Фредерик Марриет - Многосказочный паша

• Название: Многосказочный паша
• Автор: Фредерик Марриет
• Издательство: Кавказский край
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1993
• ISBN: 5-86722-091-5

---

— Ах, дон Педро! Теперь уже поздно. Если бы вы открыли мне тайну вашего рождения раньше, то этого бы не было. Вместо того, чтобы преследовать вас, я был бы вашим другом. Что мне делать теперь?

— Убейте меня, дон Альварес, — отвечал я, обнажая грудь свою, — и я буду благословлять вас за это! Смерть моя опечалит их, но печаль со временем ослабеет; однако узнать, что я обманщик, что я казнен инквизицией — это убьет их, положит вечное пятно на их имя.

— Ваше замечание справедливо, но я не могу умертвить вас. Однако я скорее соглашусь навлечь на себя ненависть женщин, принять на себя причину вашей смерти, чем допущу поругание нашей фамилии.

Он открыл бюро и вынул кошелек с тысячью пистолей.

— Вот все, что теперь есть у меня; эти деньги вам пригодятся. Переоденьтесь, я выдам вас за своего слугу и провезу до какой-нибудь гавани. После чего я распущу слух, что имел с вами поединок, и постараюсь, чтобы инквизиторы скрыли известные вам обстоятельства.

Совет был недурен, и я решился последовать ему. Я приехал с ним в Картахену, сел на корабль и отправился в Новую Испанию. Но, не доходя еще до пролива Гибралтара, мы были захвачены одним кораблем под вашим флагом. Мы защищались с отчаяньем, но должны были наконец уступить числу, и неприятель завладел нашим кораблем. Нас высадили в этой гавани, где я с прочими моими товарищами был продан.

— Вот моя история, — заключил испанец. — Надеюсь, что она заняла Ваше Благополучие.

Ответом было громкое зевание паши.

— Шукур Аллах! Слава Богу, ты кончил! Из всего сказанного тобой мало что понял я, — сказал паша и добавил, обращаясь к Мустафе: — Да что же и ожидать лучшего от неверного.

— Уаллах-такб! Слова самой мудрости, клянусь Аллахом! — отвечал Мустафа. — Толкуют о мудрости Локмана. Велика ли была она? Ваши слова не дороже ли жемчуга?

— А как звалась земля? — спросил паша.

— Испания, Ваше Благополучие. Неверные, которые населяют ее, разводят для правоверных масличные деревья.

— Точно, — сказал паша, — теперь я вспомнил. Дай кафиру два золотых, и пусть идет своей дорогой.

— Да не уменьшится тень Вашего Благополучия во веки! — сказал испанец. — У меня есть рукопись одного престарелого монаха, который, умирая, вручил мне ее. Выгружая корабль, ее выбросили, и я сохранил рукопись как редкость. Так как Ваше Благополучие любит повести, то думаю, эта достойна того, чтобы перевели ее.

Испанец вынул из кармана грязный пергамент.

— Хорошо, — сказал паша, вставая. — Мустафа, вели греческому рабу перевести ее на арабский язык. Когда у нас не будет рассказчиков, он прочитает нам ее.

— Бе хесм! Отвечаю за то глазами! — сказал Мустафа, низко кланяясь, между тем как паша шел в гарем.

Глава V

Уже несколько ночей кряду паша продолжал свои розыски — и все без успеха. Мустафа, замечая, что терпение его уже истощается, рассудил за благо позаботиться самому о средствах для развлечения Его Высокомочия.

Когда еще Мустафа подвизался на благородном поприще брадобрея, знал он коротко одного французского ренегата, малого с талантом и отличавшегося удивительным присутствием духа, но отъявленного плута, который до возведения Мустафы в звание визиря прогуливался по морю на корсарском судне и занимался морским разбоем.

Теперь он находился в службе у визиря и командовал вооруженной шебекой. Он ходил под турецким флагом, в сущности же, был просто морским разбойником.

На него пал выбор Мустафы. Он позвал его к себе и, чтобы скорей приблизиться к цели, спросил, читал ли тот «Тысячу и одну ночь».

— Как же, — отвечал ренегат, — я читал их еще за несколько лет перед принятием веры Магомета

— А ты не забыл еще путешествий мореходца Синдбада?

— Конечно, нет; он один только равен мне в искусстве лгать.

— Хорошо. Его Благополучие, наш милостивый паша, без ума от подобных историй, и я желал бы, чтобы ты, подобно Синдбаду, рассказал нам историю твоих путешествий.

— А что дадут мне за это?

— Мое благоволение будет тебе за то наградой. Сверх того, паша, смотря по тому, как тебе удастся занять его, не поскупится на хороший подарок.

— Прекрасно! — сказал Селим (это имя получил он при перемене религии). — Всякий, кто только имеет случай добыть золото, найдет всегда средства выменивать его на мелкую монету. Мне легче выдумывать небывальщину, чем паше чеканить цехины. Итак, я к вашим услугам.

— Но, Селим, ты должен стараться, чтобы твоя ложь носила всегда на себе хотя бы тень истины.

Вечером по приказанию Мустафы ренегат находился на углу одной улицы, по которой Мустафа вел переодетого пашу.

Лишь только они поравнялись с ренегатом, как ют воскликнул:

— Аллах, Аллах! Когда придет то блаженное время, которое обещано мне в седьмом путешествии по морю?

— Кто ты и для чего взываешь к небу о счастливейшем времени? — спросил паша.

— Я — Гуккэбак, моряк, — отвечал ренегат, — человек, который, проведя жизнь, богатую опасностями и несчастьями, теперь с нетерпением ожидает исполнения обещания, данного ему свыше.

— Мне нужно завтра поговорить с этим человеком, — сказал паша. — Мустафа, смотри за ним, ты отвечаешь за него головой! — И довольный находкой, паша без дальнейших приключений воротился во дворец.

На следующий день по окончании дивана велено было позвать ренегата. Он повергся перед пашой ниц, потом поднялся, сложил руки крестообразно на груди и молча ожидал приказаний.

— Я велел позвать тебя, Гуккабак, чтобы услышать от тебя объяснение слов, сказанных вчера вечером, и узнать обещание, сделанное тебе в седьмом и последнем твоем путешествии. Но, пожалуйста, нельзя ли начать с первого? Мне желательно было бы услыхать историю всех твоих путешествий.

— Раб Вашего Благополучия живет только для того, чтобы повиноваться вашим мудрым приказаниям. Все, что только случалось со мной в продолжение моей разнообразной жизни, все, если того желает Ваше Высокомочие, подлейший из рабов ваших передаст со всевозможной точностью. Однако, мне кажется, для большей удобопонятности целого не излишне сказать несколько слов о моей юности.

— Аферин! Прекрасно! — воскликнул паша. — Мне все равно, как ни долга твоя история, лишь бы была она хороша.

И Селим, севши по знаку паши, начал.

Гуккабак

Я родился в Марселе и был с малолетства приготовлен к ремеслу моего отца, ремеслу, которое, как я полагаю, образовало более, нежели какое-нибудь другое, многих гениальных, достойных мужей — я говорю о ремесле брадобрея.

— Уаллах таиб! Клянусь Алахом! Умно сказано! — заметил Мустафа.

Паша кивнул головой в знак согласия, и хитрый ренегат продолжал.

Природа наделила меня остроумием, и для моего воспитания не жалели ни издержек, ни трудов. Отец мой, кроме занятий брадобрея, слыл искусным в выдергивании зубов и пускании крови. На одиннадцатом году я был уже довольно сведущ в стрижке волос, хотя и говорили, что головы, которые побывали под моими ножницами, выглядели, словно выщипанные крысами. Но это была чистая ложь, толки зависти, и мой отец всегда при этом говаривал, что «всему есть начало».

На пятнадцатом году ознакомился я с основными правилами искусства брадобрея, и хотя сначала, брея бороды, иногда вместе с волосами отрезывал и мясо» но вскоре я достиг высшей степени искусства. Впоследствии я был посвящен в тайны выдергивания зубов и пускания крови. Конечно, и тут сначала делал я порядочные промахи: выдергивал здоровые зубы вместо больных, прорезал артерии вместо кровяных жил; но как же без этого обойтись? Впрочем, как мой отец очень умно замечал, «всему есть начало», и так как я мог совершенствоваться в своем звании только в практике над живыми людьми, то и должен был, как говорил мой отец, «один терпеть для блага общего». На двадцатом году я был уже искусным брадобреем.

И между тем, несмотря на столь быстрые успехи на этом поприще, судьба не хотела, чтобы я долго оставался на нем. Подобно пущенному из пушки ядру, которое в своем быстром полете при слабейшем препятствии принимает другое направление, жизнь моя приняла другое направление оттого, что на пути своем я встретил женщину.

Между лучшими клиентами моего отца был один, которого он брил уже несколько лет, часто выдергивал ему зубы и, наконец, в заключение по предписанию одного знаменитого врача ежедневно пускал ему кровь. Я был часто в его доме, но не для того, чтобы открывать ему кровь: отец мой слишком уважал и любил его, чтобы доверить его мне; но я держал тарелку, приносил воду и приготовлял перевязку.

У этого господина была дочь, прелестная девушка, предмет моих сокровенных мыслей и желаний, но между нами было такое неизмеримое расстояние, что я не смел и подумать когда-нибудь высказать ей тайну сердца. Я был тогда прекрасным молодым человеком, хотя время и сделало меня теперь столь же старым и гадким, как оно само. Я понравился молодой даме. Она жаловалась на зубную боль, просила помощи. Я предложил ей свои услуги и готовился выдернуть зуб, но дошли ли до нее слухи о моем искусстве, или не желала она прервать наши свидания, пли, наконец, что всего вероятнее, у нее вовсе не болели зубы, она не согласилась на мое предложение.