Мария Марич - Северное сияние

• Название: Северное сияние
• Автор: Мария Марич
• Жанр: Историческая проза

Исторический роман Марии Марич «Северное сияние» охватывает важнейший исторический период в жизни России — начало XIX века. Война с Наполеоном, декабристское движение, казни и ссылки, смерть Грибоедова и Пушкина — все эти события легли тяжелым бременем на прогрессивное российское общество.

---

В буфетной девушки перетирали вазы, украшенные пасторальными пастушками и пастушками, золотыми виньетками, фарфоровым кружевом.

В вазы наливали воду для живых цветов. За ними послали в оранжерею Улиньку и Клашу.

Старик садовник, выходец из Голландии, посмотрел на девушек поверх очков и ткнул пальцем в зеленый низкий ящик с резедой.

— Это для гирлянд, — строго сказал он, — а вот там для стола…

Улинька приподняла ветошь и ахнула:

— Ах вы, мои красавицы! Ну и розы! Ты, Клаша, только погляди хоть на эту! — и она отделила от целого снопа только что срезанных еще влажных роз одну черно-пунцовую. — Ведь что же это за прелесть! — любовалась она цветком.

— Это «французская королева», — с гордостью, как отец о красавице дочери, сказал садовник.

Острое личико Клаши ткнулось в корзинки с пармскими фиалками:

— Вот дух-то райский! Инда сердце заколотилось! Нюхни-ка, Улинька.

Взяв цветы, девушки заторопились.

— Ты, Улья, приди еще, — сказал садовник. — Я буду приготовить корзинка только белые розы.

— Ладно, Франц Карлович, я мигом, — ответила Улинька.

Василий Львович дочитал последнюю страницу французского романа. Встал. Потянулся. Потом подошел к зеркалу и внимательно поглядел на свое отражение.

«Полнеть начинаю. Для тридцати двух лет рановато».

Оправил гусарский полковничий мундир и закрутил тонкие, в стрелку, усы. Постоял неподвижно несколько мгновений.

«Пойти в биллиардную, что ли? Пушкин с нашими, наверно, там».

— Куда это? — окликнул он встретившуюся в полутемной гостиной Улиньку.

Она молча посторонилась, пропуская Василия Львовича. Но он взял ее за руку:

— Ты в мой нынешний приезд все избегаешь меня, Улинька. Отчего бы это?

— Сами знаете, барин…

— Как? Барин? Ты за что же меня из Василия Львовича в барина разжаловала? Почему глаза прячешь? — Василий Львович привлек ее к себе и крепко поцеловал.

Улинька коротко вздохнула.

— Как от тебя цветами пахнет! — прошептал Василий Львович.

Глаза Улиньки блеснули в полумраке.

— А это вот от чего, — она взяла его руку и приподняла. Пальцы Базиля коснулись сначала ее теплой, упругой щеки, потом чего-то прохладно-нежного. Улинька слегка наклонила к нему голову и тихо проговорила: — Понюхайте-ка…

Базиль почувствовал сильный запах розы. Он потянул вколотый в ее косу цветок. Улинька придержала розу. Завязалась легкая борьба.

— Приди сегодня ко мне, Улинька.

Девушка отрицательно покачала головой.

— Почему же? Неужели ты боишься, что я посягну тебя обидеть? Ведь прежде ты не раз заходила ко мне, и, помнишь, как славно мы с тобой беседовали…

— А нынче не приду, — строго повторила Улинька.

Базиль взял ее за обе руки:

— Да почему же? Почему?

— Сами понимать должны, — с порывистым вздохом ответила она.

— Ах ты, своенравная моя! Упрямица эдакая! — и Базиль снова несколько раз поцеловал ее в губы.

Чьи-то шаги послышались на лестнице. Улинька рванулась из его рук и побежала в оранжерею.

Стоя перед садовником, она все еще испытывала сладостную тревогу, охватившую ее от поцелуев Базиля и от его горячего дыхания.

«Сами знаете», — сказала она Базилю: она была уверена, что и он чувствует то, иное, чего не было между ними в прежние его наезды в Каменку.

Поздно вечером Улиньку послали к ключнице Арине Власьевне за липовым цветом: заболела Елена Николаевна. Прикрывая ладонью свечу, Улинька уже подошла к двери, ведущей в пристройку, где жила Арина Власьевна.

— Так не придешь? — неожиданно послышался голос Василия Львовича.

Улинька вздрогнула.

— Нет, Василий Львович, не приду, — твердо проговорила она и хотела идти.

Но Базиль взял у нее из рук свечу и поставил на подоконник.

— Видно, я больше тебе не мил, — сказал он. — Ну-ка, погляди мне в глаза, — и он приподнял ее лицо за подбородок. При слабом пламени свечи все же было видно, как это молодое красивое лицо залилось густым румянцем.

— Пуще прежнего милы. Чай, сами видите, — с глубокой нежностью произнесла Улинька. — А прийти никак невозможно…

Базиль вдруг крепко взял ее за плечи.

— А если я прикажу тебе нынче же в ночь прийти ко мне, — изменившимся, требовательным голосом спросил он, отделяя каждое слово, — ты, что же, и тогда не придешь?!

Улинька мгновенно побледнела так, что темная родинка над губой сделалась вдруг угольно-черной. Гибким движением освободив свои плечи от пальцев Базиля, она проговорила с горькой усмешкой:

— Помилуйте, батюшка барин, осмелюсь ли я, холопка, ослушаться воли господской… — и застыла в обычном для крепостных покорном поклоне. Пальцы ее опущенных рук коснулись пола, а длинная золотистая коса, свесившись через плечо, скользнула по лакированному ботфорту Базиля…

Он резко повернулся и, звеня шпорами, быстро взбежал по лестнице, ведущей в мезонин.

Всю ночь Улинька просидела у постели Элен. Та несколько раз отправляла ее спать, но Улинька делала вид, что не слышит этих приказаний, и не поднимала головы, склоненной на спинку кровати.

«Ну, и пусть спит», — поправляя подушки, подумала Елена. И уж не слышала, как, осторожно ступая, подошла сестра Маша и прикоснулась пальцами к ее лбу.

При свете свечи пальцы Маши влажно блеснули; она радостно вздохнула.

— Вспотели-с? — чуть слышно спросила Улинька.

— Да, да. Я так рада. Хорошо, что маменьке с папенькой не сказывали, а то бы они взволновались.

Маша заботливо поправила одеяло и попробовала приготовленное для сестры питье.

— А ты не заснешь? — заправляя под кружевной чепчик свои черные локоны, спросила она.

— Что вы, барышня, мне нынче и вовсе не до сна.

— Ну, сиди.

С утра двадцать четвертого ноября старуха Давыдова принимала поздравления. Вторая именинница — Катиш Орлова — сидела рядом.

По обычаю каменского дома, после молебна в гостиной у Екатерины Николаевны собирались на короткое время только свои. К гостям же выходили все вместе под звуки торжественного марша.

Екатерина Николаевна в пышном атласном платье и кружевах, с крупными жемчугами на шее — подарком «светлейшего» дядюшки Потемкина — шла впереди с сыном от первого брака, генералом Раевским. За ними по старшинству двигались остальные. Мужчины в парадных мундирах и фраках, дамы и барышни в шумящих шелковых платьях и драгоценностях, а за ними напомаженные, нарядные дети с гувернантками и гувернерами. Все гости, от генерал-аншефов до кучеров и дворовых девушек, своих и чужих, в этот день должны были одеваться во все лучшее, непременно праздничное.

Поздравив мать и племянницу, Василий Львович, сославшись на головную боль, вышел с заднего крыльца и приказал казачку Гриньке подать верховую лошадь.

Увидев хозяина, пегая грациозная Астра звучно заржала.

Базиль ласково потрепал ее по загривку и, поправляя уздечку, на миг увидел в темном лошадином глазу маленькое отражение собственного лица.

— Вот что, Гриня… — начал было он и запнулся в окне нижнего этажа, там, где помещалась девичья, мелькнуло Улинькино лицо.

Базиль нахмурился, вскочил в седло и, пришпорив Астру, галопом поскакал по дороге к Тясмину.

Впереди расстилались холмистые поля, покрытые ледяной корой. Направо от новой кирпичной с белыми колоннами мельницы виднелись простые ветряки. Как фантастические существа, они взмахивали крыльями, словно пытались подняться над землей. Вокруг ветряков, отыскивая хлебные зерна, кружились стаи ворон. Их картавый крик неумолчно стоял в воздухе.

И во всем этом — и в тускло отсвечивающих ледяной корой полях, и в высоких безлистных тополях, стоящих, как вехи, вдоль дороги, и в ветряках, беспомощно взмахивающих крыльями, — Василий Львович видел ту же грусть, какую чувствовал в собственней душе с момента вчерашней сцены с Улинькой у дверей пристройки.

«Нехорошо, ах, как нехорошо получилось! — болезненно морщился он. — И с какою укоризной она сказала: „Смею ли я холопка, ослушаться воли господской…“ Очень кстати вышло, что Элен занемогла, а то Улинька, пожалуй, пришла бы. И уж тогда…»

Базиль всей грудью вдохнул холодный воздух. Астра, как будто понимая настроение седока, замедлила бег. Базиль опустил поводья, снял фуражку и подставил голову порывам холодного ветра.

Возвратившись домой, он увидел на крыльце Улиньку. Она была в розовом ситцевом платье и накинутом на плечи полушалке.

Базиль бросил поводья подбежавшему Гриньке и быстро подошел к девушке.

— Улинька, не сердись на меня, — виновато заглядывая ей в глаза, просительно проговорил он.

Улинька опустила ресницы, и густая тень упала от них на ее свежие щеки.

— Хорошо, что вы подоспели, а то уж за стол сейчас пошли, — сдержанно проговорила она.

— А что же ты в одном платье? Ведь холодно. Долго ли простудиться. — Базиль просунул руку под Улинькин платок и ласково взял ее за теплый локоть.