Фредерик Марриет - Персиваль Кин

• Название: Персиваль Кин
• Автор: Фредерик Марриет
• Издательство: Logos
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1993
• ISBN: 5-87288-027-8

Герой романа «Персиваль Кин» — молодой человек, который из-за жизненных обстоятельств не может носить имя своего настоящего отца. Озорной и независимый по натуре юноша поступает служить на флот. Морская жизнь закалила его, выявила и укрепила лучшие черты его характера. В годы службы Персиваль встретил верных друзей, заслужил любовь очаровательной девушки и получил принадлежащие ему по праву титул и имение своего отца.

---

Но я решительно отказался.

— Ты не хочешь? Ну, так за ослушание мы начнем с № 3, который я думал сберечь до завтра; поди сюда, Филь Муни, и возьми новичка.

Скоро явились розги и Филь Муни; одними меня секли, другой держал меня.

Первый удар розги есть вещь, чрезвычайно неприятная; его можно сравнить с падением капли растопленного олова. Я собирал все усилия, чтобы не кричать, но это было невозможно, и наконец, я стал реветь, как бешеный бык; и был также взбешен, как бык. Будь у меня под рукою какое-нибудь оружие в то время, когда меня сняли с плеч Филя Муни, плохо пришлось бы мистеру О’Таллагеру. Ярость пересиливала во мне боль. Я стоял, сжав кулаки, стиснув зубы, оставя свое платье в беспорядке. Классы кончились, и я остался наедине с диким педагогом, который тотчас взял мою корзину и начал ее рассматривать.

— Одевайся, мистер Кин, не оскорбляй моей скромности, не отнимай у меня аппетита. Сказал ли ты о горчице, как я тебя учил? Право, ты славный мальчик и делаешь честь рекомендации своей бабушки, которой можешь сказать, когда увидишь, что я не забыл своего обещания. Ты позабыл сказать о горчице, негодяй! Если бы Филь Муни был здесь, я бы очистил твою память. Впрочем, если завтра ты не загладишь ошибки, то случится то же самое. На, возьми и ешь, маленькое чудовище.

Мистер О’Таллагер бросил мне хлеба, но на этот раз сыр оставил себе. Я оделся и вышел из школы. Я не мог сидеть от боли и прислонился к столбу; хлеб остался нетронутым в моей руке; я не мог есть; я стоял, как безумный, когда услышал возле себя чей-то голос. Я оглянулся и увидел Вальтера Пуддока, которого высекли накануне.

— Это ничего, Кин, — кротко сказал он, — сначала больно, но чем чаще, тем легче; я теперь совсем привык и кричу потому, что без крика никогда не кончат.

— Я не заслуживал наказания, — отвечал я.

— Это все равно, заслужишь ты или нет, тебя будут наказывать, как и всех нас.

— Ну, так вперед я постараюсь заслужить наказание, — отвечал я, сжимая кулак, — но ему будет худо.

— Что же ты хочешь делать?

— Подожди и увидишь, — сказал я отходя, и новая идея явилась в моей голове.

Скоро зазвонил колокольчик, и мы возвратились в школу. Я отдан был под надзор другому мальчику и старался выучить урок. Был ли учитель утомлен, наказав после меня еще с полдюжины, или считал он мое наказание достаточным, во в этот день я более не был наказан.

ГЛАВА VII

Только что мы разошлись из школы, я прямо побежал к капитану Бриджмену и рассказал ему, как со мной поступили. Выслушав меня, он вскричал:

— Это уж слишком; я пойду с тобою, и мы посоветуемся с тетушкой Эмилией.

Случилось, что тетушка была одна в лавке, когда мы пришли, и после рассказа о том, что со мною случилось, она сказала капитану Бриджмену, что бабушка отдала меня в школу за шалости, угрожая, что если меня оттуда возьмут, она уедет из Чатама и возьмет ее с собою. Матушка не могла оставаться без помощницы и боялась обидеть бабушку, которая, верно, сдержала бы свое слово но тетушка хотела убедить ее взять меня из школы, несмотря на угрозы старушки.

— Вы никогда не должны оставлять нас, мисс Эмилия — отвечал капитан Бриджмен, — все наденут по вас глубокий траур.

— Я не хочу, чтобы меня взяли из школы, — прервал я, — а не выйду оттуда, пока не отомщу за себя. Вот, что я хочу сделать и сделаю, хоть он изрубит меня в куски. Он ест мои сандвичи и говорит, что завтра опять накажет меня, если в них не будет более горчицы. Мы положим ему горчицы вдоволь, но и еще чего-нибудь. Чего можно положить туда, чтобы почти уморить его?

— Прекрасная мысль, Персиваль, — сказал капитан Бриджмен, — я спрошу у доктора, сколько каломелю можно ему дать.

— Да, это будет хорошо, — сказала тетушка, — я постараюсь положить более горчицы, чтобы он не заметил.

— Я пойду в казармы и сейчас возвращусь, — сказал капитан Бриджмен.

— А я приготовлюсь к розгам, — сказал я смеясь.

Капитан Бриджмен скоро возвратился и принес сорок гран каломелю, которые отдал в руки тетушке Милли.

— Здесь столько, — сказал он, — сколько можно дать самому здоровому человеку, не подвергая его опасности; мы посмотрим, что с ним будет, и если он не исправится, то я сам пойду в школу и разделаюсь с ним.

— Бабушка велела ему дурно со мною обходиться, — сказал я. — Он мне сам признался, и я заставлю его раскаяться.

— Персиваль, я не хочу, чтобы ты сделал что-либо неприятное бабушке, — сказала тетушка Милли, приняв строгий вид.

На другое утро я отправился в школу в полной уверенности, что меня к вечеру высекут, и несмотря на это, был так весел, будто шел на праздник.

Утро прошло, как обыкновенно. Я знал урок, но не слишком твердо; меня так занимало мое неожиданное мщение, что я не слишком внимательно слушал своего учителя, избранного из мальчиков.

— Мистер Кин, — сказал мистер О’Таллагер, — мы оставим расчеты до вечера и тогда разочтемся вполне. Я, может быть, еще что-нибудь прибавлю; ты не уйдешь от меня, приятель.

Мальчики разошлись обедать, оставя меня, как прежде, наедине с моим мучителем. Я стоял перед ним молча, между тем как он шарил в моей корзине.

— Ну, мистер Кин, посмотрим, исполнил ли ты мои приказания о горчице.

— Я просил тетушку положить поболее горчицы, — отвечал я смиренно; она сама делает мне сандвичи.

— Ну, смотри, если тетушка не исполнила твоей просьбы, то я не отпущу тебя живого, маленький аспид.

Он вынул из бумаги сандвичи и стал их пробовать.

— На колени, мистер Кин, и благодари всех святых, что тетушка спасла тебя от половины того, что я тебе готовил; потому что она положила вдвое больше горчицы, негодяй, — сказал О’Таллагер, набив себе полный рот.

Сандвичи исчезали один за другим и, наконец, все исчезли. О, какова была моя радость! Я чуть не снял с себя шапку и не бросил ее вверх. Получив на свою долю хлеб и сыр, я весело стал есть их, восхищенный тем, что мистер О’Таллагер попался в мои сети.

Скоро колокольчик созвал нас в классы, и первые два часа все шло обыкновенным порядком; но тогда мне показалось, что мистер О’Таллагер вдруг переменился в лице и побледнел. Он продолжал, однако, выслушивать уроки, но, наконец, я заметил, что он начинает поглаживать рукою желудок. Через несколько минут он сжал свои толстые губы и обеими руками схватился за живот.

«А, ты начинаешь чувствовать», — подумал я; и точно — он чувствовал. Боль увеличивалась так быстро, что он потерял терпение, и линейка стала летать по головам школьников. Наконец, он выронил линейку и, схватясь обеими руками за желудок, стал качаться вперед и назад, стукая ногами одна об другую; более он не мог выдержать. Ужасные проклятия посыпались на всех; он скрежетал зубами почти в беспамятстве, и пот падал с его лица.

— О, убийство! Я отравлен! Боже, спаси мою грешную душу. О, о, о! Э, э, э! Помилуй, помилуй, помилуй, помилуй, помилуй! О, святой Патрик! Я зарезан.

И боль до такой степени стала одолевать его, что он залился слезами, плача и крича, как дитя.

Пароксизм опять схватил его.

— Убийство, убийство, убийство! — кричал несчастный, собрав последние силы.

Соседи сбежались на крик и нашли мистера О’Таллагера совсем изнемогшим; он только мог прошептать:

— Доктора, скорее доктора!

Соседи, заметив, как он болен, вынесли его в его комнату. Один побежал за доктором, а другие сказали нам, что мы можем разойтись по домам.

Я бежал поделиться радостью с тетушкой Милли и капитаном Бриджменом. Доктор, призванный к мистеру О’Таллагеру, дал ему лекарства, которым избавил его от каломеля. Однако действие последнего было так сильно, что мистер О’Таллагер три дня не мог выходить из комнаты и не являлся в школу целую неделю, в продолжение которой я изобретал новые штуки.

Наконец, мистер О’Таллагер выздоровел, и меня опять послали в школу. Войдя в классы, я нашел своего учителя бледным и похудевшим; едва он увидел меня, как рот его искривился и оскалил большие белые зубы, напомнившие мне усмешку гиены; однако он не сказал мне ни слова. Мы принялись за дело, я прекрасно ответил урок, но готовился к наказанию. Впрочем, я обманулся; он не наказал ни меня, ни других мальчиков…

После я узнал, что это случилось потому, что хотя нужда заставила его как можно скорее опять открыть школу, но он был еще слишком слаб, чтобы предаться своим любимым занятиям.

Когда наступил час обеда, и мальчики разошлись, я терпеливо ожидал, что он будет делать с моею корзиною, стоявшего возле него.

— Возьми корзину и ешь свой обед, — сказал он, выходя из школы в свою комнату. — Я не мог удержаться, чтобы не спросить:

— Не угодно ли сандвичей, сударь?

Он обернулся и бросил на меня адский взгляд, которым показал, что знает, кому он обязан своею болезнью.

С тех пор мистер О’Таллагер никогда более не трогал моей корзины, и обед весь оставался мне. Нанесенный ему удар был так велик, что три или четыре месяца он едва держался на ногах, и я начинал серьезно думать, что дело может дурно кончиться; но постепенно он стал поправляться и, чувствуя себя лучше, становился строже и строже.