Мария Марич - Северное сияние

• Название: Северное сияние
• Автор: Мария Марич
• Жанр: Историческая проза

Исторический роман Марии Марич «Северное сияние» охватывает важнейший исторический период в жизни России — начало XIX века. Война с Наполеоном, декабристское движение, казни и ссылки, смерть Грибоедова и Пушкина — все эти события легли тяжелым бременем на прогрессивное российское общество.

---

— Ну, что там?

— Видел наших. Орлов все пошучивает. Говорит, что петербургский разгром — не конец, а только начало конца. Был у него и Якушкин. Орлов свел его с Мухановым. А тот, быв очевидцем четырнадцатого, настаивал на том, чтобы, во что бы то ни стало выручить плененных товарищей, и напрямик заявил, что поедет в Петербург и убьет царя. При этих словах Орлов взял его за ухо, потянул к себе и чмокнул в лоб. Затем направил нас всех на собрание к Митькову, а сам туда не приехал. Сказался больным, хотя был в мундире, при ленте и орденах.

Волконский глубоко вздохнул. О Михайле Орлове он не беспокоился. Знал, что его брат, Алексей Орлов имеет большое влияние на нового царя и в обиду Михаила не даст. Но страшила судьба Пестеля. И решил увидеться с ним непременно.

Как только Киселева возвратилась в гостиную, Волконский стал прощаться.

— Что же вы торопитесь, князь? Отужинайте с нами, — пригласила она. — Муж прислал сказать, что сейчас будет. Право, оставайтесь.

Но Волконский отказался.

Когда он выходил, Киселева печально покачала ему вслед головой.

Некоторое время она и Басаргин сидели молча.

— Князь Волконский, наверно, знает… — начала Киселева и умолкла.

— О чем? — Басаргин строго поглядел на нее.

Она покраснела до слез.

— Вы отлично знаете, мсье Басаргин, наше с мужем к вам расположение. И поэтому, прошу вас, не посчитайте мою откровенность за неуместную навязчивость… Я слышала некоторые разговоры мужа с генералом Чернышевым. Над вами, князем Волконским и вашими друзьями собирается гроза. Но вы можете спасти себя полным открытием тайны, связывающей вас с теми, кто уже во власти правительства…

Басаргин встал:

— Вы мне советуете сделать то, чего мне не позволит моя совесть.

— Но тогда вы погибнете! — с тоской произнесла Киселева.

Басаргин поднес к губам ее руку и спокойно проговорил:

— Если бы я услышал эти слова даже тогда, когда была жива моя жена и жизнь для меня была прекрасна, даже тогда я не нашел бы иного ответа.

— Я так и знала, иного ответа ни вы, ни ваши друзья дать не можете…

Киселева закрыла лицо руками и умолкла. Послышался звон шпор, и в гостиную вошел Киселев. Он пристально оглядел жену и Басаргина. Тот встал.

— Поручик Басаргин, — начал Киселев таким официальным тоном, каким раньше никогда не обращался к Басаргину.

Басаргин стал во фронт:

— Слушаю, ваше превосходительство.

— Извольте следовать за мной.

И круто повернулся к выходу. Басаргин, твердо ступая, шел следом.

У дверей кабинета Киселев остановился и приподнял тяжелую портьеру:

— Прошу.

В четком звяканье шпор, в том, как Киселев отодвинул кресло, и в жесте, которым он пригласил Басаргина садиться, подчеркивалась официальность.

— Вы принадлежите к Тайному обществу, — заговорил Киселев, отчеканивая слова. — Правительству все известно. Советую вам во всем признаться чистосердечно.

— Разрешите, ваше превосходительство, узнать, в качестве кого вы изволите меня допрашивать: как начальник штаба, которому я обязан давать официальные показания, или как Павел Дмитриевич, с которым я не могу не быть откровенным.

— Разумеется, как начальник штаба.

Басаргин поднялся:

— В таком случае, не угодно ли будет вашему превосходительству сделать мне вопросы на бумаге, дабы я мог письменно ответить на них? На словах же мне больно говорить с вами, как с судьею и смотреть на вас просто, как на правительственное лицо.

Киселев задумался.

— Хорошо, — сказал он, наконец, — вы получите вопросы.

Басаргин поклонился и пошел к двери.

— Постой, постой, либерал, — остановил его Киселев тем интимным тоном, каким обычно говорил со своими друзьями. — Останься отужинать с нами. Давно мы с тобой не виделись. — Подошел к Басаргину и обнял. — Любезный друг мой, — мягко продолжал он, — не знаю, до какой степени ты замешан в этом деле. Помочь я тебе ничем не могу. Но в одном могу заверить — это в моем к тебе уважении, которое не изменится, что бы с тобой ни случилось. Завтра я пришлю запечатать твои бумаги. По предписанию военного министра они должны быть отосланы к нему вместе с арестованными. Если ты еще не отдохнул с пути, можно денька два повременить.

— Нет, нет, Павел Дмитриевич, чем скорее, тем лучше. Ничего нет тяжелее неизвестности.

Киселев вздохнул и протянул руку:

— Мы, еще свидимся, друг мой.

Волконский, запорошенный снегом, путаясь в длинных полах медвежьей шубы, поднялся по ступенькам крыльца и постучал щеколдой. Дверь открыл денщик. Бросив ему на руки шубу, Волконский без доклада переступил порог соседней комнаты.

За столом, ближе к окну, сидел Пестель. Лицо его было по обыкновению, серьезно и замкнуто. Сухая рука рассеянно вращала ложечку в стакане с крепким, как пиво, чаем.

Генерал Байков у самовара курил длинную с бисерным чубуком трубку.

По замешательству генерала Волконский понял, что его приход был некстати, и решил сделать вид, что ничего об аресте не знает, а пришел поговорить о продовольствии дивизии.

Генерал слушал настороженно, догадываясь, что в словах Волконского относительно предстоящих посещений тех или иных пунктов для закупки продовольствия есть что-то важное для Пестеля, потому что при упоминании названий некоторых местечек и городов Павел Иванович делал едва заметные то положительные, то отрицательные движения головой.

Волконский уже терял всякую надежду обменяться с Пестелем хотя бы несколькими фразами наедине. Но неожиданно вошел денщик с докладом о прибытии экстренного фельдъегеря с депешами. Как только Байков вышел, Волконский быстро зашептал:

— Павел Иванович, ваш Майборода оказался подлым предателем. Мне доподлинно известно.

Пестель стиснул зубы так, что скулы обозначились под смуглой кожей, но ничего не ответил.

— Мы все заявлены, — продолжал Волконский, — вы взяты нынче, я — завтра.

— Смотри, — тихо и размеренно заговорил Пестель, — смотри, не сознавайся ни в чем! Я же, хоть жилы мне будут в пытке тянуть, ни в чем не сознаюсь. Одно только необходимо сделать — это уничтожить мою «Русскую правду». Она одна нас может погубить. Скажешь Юшневскому…

Генерал Байков вернулся в комнату, держа кипу бумаг.

— Просто голова кругом идет, — сказал он, опускаясь на табурет. — Ни-че-го не понимаю! В правительстве такое беспокойство, будто война с турками.

Расставаясь, Волконский и Пестель крепко пожали друг другу руки.

— Ты к своим? — тихо спросил Пестель.

— Да, отвезу жену к родителям.

— Прошу кланяться княгине и мадемуазель… Элен, — с некоторой заминкой добавил Пестель и застенчиво улыбнулся, обнажив ровные, крепкие зубы.

Княгиня Марья Николаевна неловкой походкой, переваливаясь, подошла к широкой кровати красного дерева с бронзовыми украшениями и, откинув одеяло, долго стояла неподвижно.

Потом снова вернулась к столу и взялась за шитье. Крошечный чепчик был почти готов. Оставалось только обшить его кружевом и прикрепить ленточки-завязки.

Спать не хотелось. И даже не то чтобы не хотелось, а в последнее время она боялась ночей.

— А вдруг роды начнутся, а я и не замечу? Как ты думаешь, нянюшка, может такое случиться? — наивно спрашивала она у приставленной к ней на это время старой няньки Волконского.

— Полно, княгинюшка, — с улыбкой успокаивала старуха. — В девичестве, известно, всякие небылицы в голову втемяшиться могут. А уж ныне должно тебе знать, что как придет твой час, так не токмо сама глаз не сомкнешь, а иной раз и всему дому вздремнуть не допустишь.

Мария Николаевна сжала кулак и надела на него чепчик, чтобы тогда наметить средину, где собиралась пришить голубой бантик.

«Неужели у него будет такая крохотная головка?» — подумала она об ожидаемом ребенке.

И вдруг ее собственный бледный кулачок порозовел, и на нем ясно стали обозначаться круглые глазки, беззубый младенческий улыбающийся рот… Сердце застучало в радостном испуге, а голова ближе и ближе клонилась, к столу, пока не коснулась лежащей на нем стопки нарядного детского приданого.

За окном яростно залаял цепной пес, и отрывисто звякнули бубенцы.

Марья Николаевна выпрямилась и затуманившимися глазами оглядывала ставшую вдруг как будто незнакомой комнату.

По всему дому слышались суетливые шаги, громкие голоса, мелькали зажженные свечи.

Марья Николаевна накинула длинную шаль, прикрывающую ее обезображенную беременностью фигуру, и поправила развившиеся локоны.

Вбежала Клаша.

— Их сиятельство пожаловали! — и сейчас же опрометью кинулась назад.

— Маша, здравствуй, — быстро входя, заговорил Волконский. — Здорова ли? — И, не ожидая ответа, торопливо прибавил: — Вели затопить камин. Озяб я в пути.

Марья Николаевна с беспокойством глядела на него.

— Озяб? Но ведь у тебя весь лоб влажен. — Она взяла свой кружевной, надушенный вербеной платок и провела им по лбу мужа. — Что с тобой, Сергей? Ты сам не свой.