Фредерик Марриет - Приключения Виоле в Калифорнии и Техасе

• Название: Приключения Виоле в Калифорнии и Техасе
• Автор: Фредерик Марриет
• Издательство: Logos
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1993
• ISBN: 5-87288-021-9

Герои романов силою обстоятельств попадают в еще не освоенные районы юга Африки и тихоокеанского побережья Северной Америки. Опасные приключения среди дикой природы и не менее диких местных племен держат читателя в напряжении, как и все повествования о необычайных приключениях первопроходцев. Действие романов происходит еще до основания Южно-Африканской республики (Трансвааль) и до захвата Калифорнии Соединенными Штатами.

---

Плыли мы довольно быстро, и мне не на что было жаловаться, кроме блох, которые кусали меня зверски. Спустя три дня мы вошли в Огайо, и я начинал чувствовать себя счастливцем, так как рассчитывал попасть в Нью-Орлеан через каких-нибудь сорок дней и притом бесплатно. Мы плыли до вечера и остановились на ночлег в трех или четырех милях от соединения Огайо с Миссисипи. В каюте было душно, и палуба была предоставлена в распоряжение свиней — и вот я решил переночевать на берегу, под деревом. Генерал объявил, что это превосходная выдумка, и, осушив с полдюжины кружек «крепкого, очищенного, настоящего Янки №1», мы забрали свои одеяла, отправились на берег, развели огромный костер, подле которого разлеглись генерал, полковник, майор и судья; я не замедлил последовать их примеру, аккуратно свернув и уложив на куст мой сюртук, шляпу и сапоги, так как мне хотелось явиться в Нью-Орлеан в приличном виде; у меня мелькали мысли о богатеньких вдовушках, которые всегда питают пристрастие к духовным особам.

Мои сонные грезы были продолжением моих мыслей. Мне снилось, будто я женился и сделался собственником обширной сахарной плантации. Я лежал в прекрасной мягкой постели, а моя благочестивая супруга шарила по мне своими нежными руками, вероятно, желая узнать, сильно ли бьется мое сердце, и хорошие ли сны я вижу: жаль, что я не проснулся в эту минуту; дело в том, что снившиеся мне руки были руки гостеприимного генерала, разыскивавшие мой бумажник. Но я слишком поздно открыл глаза, — и что же! Спавшие исчезли вместе с лодкой, с моим сюртуком, шляпой и сапогами, и, как я не замедлил убедиться, с моими деньгами. Оглядываясь кругом, я увидел мой пустой бумажник, великодушно оставленный мне человеколюбивым генералом в видах наполнения его новым содержимым, «если мне удастся достать таковое». Я отшвырнул его ногой, и тут бы мне и пропасть, если бы я не услышал, как нельзя более кстати пыхтение, парохода, шедшего вниз по реке.

Тут пастор прервал свой рассказ и заметил: «Вот не думал, что я так долго рассказываю; взгляните-ка на восток, никак уже светает!»

Действительно, на краю горизонта появилась красная полоска, предвещающая наступление дня на этих пустынных плоскогорьях. Все наши спутники спали, а кони фыркали и били копытами землю, поглядывая на восток, как будто желали поскорее оставить эту негостеприимную область. Я сказал пастору:

— Теперь уже не стоит ложиться спать; подбавим огня, и продолжайте ваш рассказ.

Мы подложили топлива в почти угасший костер, отряхнули одеяла от насевшей на них росы, и мой спутник продолжал:

— Ну-с, так спустя полчаса пароход подошел, и так как фарватер в этом месте находился близ берега, где я стоял, то меня заметили и взяли. Пароход шел в Сан-Луи, и так как у меня не было ни единого цента, то мне пришлось в виде платы за проезд рассказать о моем приключении. Оно вызвало общий хохот. Все объявили, что шутка великолепная, и что генерал Мейер продувная шельма. Мне сказали, что я, наверное, встречу его в Нью-Орлеане, но это ничему не поможет. Все знали Мейера и его благочестивое семейство; но он был такой хват, что никто ничего не мог с ним поделать.

Хозяин парохода был добрый малый: он ссудил мне старый сюртук и пять долларов; буфетчик разыскал для меня пару туфель, а кто-то из пассажиров пожертвовал старую шляпу. Все это было очень хорошо, но мне повезло еще больше. Причиной моего разорения послужило несчастие с пароходом; подобное же несчастие поправило мои обстоятельства. Под самым Иллинойсом мы увязли в иле. Это был такой обыкновенный случай, что никто им особенно не огорчался, исключая одного филадельфийца, ехавшего в Техас; но у него была весьма основательная причина торопиться. Я узнал впоследствии, что он очистил кассу одного банка, стибрив шестьдесят тысяч долларов.

Итак, мы засели в грязь; приходилось терпеть; жалобами нельзя было помочь беде; и мы обедали с обычным аппетитом, а некоторые из «ребят» коротали время за картами. Я смотрел, как они играли, но мне под конец надоела роль зрителя. Я рискнул своими пятью долларами; к вечеру выиграл восемьдесят и почувствовал, что я тоже человек и нечто значу. Я продолжал играть и так удачно, что утром, когда я ушел в свою койку, у меня было четыреста пятьдесят долларов, золотая булавка, золотые часы и серебряный портсигар. Все может оказаться на руку в этом мире, даже посадка на мель. С тех пор я никогда не отчаиваюсь.

На другой день нас забрал проходивший мимо пароход. Это было одно из тех легких судов, которые наживаются на несчастье; они выслеживают севшие на мель пароходы, как волк раненого оленя, забирают пассажиров и перевозят их, назначая какую угодно плату. Плата за проезд от Цинциннати до Сан-Луи десять долларов, а этот бессовестный искатель крушений содрал с нас по двадцать пять долларов с каждого за остаток пути, то есть за переезд в одни сутки. Но для меня это было теперь безразлично.

Один арканзасец, у которого не было денег, продал мне за пятнадцать долларов свой чемодан, прекрасное пальто, две чистые рубашки и шляпу; у другого я купил пару новеньких, бостонской работы, изящных, черных брюк, так что высадился в Сан-Луи франтом, занял номер в лучшей гостинице и в неделю составил себе кругленькую сумму тремя проповедями о суете мирской и о грехе отчаяния. Чтобы сократить рассказ… Кстати, в степи что-то неладно; взгляните-ка на коней, как они беспокоятся. Вы ничего не слышите?

Наши кони, действительно, обнаруживали признаки крайнего беспокойства. Думая, что они чуют близость волков, я привязал их покрепче, а затем приложил ухо к земле и прислушался.

— Я ничего не слышу, — сказал я, — кроме утреннего ветерка, шуршащего в траве. Наши кони чуют волков, но зверь не подойдет к огню.

Пастор, питавший большое доверие к моей «природе белого индейца», успокоился и продолжал:

— Чтобы сократить рассказ, не буду говорить о своей поездке в Сан-Луи и Гальвестон. Достаточно сказать, что я был джентльменом-проповедником, не нуждался в деньгах, и что техасцы, президент, генералы и все прочие благосклонно относились к моим обедам, хотя и не слушали моих проповедей; женщины тоже поглядывали на меня умильно, как обладателя пары чемоданов с большим запасом белья. Я мог бы жениться на ком угодно от старухи-матери президента до служанки в таверне. Я был при деньгах и видел вокруг себя только лучезарные улыбки. Однажды я встретился с генералом Мейером; этот бесстыжий нахал немедленно подошел ко мне, потряс мою руку с выражением самой сердечной дружбы и спросил меня, как я поживаю с тех пор, как мы виделись в последний раз. Это было слишком даже для моей профессиональной кротости, и я упрекнул его в бесчестном поведении и нарушении гостеприимства, прибавив, что он должен вернуть мне деньги, которыми так бесцеремонно завладел, пока я спал. Генерал Мейер взбесился, назвал меня лжецом, мошенником, негодяем, выхватил кож и, без сомнения, зарезал бы меня, если бы я не нашел защитника в лице здоровенного, рослого парня, которому только что ссудил, или подарил, пять долларов.

На другой день я отправился в Гаустон, поселился там и проповедовал старухам, детям и неграм, меж тем как мужская половина белого населения пьянствовала, ругалась и дралась у дверей церкви. Я не прожил там месяца, когда меня арестовал констебль по жалобе мошенника Мейера. Приведенный к городскому судье, я встретил там этого негодяя и пятерых мошенников той же марки, которые показали под присягой, будто они видели, как я утащил бумажник генерала, забытый им на столе в баре. Судья объявил, что из уважения к моему званию он не даст хода этому делу, если я немедленно возвращу Мейеру двести долларов, которые я украл у него, и сверх того, уплачу пятьдесят долларов судебных издержек. Тщетно я доказывал свою невинность; мне оставалось только идти в тюрьму или платить.

К этому времени я хорошо ознакомился с характером населения, среди которого жил; я знал, что искать правосудия было бесполезно, и что если они посадят меня в тюрьму, то приберут к рукам не только двести пятьдесят долларов, но и все остальное мое имущество. Итак, я покорился судьбе, видя, что ничего другого не остается делать; а затем переселился в другую часть Техаса, где меня обобрали окончательно. Поистине, редкостная порода мошенников эти техассцы.

— А Мейер? — спросил я. — Что с ним сталось?

— О! — отвечал пастор. — У него потом была другая история. Он вернулся в Нью-Орлеан и там со своими тремя сыновьями зарезал кассира в одном правительственном учреждении, забрал в кассе двадцать тысяч долларов, но был захвачен на месте преступления, судим, осужден и повешен со всем своим многообещающим потомством, так что на долю старого негра, нью-орлеанского палача, выпала честь вздернуть на виселицу разом генерала, полковника, майора и судью.

— Как, вы все еще разговариваете! — воскликнул доктор зевая; он только что проснулся. — Что за охота болтать всю ночь? Ведь уже светает.