Наталия Ипатова - Былинка-жизнь

• Название: Былинка-жизнь
• Автор: Наталия Ипатова
• Издательство: АСТ, Ермак
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-018800-5, 5-9577-0063-0

Один из королевских сыновей — ЧУДОВИЩЕ! Так гласит древнее поверье, коему поневоле вынуждены следовать и молодой правитель магических земель, и его прекрасная королева. И, согласно поверью, отличить Чудовище от Истинного принца в силах лишь дева из колдовских Плоских Земель — будущая невеста будущего короля… Однако — кто из двух принцев обречен жребию Разрушителя, а кому надлежит стать Спасителем? Юная хранительница их судеб не узнает этого, пока не настанет час Предначертанного…

---

— Лорелея, — сказал Клаус после продолжительной паузы. — Когда я говорил с тобою в первый раз, я был довольно молод. И я выбрал неподходящий момент. Я многого не знал, а многое представлял себе неправильно. В том числе — характер чувств, которые свяжут нас, всех четверых. Пятерых, — поправился он. — И я употребил неподходящие слова. Я считал тебя своим лучшим другом. Спешить делиться с тобой своими сомнениями и страхами… не стоило.

— Лучше уж так, — с горечью отозвалась королева, — чем наблюдать их с горящими глазами, гадая — этот? не этот?..

— Я предлагаю тебе рассматривать Имоджин как пробный камень, относительно которого претенденты проявят свои качества. Хорошие или плохие. Как предмет соперничества.

— А искушения одной короной было недостаточно?

— Корона сама собой. Но иногда… иногда нужна еще и женщина, чтобы определить, кто способен на скотство, а кто — на рыцарство.

— Во всяком случае, — сказала королева, глядя вниз, на двор, — их ты уже втянул в эту игру. Соперничество. Во всем. В игре, в гимнастике, в науках, на мечах. Чьи собаки быстрее, чей змей поднимется выше. Эти жуткие забавы вроде забраться по отвесной стене терема с помощью всего лишь двух кинжалов! Этот… этот страшный человек!

— Ты про Циклопа Бийика? — Клаус подошел и встал рядом с нею у окна. — Да, ему не повезло с лицом. Но ничего не поделаешь, он лучший мечник отсюда и до самого моря.

— Чудовище! — с чувством высказалась Лорелея. — Это его затея с верхолазанием!

— Для этого его и нанимали. Он должен тренировать мальчишек, гонять их так, чтоб света белого не видели. Мужчина должен время от времени подвергать себя полной нагрузке, чтобы не забыть, что он — мужчина. Чтобы не утратить права так называться.

— Один из них убьется, и… выбор произойдет сам собой. Ты доверил выбор ей. Почему ты не доверил его мне?

— Лорелея, — неожиданно сказал король, — ты все время говоришь, что у тебя два сына. И звучит это достойно и благородно. Но ты же Киммеля в упор не видишь!

Его жена опустила глаза.

— Это потому, — сказала она, глядя в пол, — что ты его отличаешь.

— Нет, — сказал Клаус. — Нет! Я абсолютно ровен с ними обоими. Каждый из них получает то, что необходимо наследнику. И девочку я поставил над ними обоими. Но я не могу не думать, что вместе с наследником знания, навыки, любовь и надежду получает чудовище.

Оба замолчали, слушая задыхающийся хохот Киммеля, кувырком летящего в пыль, и звенящий воинственный клич победившего в схватке Олойхора.

— От всей души надеюсь, что твоя протеже выберет Ойхо, — как бы сама себе проговорилась Лорелея.

— Так ты не отрицаешь, что сердце твое принадлежит одному из детей?

— Просто, мне кажется, Киммель не склонен воспринимать эти игры всерьез. Не настолько. Ему не будет так больно, если его обойдут.

2. Попытка детского психоанализа из окна высокой башни

Конечно, все могло сложиться и по-другому. Однако Киммель и Олойхор не вошли пока в возраст, когда отроки обсуждают правила игры, и уж тем более — сомневаются в их целесообразности. Правила есть правила.

Клаус был для сыновей именно тем, чем следует быть отцу мальчишек: беспрекословным авторитетом, светилом с аурой божественности. Если отец сказал, что отныне условия их жизни, воспринимаемой как игра, включают девочку, то так тому и быть. В конце концов, когда-то точно так же он привел к ним Циклопа Бийика, а тогда они и не думали возражать. Хотя, сказать по правде, от Циклопа им перепало уже столько запрещенных ударов, что впору было задуматься: насколько оно им надо.

И все же могло быть и по-другому. Если бы Ках-Имажинель, чье непроизносимое имя местные жители окончательно переделали в Имоджин, была другой. Плаксивой ябедой, к примеру, беззастенчиво пользующейся привилегиями, которые достались ей даром. Или если бы она оказалась обузой в их играх, ищущей их общества, и ожидала, что мальчишки, как вменено им в обязанности, станут приглашать ее в свои игры, превосходящие как ее разумение, так и скудные девчоночьи силенки. Не говоря ни слова и даже не зная слов, которые для того потребны, Имоджин дала понять обоим своим женихам, что она ни на кого не собирается глядеть, задрав голову, и что ее старая тряпичная кукла для нее дороже всех принцев, даже если брать тех пучком. Клаус зорко наблюдал за ней, пока не убедился, что она заняла отведенное ей место. И что теперь это место за ней закреплено.

На каждодневных вечерних трапезах место Имоджин было между двумя мальчишками, которые обменивались смешками и шуточками поверх ее головы в смешной «взрослой» повязке невесты, а толстые руки слуг в закатанных по локоть рукавах, покрытые капельками кухонного жира, передавали над ними блюда с едой. В центре, между столами, составленными буквой "П", забавлял гостей королевский уродец Шнырь, человек, который «не должен бы столько есть». Клаусу говорили, что это болезнь. Во всяком случае, за лишний кусок Шнырь готов был на все, хотя при королевском дворе как будто бы никто не голодал. Имоджин поворачивала лицо то к одному своему кавалеру, то к другому, и в широко посаженных дымчатых глазах ее не проскальзывало и тени ущербности простолюдинки, избранной в подруги одному из королевских сыновей. Удовлетворенность без самолюбования.

Способность быть самой собой. Вполне королевское качество. Не совершая над собой никакого насилия, про себя Клаус называл ее дочкой. Ничего в ней не было скандального, слезливого, навязчивого — девчачьего в худшем смысле этого слова, того, что они, становясь девушками, научаются держать в узде. А коли не научаются — то никто не рассматривает их всерьез. К тому же — редкостное явление — Имоджин умела соизмерять силу своего голоса. Ведь не секрет, что именно громкие голоса и резкие выкрики, раздающиеся у вас под ухом, когда вы читаете, заняты или прилегли отдохнуть, порой дают вам повод делать заявления о вашей нелюбви к детям вообще. Даже если это ваши собственные дети. В этом плане Имоджин вообще не было слышно. Достоинство, ценимое всеми, кроме Лорелеи, которая видела в нем «ненормальность».

Когда Клаус смотрел на всех троих из окна высокого терема, он видел Имоджин сидящей на поленнице на закраине двора, подобрав колени к подбородку и натянув ими подол. В то время как мальчишки, летом загорелые, зимой — румяные, выпендривались перед ней что было сил, оставаясь покамест в заблуждении относительно главных достоинств мужчины, на истоптанном песке или на снегу демонстрируя ей «смертельные приемы», которым обучил их Циклоп Бийик. Который, к слову, неизменно возвышался тут же, в углу двора, и царил над всей компанией, как пастух над своим стадом. И сыновья его влипали, влипали, влипали! Жест, которым она выпрастывала из-под себя босую ножку и тянулась ею к земле, через десять лет будет весьма эротичным. Ничто не мешало ей встать и уйти, когда, по ее мнению, забава себя изживала.

И только сама Имоджин своим собственным умишком, гнездившимся в ее головенке, вычислила, когда она уже смело может перестать цепляться за куклу, представлявшую вчерашний день ее увлечений, и позволить мальчишкам веселить ее. Только после того, как они поняли: их двое, в то время как она — единственная. Теперь можно было с хохотом валяться в траве или в снегу, кататься с ледяных гор, виснуть на заборе между двух зубцов, требовать, чтобы ее обучили «той подсечке», получать снисходительные похвалы и прятать от взыскательной Агари нечаянные синяки. Умненькая маленькая девочка, в глубине души осознающая, что рассчитывать может только на себя. Клаус, в сущности, подозревал, что в Лорелее, помимо прочего, говорит, увы, зависть отжившей красавицы. Чего там, он бы и сам не прочь вновь оказаться ростом с траву и заглянуть в глаза кузнечикам.

Тем временем годы шли. К кулачным тренировкам и верхолазанию добавились мечи и копья, храпящие кони и скаковые дорожки с препятствиями, а втроем стало можно выходить за пределы двора, а после — и города, в поле и в леc, где Имоджин несла лукошко, а ее спутники — взрослые луки; или на реку с ее резким посвистом холодного ветра и быстрым бегом пуховых облаков над камышами, воткнутыми по пояс в зеркало вод, со стремительной сменой погоды, с внезапной грозой, пережидаемой под лопухами или в укромных шалашах, о которых взрослым знать не полагалось. В государстве Клауса было мирно. Дети в нем не боялись гулять одни, и уж тем более он не рисковал, отпуская Имоджин под охраной двух щенков с псарни Циклопа Бийика. Мир расширялся, становясь все увлекательнее. Ранняя мужественность изломала голоса королевских сыновей, как всегда поразив Клауса неожиданным их несходством: Киммелю достался приятный мягкий баритон, тогда как блестящего яркого Олойхора, вдохновителя всех сумасшедших выходок, природа наградила подобающим натуре Звонким тенором, не то серебряным, не то стальным.