Вашингтон Ирвинг - Филип из Поканокета

• Название: Филип из Поканокета
• Автор: Вашингтон Ирвинг
• Жанр: Историческая проза

---

Вашингтон ИРВИНГ ФИЛИП ИЗ ПОКАНОКЕТА

Из бронзы монумент: недвижен взгляд,

Дух — жалости хозяин, но не раб;

Взращенный колыбелью чащ до гроба,

Чтоб крайности добра и зла сравнять,

Застыл, страшась лишь одного — позора,

Лесной муж-стоик, не для слез и вздора.[1]

Кэмпбелл

Индейские мемуары

Текст публикуется по изд. : Irving Washington.The Sketch book of Geoffrey Crayon, Gent. London; New York: J. M. Dent & Sons Ltd. , 1906.

* * *

Достойно сожаления, что мемуаристы, писавшие об открытии и заселении Америки, не оставили нам более детальных и искренних рассказов о замечательных характерах, взращенных жизнью среди дикой природы. Скудные анекдоты, дошедшие до нас, интересны и изобилуют подробностями; они представляют приближенные наброски человеческой натуры и показывают, чем являлся человек на весьма примитивной стадии своего развития и чем он обязан цивилизации. В процессе высвечивания этих диких и неисследованных черт человеческой природы рождается очарование, близкое к открытию; воистину, становишься свидетелем развития у туземцев нравственного чувства, обнаруживая в естественной стойкости и грубом великолепии щедрый расцвет тех романтических качеств, которые цивилизация развивала искусственным путем.

В жизни цивилизованного общества, где счастье и само существование человека столь сильно зависят от мнения ближнего, он постоянно находится под наблюдением. Здесь дерзновенные и индивидуализированные черты аборигенного характера шлифуются или смягчаются нивелирующим влиянием того, что именуют воспитанием; он практикует такое множество мелких обманов, затрачивает так много щедрых чувств ради достижения популярности, что истинное становится трудно отличить от искусственного. Индеец свободен от ограничений и условностей светской жизни и, будучи в значительной мере одинокой и независимой личностью, следует порывам своего нрава или велениям собственного выбора; таким образом, черты его натуры, взращиваясь свободно, предстают во весь свой рост и во всей своей разительности. Общество подобно газону, на котором сглаживается всяческая неровность, искореняется любой сорняк и где глаз упивается улыбчивой зеленью бархатистой поверхности; однако тот, кто посвятит себя изучению природы в ее первозданности и разнообразии, обязан углубиться в чащу, сойти в долину, противоборствовать течению и бросить вызов пропасти.

Соображения подобного рода возникли при случайном знакомстве с томом истории, посвященным первым колониям [2], в котором с немалым гневом описываются возмущения индейцев и их войны с поселенцами Новой Англии. И мучительно на основании этих предвзятых сочинений отдавать себе отчет в том, что наступление цивилизации пятнается кровью аборигенов; что колонисты легко склоняются к вражде из-за алчности, а их военные действия жестоки и разрушительны. Воображение бледнеет при мысли о том, как много выдающихся личностей исчезло с лица Земли, сколь много храбрых и благородных сердец, отчеканенных из чистейшего природного серебра, было повержено и растоптано в прах!

Такова была и судьба Филипа из Поканокета, индейского воина, чье имя некогда наводило ужас на весь Массачусетс и Коннектикут. Он был самым выдающимся из числа современных ему сахемов, царивших над пикодами, наррагансетами, вампаноа и другими восточными племенами в пору раннего заселения Новой Англии, — из отряда необразованных туземных героев, поднявшихся на самую жестокую борьбу, какую только знала человеческая природа, и сражавшихся до последнего вздоха за свою землю, без надежды на победу или признание. Достойные эпической эпохи и чести стать героями ярких сюжетов для местных легенд и романтического вымысла, они едва оставили после себя сколько-нибудь заметный след на страницах истории, если не считать исполинских теней, встающих в неясных сумерках предания [3].

Когда пилигримы, как назвали плимутских поселенцев их потомки, впервые нашли пристанище на берегах Нового Света, спасаясь от религиозных преследований Старого, их положение оказалось до крайности жалким и унылым. Немногочисленные количественно, несущие утраты в результате болезней и лишений, окруженные вопиющей дикостью и враждебными племенами, подвергаясь воздействию суровой, почти арктической зимы и превратностям переменчивого климата, они заполонили свой разум мрачными пророчествами. Ничто не способно было удержать их от отчаяния, кроме сильного порыва религиозности.

В этом заброшенном состоянии к ним пришел Массасойт, верховный сагамор вампаноа, могущественный вождь, правивший обширной территорией. Вместо того чтобы воспользоваться малочисленностью незнакомцев и изгнать их из своих владений, в которые они вторглись, он с самого начала проникся к ним искренней дружбой, раскрыв объятия радушного гостеприимства. Ранней весной он явился в их поселение в Новом Плимуте всего лишь с горсткой спутников, заключил с ними торжественный союз о дружбе; продал им часть земли и пообещал им обеспечить дружественное расположение своих диких союзников. Что бы ни говорили об индейском вероломстве, можно сказать с уверенностью, что честность и миролюбие Массасойта никогда не подвергались сомнению. Он всегда оставался верным и благородным другом белых людей, позволяя им расширять свои владения и укрепляться на близлежащих землях, не выказывая ревности к их нарастающей мощи и процветанию. Незадолго до своей смерти он вновь явился в НьюПлимут с сыном Александером с целью обновления соглашений и сохранения мира для потомства.

На этой встрече он попытался защитить веру своих предков от возрастающего давления миссионеров и заметил, что следует прекратить всякие попытки отвлечь его народ от древней веры; однако, обнаружив упорное сопротивление со стороны англичан, скромно отказался от своего требования.

Практически последним шагом в его жизни было намерение привести обоих своих сыновей, Александера и Филипа (как их назвали англичане), в дом главы поселения, дабы те же любовь и дружба, что существовали между белыми людьми и им самим, перешли и на его детей.

Добрый старый сахем отошел в мире и счастливо воссоединился со своими отцами до того, как несчастье пришло в его племя; дети же остались жить, дабы испытать на себе неблагодарность белого человека.

Старший сын, Александер, наследовал ему. Он обладал порывистым и вспыльчивым нравом и гордился своими наследственными правами и привилегиями. Экспансионистская политика и диктат пришельцев возмутили его; с волнением следил он за опустошительными войнами чужаков против соседних племен. Вскоре и ему самому было суждено испытать их враждебность, ибо его объявили соучастником заговора, преследовавшего цель совместно с наррагансетами восстать и сбросить англичан в море. Невозможно утверждать, насколько это обвинение согласуется с фактами и насколько основано на чистом вымысле. Однако из жестоких и самонадеянных действий колонистов ясно, что к этому времени они ощутили подъем собственной мощи и сделались еще более требовательными и безответственными в своих отношениях с аборигенами. Были направлены вооруженные отряды, дабы принудить Александера предстать перед судом. Его выследили в лесном жилище, захватив врасплох в хижине, где он отдыхал после охотничьих трудов безоружный, с группой своих спутников. Внезапность ареста и оскорбление, нанесенное его дикарскому достоинству, столь сильно повлияли на необузданные чувства этого гордого туземца, что его охватил приступ ярости. Ему разрешили вернуться домой, но при условии, что он оставит сына в залог собственного слова; этот удар, нанесенный ему, оказался роковым, и еще в дороге он пал жертвой мук уязвленного духа.

Наследником Александера стал Метамосет, или Король Филип, как именовали его поселенцы, из-за его благородного духа и дерзновенного темперамента. Эти качества, вкупе с широко известной энергичностью и предприимчивостью, сделали его предметом великой зависти; его обвинили в давнишнем заговоре и неукротимой враждебности к белым. Быть может (что вполне естественно), так это и было на самом деле. С самого начала он видел в белых людях чужаков, вторгшихся в пределы его страны, воспользовавшихся гостеприимством хозяев и постоянно расширявших свое пагубное для жизни дикарей влияние. Он видел, как число его соплеменников тает под их натиском, исчезая с лица Земли; как земли просачиваются меж пальцами, а племена слабеют, рассеиваясь и попадая в зависимость. Скажут, будто земля эта изначально была куплена поселенцами у аборигенов; но кто же не знает обстоятельств «покупки» индейских земель, сделанных в период колонизации? Европейцы всегда заключали выгодные сделки благодаря особой изворотливости в договорах; они присваивали обширные территории, легко провоцируя военные конфликты. Неискушенный туземец не мог быть глубоко сведущим в тонкостях закона, согласно которому можно легально и ощутимо нанести ущерб. Свои суждения он выносил на основе фактов; и Филипу достаточно было знать, что до вторжения европейцев его соплеменники были хозяевами своих земель, тогда как теперь они стали бродягами на землях своих отцов.