Катарина Масетти - Парень с соседней могилы

• Название: Парень с соседней могилы
• Автор: Катарина Масетти
• Издательство: Текст
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-7516-0460-1

Роман известной шведской писательницы Катарины Масетти рассказывает о пылких чувствах двух молодых людей — простого фермера и городской интеллектуалки с утонченным вкусом. Казалось бы, герои настолько разные люди, что у их любви нет будущего, и все же судьба не позволяет им расстаться.

---

Мы злобно уставились друг на друга.

Затем он плюхнулся на диван рядом со мной — подложив под себя руки.

— Скажи спасибо, что я не бью маленьких! Нет у меня такого в заводе, чтоб их бить!… — сквозь зубы процедил он. — Но я их толкаю! — добавил он… и, повалив меня на диван, сорвал мою майку из небелёного хлопка, выращенного без применения инсектицидов. — Если честно, ты мне больше нравишься без одежды. Во всяком случае, без твоей. Такого уродства, как твоя беретка с грибами, еще свет не видывал!

Я, однако, успела заметить, что Бенни выложил за юбку около трехсот крон, а деньги он, насколько я понимаю, не гребет лопатой. Вот я и решила: надо нам вдвоем прогуляться по городу, чтобы я могла в виде примирительного жеста купить одежку за триста крон и ему. Выбирать буду я, а он, ежели не понравится мой выбор, получит удовольствие от того, что без обиняков выскажет это мне. И будем квиты.

Мы бродили по универмагам несколько часов — пока Бенни, по обыкновению, не рванул к коровкам. За это время мне, например, приглянулись фланелевые рубашки от «Малберри» — в узкую полоску цвета яичной скорлупы и табака. Чем не подходящий наряд для досуга сельского помещика?

— Я такие надеваю в хлев, — пробормотал он. — За девяносто девять пятьдесят можно выписать по почте аж три штуки!

Изящная французская рубашка, которую надо носить расстегнутой на груди, вызвала у Бенни взрыв хохота.

— Вот в чем бы я пользовался большим успехом! — сказал он. — У парней!

Бенни, как гончая на своре, тянул меня к крикливым рубахам с самыми невероятными рисунками, к галстукам соответствующих расцветок, к пиджакам странного покроя — возможно, модного в Голливуде лет десять тому назад. По части «одежды на выход» вкус его приближался к сутенерскому, тогда как рабочую одежду он вообще не покупал в магазине, а заказывал по каталогу, относя расходы на счет фермы.

Пришлось купить ему такую же майку с коротким рукавом, как у меня, и он радостно пообещал надеть ее в следующий раз, когда будет мыть навозоразбрасыватель.

34

— Можно я пороюсь у тебя в ящиках? — спросила она.

Едва ли там лежит какой-нибудь компромат, подумал я. Разве что старый порножурнал… Ну, так признаюсь: было дело…

К сожалению, Дезире нашла кое-что похуже.

Аттестат за девятый класс.

Пока она водила взглядом по моим четверкам-пятеркам, челюсть у нее отвисала все ниже и, наконец, отвисла чуть ли не до ее слив (то бить крохотных грудей). Тут она, запинаясь от волнения, выпалила: это позор, что мои родители не позволили мне продолжать учебу! С такими-то отметками… А дальше пошла всякая хрень про государственные пособия, про заочный университет и систему образования для взрослых.

Впервые за время нашего знакомства я разозлился до чертиков. Мне захотелось вмазать ей промеж глаз, залить ее блеклую физиономию кровью… Одна загвоздка: у нас в роду не принято бить женщин. Думаю, не столько из благородных побуждений, сколько чтобы не калечить ценную рабочую силу.

Но на эту девку у меня руки зачесались, тем более что о рабочей силе речи не шло.

И все-таки я сдержался. Не дослушав ее словоизвержений, я накинул куртку и выскочил из дома. Пошел взглянуть на корову, которая лежала после отела в параличе: она как раз пыталась в очередной раз встать. Эти попытки так меня растрогали, что я стал дрожащими пуками гладить ее по мокрому от пота загривку. В конце концов она сумела оторваться от пола и, шатаясь на нетвердых ногах, потянулась за комбикормом. Я уперся лбом ей в бок и прошептал:

— Так держать! Не сдавайся! Стой на своем!

И вернулся в дом.

Фрекен Желанная раздраженно сморщилась.

— Мог бы переодеться в подвале, а не идти из хлева прямо сюда, — заметила она. — Так вот, насчет образования для взрослых…

Я заткнул уши и принялся орать:

— Да ты понимаешь, какую городишь ерунду? По-твоему, мне надо продать ферму?! Вряд ли ты собиралась взвалить ее на себя, пока я буду кайфовать, получив заем на учебу… А может, тебе кажется, я смогу поселить коров у себя в общежитии?

Дезире побледнела больше обычного, стала даже не тусклой, а мертвенно-белой.

— Не понимаю, чего ты взъелся, — забормотала она. — Изыскать способ продолжить учебу при желании можно было бы. Я просто имела в виду, что ты способный. Только желания у тебя, видимо, нет. Так что забудем!

— При чем тут мое желание или нежелание?! — вскричал я. — Ну, проучился бы я пять-шесть лет, одолжил бы у государства полмиллиона… у меня, сама понимаешь, мало долгов… а дальше-то что? Может, прикажешь потом стать библиотекарем и бегать между полками, думая о своих замечательных отметках? И еще: ты понятия не имеешь о том, что мне позволили и чего не позволили родители, так что лучше не приплетай их сюда!

Она сидела молча, упрямо глядя в аттестат. Я выхватил бумагу у нее из рук, разорвал на мелкие клочки и обсыпал ее с головы до ног. В общем, развернулся хоть куда.

— Да начхать тебе на мои желания! Думаешь только о себе. Ей, вишь ли, нужен человек, с которым можно рассуждать о Лаконе и которого не стыдно показать друзьям-коллегам. А о том, что значит содержать такое хозяйство, — ни малейшего представления. Мне же нужен рядом человек, который помогал бы с фермой… чтоб коровы вовремя получали лекарство и не валились с ног сразу после отела, зарабатывая себе паралич! — все громче и громче орал я.

Дезире встала.

— Кого ты, собственно, пытаешься перекричать? — спросила она перед уходом.

Я слышал, как во дворе газанула машина. Потом наступила оглушительная тишина. Только в воздухе повис вопрос.

35

Я не оставляю следов на воде

на школьной фотографии я из тех

чью фамилию никто не может вспомнить

а мои золотые сережки отойдут

в наследство государству

Ничего подобного этому скандалу в моей жизни еще не было.

Сначала я обрадовалась. Его аттестат, на который я наткнулась в ящике письменного стола, между дипломом об успехах в плавании и схемой мопедного мотора, подтвердил для меня то, что я и так знала. Сплошные пятерки — и по шведскому, и по математике, и по английскому… Четверок всего две — по основам религии и по труду. В общем, голова у Бенни варит. А ведь, насколько мне известно, зубрить у него элементарно не было времени: сызмальства батрачил на ферме. Вот почему он не поддается на мои попытки приобщить его к высокой культуре. Они провоцируют его. Он чувствует, что из этой культуры можно было бы извлечь кое-что полезное, но если он уступит мне, то вынужден будет признать: он сделал неверный выбор.

Я оказалась не готова к его бешеной реакции. Не нашлась что ответить. Я ведь хотела только ближе познакомиться с ним, надеялась отыскать звездочки для построения между нами моста. Золотые звездочки, которые доставались ему за успехи в учебе.

Я выскочила от Бенни со слезами жалости к себе. Ну почему он все понял неправильно?

Разумеется, дело обстояло с точностью до наоборот! К шести утра — после четырнадцати чашек чая — мне стало ясно, что это я все перевернула с ног на голову. Девочкой я привыкла получать в школе золотые звездочки и наклеивать их в тетрадку. Привыкла к маминым похвалам. Теперь умница Дезире возжелала озарить его деревенскую тьму Светом Просвещения. Хотя, по справедливому замечанию Бенни, понятия не имела о том, какие требования предъявляли к нему родители. Знала лишь, что они умерли и что он развел на их могиле целый питомник.

И вдруг я безумно заскучала по собственной маме. Мне так захотелось повидаться с ней, что я даже немного заскучала по папе. А еще я заскучала по фамильному дубовому столу, за которым когда-то, старательно выговаривая непривычные звуки, читала маме вслух английские книги. Сама она английского не знала, однако каждое лето организовывала для меня языковую поездку в Англию. А когда я, поминутно спотыкаясь, впервые сыграла сонатину Моцарта, мама расплакалась. Она все не могла решить, кто из меня выйдет: концертирующая пианистка или лауреат Нобелевской премии?

А из меня вышла библиотекарша — с низким жалованьем и несколькими сотнями тысяч долга, который надо отдавать за учебу. Правда, разносторонне образованная. На пианино я больше не играю, зато теперь освоила «Жни да жни овес» на губной гармошке. Не мне указывать Бенни-Богачу с Рябиновой усадьбы, как ему жить.

На другой день я не подходила к телефону. Боялась, что звонит Бенни. Впрочем, я еще больше боялась, что это окажется не он, поэтому взяла на работе трехдневный отпуск и сообщила папе: я еду к нему.

Некоторые люди совершенно точно знают, в какую минуту почувствовали себя взрослыми. Мэрта утверждает, что повзрослела, застукав мать в постели с рыжим соседом. У них в семье рыжая только сама Мэрта.

Я же обрела зрелость за эти три дня в родительском доме.