tribune «Прекрасный роман с хорошо развитыми персонажами, вовлеченными в очень реальную и ужасающую борьбу не только за свои жизни, но и против жизненного цикла, который повторяется из поколения в поколение». – San Francisco Chronicle «Мастерски переворачивает первую книгу с ног на голову… Джеймс делает мифическое мучительно реальным». – Esquire «Еще круче первого романа». – Buzzfeed

---

Девочка отсчитывает дни. Разум возвращает ее в библиотеку, где она касается боле и отводит руку, измазанную козьей кровью и куриной тоже. Разводы крови стекают по стене. Взгляд кочует туда, откуда он пришел, затем в сторону, вверх, и постепенно, как сквозь туман, перед взором проступают его ступни, голени и затем ночная рубашка. Из груди торчит заостренная балка, руки раскрыты широко, как для объятий, и неподвижные глаза, безжизненно устремленные куда-то вдаль – смотрят, но не видят. Соголон слишком напугана, чтобы назвать его по имени или позвать на помощь. Она поворачивается к проему, а он заходит нахмуренный, томясь желанием сделать свое дело и надеясь, что она уйдет прежде, чем он будет вынужден ей приказать. Он входит и замечает ее. «Ты воровка, была и есть», – бросает он с презрением. И вот он уже, распластанный, висит на стене. Его пустые глаза заставляют Соголон задаться вопросом, что он наметил на тот день, что собирался делать с восходом солнца, как сейчас, где бы он был около полудня. Когда человек гибнет, ты убиваешь и его будущее тоже. Хотя она никого не убивала. Ей нужно было выйти из комнаты и вернуться обратно, стереть каждый свой шаг, сделанный там, отменить свое присутствие. Но, не дойдя до дверного проема, Соголон снова останавливается.

Хозяин, скованный неподвижностью. Соголон гадает, что же ее ждет в конце этого дня, как вдруг у неживого подергивается левая нога, затем правая. Затем он приподнимает голову и пытается закричать, но изо рта изливается кровь, густая как мед. Голова конвульсивно дергается, руки судорожно трепещут. Соголон бежит.

Снаружи во внутреннем дворе, прямо возле входа, она всем телом подается вперед, и ее начинает неудержимо рвать; выташнивает всё дочиста, и всё равно продолжаются рвотные спазмы. Близится рассвет, ничто не может задержать наступление следующего дня. Соголон, едва желудок более-менее успокаивается, спохватывается, что скоро появятся люди, которые никогда не пробуждаются раньше ее, но всегда встают первыми, чтобы улизнуть и заняться кое-чем с хозяином, если тот сам не приходит за этим ночью. Соголон спешно ногами набрасывает поверх блевотины грязь и бежит обратно внутрь. Там она прокрадывается к своей постели и укрывает простыней пыльные ноги. Отвернувшись от рабыни, Соголон смотрит туда, где пол сходится со стеной, и ждет, когда рабыня зашевелится. Вот она тихонько отряхивает пыль с ночного белья, пытается бесшумно пройти к лохани с водой в поварне, опускает руку в воду, не желая, чтобы слышались всплески, и обнюхивает себя; нюхает еще раз, под мышками, и вытирает их, а за ними грудь, ноги и ку; прихватывает свою постель, сворачивает ее и подходит к шкафу, осторожно открывает створку до первого поскрипывания, закрывает, выходит на цыпочках из комнаты. Ее неслышная поступь становится еще тише по мере того, как она отдаляется, пока звук не смолкает окончательно; Соголон считает ее шаги, которых не слышит, и задается вопросом, сколько шагов надо сделать до восточной части дома, если она движется постоянно или приостанавливается, потому что Наниль всегда осторожничает, чтобы никого не разбудить; затем считает, сколько шагов от наружного прохода до внутреннего, мимо гостиной и еще одного ответвления в супружескую спальню; мимо нескольких потрескавшихся плиток, которые хозяйка всё никак не добьется от хозяина заменить, и, наконец, останавливается перед библиотекой. Должно быть, Наниль постукивает в дверь своим тайным стуком, затем пережидает два вдоха, может, три. Она не смотрит никуда, кроме пола, а дойдя до места, задирает на себе тунику, опускается на колени, с них на четвереньки, и ждет еще три мгновения, может, четыре. Соголон всё так же лежит на боку, на полу, глядя туда, где пол сходится с потолком, и ждет. Она удивляется, почему этого до сих пор не происходит. Может быть, в комнате плохая видимость или там творится что-нибудь еще? Или вообще всё просто кажется? Но тут Наниль заходится воплем. Вопль – один, и другой, и третий, а Соголон остается неподвижной, лишь слезы текут из глаз. Наниль все кричит, потом мертвое затишье. И вот быстрый скрип открывающейся двери, которая громко стучит о стену.

– Что за бесовщина творится в моем доме? – недовольно бурчит хозяйка. – Я этой чертовой кукле сейчас устрою, а вместе с ней этой… – Хозяйка осекается. Соголон ждет, и это происходит. Теперь хозяйка кричит и визжит, и снова кричит, и вот уже частые тревожные шаги шуршат по коридорам. На улицу за помощью выбегают близнецы. То чувство вновь переполняет Соголон, и она, вскочив, выбегает на улицу как раз вовремя, чтобы разблеваться в арочном проходе.

Весь тот день хозяйка рыдает. Чуть за полдень она вызывает к себе Соголон и говорит:

– Ну-ка развлеки меня тем, чему ты научилась у себя в буше.

Соголон в замешательстве. Она говорит, что не из буша, на что хозяйка возражает:

– Тогда почему ты всегда пахнешь высокой травой? – и хохочет заливисто и громко, хотя Соголон смешным это не находит. Раньше от нее пахло грязью, а теперь она пахнет любым цветком, какой только удается найти, но никогда не травой.

– Развлеки меня-а-а! – вдруг заходится воем хозяйка, падает со стула и остается на полу, пока ее не поднимают прибежавшие на крик кухарка и один из близнецов.

– Ты почему не пособила ей встать? У-у, бестолочь, никакого с тебя толку, – ругается кухарка.

В течение трех дней от запаха, исходящего из комнаты хозяйки, свербит в носу.

В библиотеке ей делать было нечего – совсем. Хозяин имеет полное право находиться в своих покоях, она – нет. Тем не менее она вошла туда по собственной воле, что сделало ее предметом господского внимания, подобное должно было исходить от хозяина, а не от нее. Но если бы хозяин к ней не прикоснулся, он бы сейчас расхаживал по дому как ни в чем не бывало, по-прежнему обходя ее стороной. Голос, похожий на ее собственный, напоминает, что хозяйка велела ей ему не отказывать.

Если бы она не зашла в ту комнату без разрешения, как завзятая воришка, там бы не было никого, кто мог соблазнить хозяина, кроме Наниль.

«Ты навлекаешь зло на себя и на него. Закрой свой рот, пока он показывает тебе, для чего нужны твои дырки, и просто тверди себе: «Да, это и есть мой удел. Для этого я и создана».

«Нет. Я ничего не делала, это сделал ветер. Просто ветер».

Бремя размышлений превращает Соголон в полено. Она даже не видит, что стоит в поварне, пока кухарка не кричит ей на ухо:

– Прочь с дороги, дурища! Ты разве не видишь, что все здесь своим горем заняты?

Как раз в этот момент в поварню шаткой поступью заходит хозяйка, а за ней на крике вплывает ее сестра. Хозяйка едва держится, в безумных глазах потерянность, как будто она смотрит и видит вчерашний день. Она чуть не падает, а схватив Соголон за тунику, чуть не валит ее вместе с собой на пол.

– Это ты убила моего мужа? Говори правду! Правду, правду! Это ты? Ты убила моего господина? Ты, ты!

У хозяйки дурно пахнет изо рта. Держащая ее Соголон часто моргает, и по ее лицу текут слезы. Хозяйка отстраняется и хватает кухарку.

– Это ты убила моего мужа! А ну говори правду! Я приказываю! Это ты убила? – требует она ответа. При этом она хватает кухарку и пытается ее трясти, но у той мощная фигура, и встряхнуть получается только платье. Наблюдая, как госпожа смотрит на кухарку, Соголон понимает, что она не требует, а молит. Хозяйка от нее отцепляется и выходит на улицу, где замечает одного из близнецов. Две сестры готовы ее схватить, но этого не требуется. Руки у хозяйки опускаются, и она, поникнув, возвращается к себе в комнату.

Почти разом происходят две вещи: похороны хозяина и вызов к королевскому двору. В ночь похорон Соголон просыпается и видит, что фонарь в ее окне погас. Утром в день обряда сестры наряжают госпожу в черное, она должна носить этот цвет в течение девяти лун. Ближе к вечеру мужчины возвращаются с еще одной коровой и забивают ее прямо там же, на дворе, давая крови течь, куда она хочет. После того как корова забита, ее кромсают на мясо, рубят кости и варят всё это в трех котлах с солью, гвинейским перцем, чесноком, сумбалой и арахисовым маслом. Затем каждый, связанный с покойником узами родства или закона, ест. Люди сидят на полах в доме, на дорожках, на земле двора и снаружи на улице. Аппетитно причмокивая, они восхищаются чудесным вкусом и воздают хвалу хозяину, который теперь стал одним из предков, наблюдая и вынося суждения как о живых, так и о мертвых.

Жрец окропляет всех родственников освященной водой и натирает травами, чтобы отогнать крадущиеся за ними тени, иные, чем те, которые отбрасывает тело.

Но ни Соголон, ни кухарка, ни кто-то из работников участвовать в пиру не приглашены, потому что они не «кровь», то есть не сродники.

– Оно и хорошо, – говорит кухарка. – Их бесы – им их и отваживать.

– Дом Комвоно восстановлен в монаршей всемилости, – сообщает добрую весть отрок-гонец с непомерно широкой улыбкой. Слова он произносит так, будто не знает, что говорит и кому, и это правда. Он не знает, что прибыл в дом в разгар траура, а известие сообщает первой встречной девчонке. – Боги да принесут вам утешение, – добавляет он перед своим скорым уходом, всё это время глядя в потолок, будто ловит там наблюдающего за ним злого духа.