Дэниел Истерман - Девятый Будда

• Название: Девятый Будда
• Автор: Дэниел Истерман
• Издательство: Олма-Пресс
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 1997
• ISBN: 5-87322-537-0

Первая мировая война окончилась, но агент британской разведки Кристофер Уайлэм вынужден вести собственную войну за освобождение своего похищенного сына. Следы похитителей ведут в Тибет, в самый центр международных политических интриг и неведомой европейцам магии, таящейся за стенами древнего монастыря.

---

Кристофер нервничал. Год вне разведки — не такой уж большой срок. Он все еще владел информацией, которая могла оказаться бесценной для Замятина и коммунистических сил Индии.

— Почему я должен что-то вам рассказывать? — спросил он.

Замятин улыбнулся.

— Пожалуйста, майор, не оскорбляйте мой интеллект. Карты легли не в вашу пользу: я прошу вас всегда иметь это в виду. Ваш сын сослужил свою службу. Признаю, что он еще может мне пригодиться. Но если учесть, как мне нужна информация, которой, как я знаю, вы владеете, то, возможно, мне будет выгоднее видеть вашего сына мертвым, нежели живым. Пожалуйста, подумайте об этом.

— Если он умрет, вы ничего от меня не добьетесь. — Пальцы Кристофера, укрытые почти прозрачной тенью, нашли рукоятку и начали постепенно вытаскивать нож.

— Конечно. Я не дурак. Но помните, что смерть может быть очень медленной. И помните о том, что существует альтернатива. Ваш отец заключил со мной сделку. Я хочу заключить сделку с вами. Ценой некоторой информации — очень важной информации — вы можете спасти жизнь своему сыну.

— Бога ради, он всего лишь ребенок!

— Все мы — дети. Вы, я, ваш сын. Мужчины остаются детьми, глупыми и незрелыми. Мир развивается очень-очень медленно. Мы только достигнем зрелого возраста к тому времени, когда на земле будет создано новое общество. Именно поэтому сейчас я должен действовать жестко. «Пожалеть розгу — испортить ребенка» — разве это не английская пословица? «Я должен быть жестоким, чтобы быть добрым». «Можно согнуть побег, но не дерево». Вы, англичане, нашли много способов выразить эту мысль.

— И то, что произошло сегодня, — отозвался Кристофер, — и было сгибанием побегов?

— Послушайте меня, — сказал Замятин. — С вашим миром покончено. Старый порядок сейчас сворачивают, как ковер. Вместо него стелят новый. Когда здание объявлено аварийным, вы не будете заклеивать обоями трещины и загонять гвозди в штукатурку. Вы просто снесете его. И используете мусор в качестве фундамента для нового здания. Разве вы не видите, что уже не важно, что проливается кровь, что сыновья теряют отцов или матери теряют дочерей. Все они станут фундаментом.

Он бросил на Кристофера почти просительный взгляд.

— Вы можете выбрать, кем вам быть, — продолжил он, — частью мусора или частью нового сооружения.

— А если я не хочу быть ни тем, ни другим? — поинтересовался Кристофер. Он уже извлек ручку ножа из ботинка. И медленно начал извлекать лезвие.

— У вас нет выбора. Вы должны стать или тем, или тем. Это решила за вас диалектика истории. Никого из нас не спрашивают, кем он хочет быть. Мы только можем выбрать, с какой стороной связать свою судьбу.

— А у убитых вами сегодня вечером монахов был выбор? Их спросили, хотят ли они присоединиться к вашей революции?

Замятин молча покачал головой. Он был похож на человека, несущего на плечах тяжелый груз. Он считал себя господом Богом.

— Это не революция, майор Уайлэм. Даже не первые признаки революционного волнения. Здесь нет городского пролетариата, нет капиталистической системы, подлежащей свержению. Здесь есть только боги, демоны и священнослужители.

Он вздохнул, словно провел всю жизнь, сгибаясь и кланяясь перед алтарями, зажигая свечи у ног старых богов.

— Им нужны новые лидеры, — продолжал он, — люди, которые уведут их от предрассудков. Вы хотите дать им школы, суды, лунки для игры в крикет. Но у них уже есть и книги, и законы, и игры. Все, что им нужно, — это свобода. Свобода от угнетения. Свобода от нужды.

— И вы им это дадите?

— Мы сделаем это возможным. Они сами дадут себе свободу.

— Как насчет свободы выбора?

Глаза Замятина сверкнули.

— Они получат ее вместе со всем остальным. Но сначала их надо оторвать от феодализма. Это будет болезненный процесс. Прежде чем он завершится, многие умрут. Но каждая смерть будет для масс еще одним шагом на пути к освобождению. Это неизбежно. Силы истории на нашей стороне.

Как истинный верующий, держащий в руках молитвенник или молитвенное колесо, Замятин бормотал слова своей собственной молитвы, обращаясь к Истории. Кристофер вспомнил слова Уинтерпоула: «Большевики говорят об исторической неизбежности точно так же, как иезуиты — о беспрекословном повиновении. У Истории нет чувств: ни жалости, ни любви, ни ненависти, ни радости, ни горя. Она идет по заранее определенному пути. И сохрани Бог тех, кто оказывается на ее пути».

Кристофер чувствовал, что оказался в духовной и эмоциональной ловушке. Он проделал огромный путь, чтобы спасти сына, но теперь для завершения задачи ему требовалось еще и предать невинных мужчин и женщин. Замятин не станет довольствоваться несколькими крупинками незначимой информации. Он найдет способ проверить слова Кристофера, и у него будут вопросы, на которые он захочет получить разумные ответы. И даже если Кристофер всех предаст, где гарантия, что русский сдержит свое слово? Люди для него были пешками, и Кристофер ни на минуту не сомневался в том, что Замятин не станет терять время на то, чтобы обеспечить безопасность ему или его сыну.

— Мне нужно время для размышления, — сказал он.

Нож уже был в его руке. Он держал его кончиками пальцев, готовясь прыгнуть на русского.

Замятин сжал губы. Свечи догорали. За окнами царила ночь.

— Я не могу предоставить вам время, — ответил он. — Его у меня просто нет. Вам придется принять решение сегодня вечером. Завтра я уезжаю в Монголию. Тибетский мальчик скоро станет богом. Ваш сын отправится со мной, хотя от вас зависит, вынесет ли он тяготы пути. Надеюсь, вы понимаете меня, майор Уайлэм?

— Я понимаю. — Кристофер встал.

— Я распоряжусь, чтобы вас отвели в вашу комнату. Если вам что-нибудь понадобится, управляющий проследит за тем, чтобы вам это доставили.

— Скажите мне, — попросил Кристофер, — зачем вы убили так много людей? У вас было соглашение с моим отцом. Вы получили то, что хотели. Разве необходимо было учинять резню?

Замятин встал и шагнул к Кристоферу.

— Ваш отец нарушил наш договор, — объяснил он. — Он сказал, чтобы я уходил, приказал своим монахам вышвырнуть меня. Я боялся чего-то подобного с того самого момента, как я узнал, что Царонг Ринчопе привел вас сюда. Ваш отец позволил эмоциям вмешаться в дело. Полжизни он подавлял в себе страсти, а затем допустил оплошность. Он был таким же ребенком, как мы все. У меня нет времени спорить. Не повторяйте его ошибок.

Кристофер решил, что не повторит. Он крепко сжал нож, замахнулся и кинулся на Замятина. Нож скользнул рядом с рукой Замятина, разрезав рукав, и Замятин рванулся в сторону, разрывая ткань. Кристофер упал на подушки, сумев удержать нож в руке.

Замятин неуклюже упал набок. Подушки мешали ему, затрудняли его движения; он попытался отползти от Кристофера. Кристофер предпринял вторую попытку.

Замятин перехватил левой рукой кисть Кристофера и, тяжело дыша, пытался отвести острие от своей груди. Нож был в двух-трех сантиметрах от него. Кристофер навалился на Замятина всем телом, пытаясь довести дело до конца. Его душила ярость — она придала ему силы, но лишила возможности трезво оценивать ситуацию. Он выругался, когда Замятин ударил его коленом в живот, отбросив назад, к стоявшим на полу свечам. Свечи опрокинулись на подушки. Тонкая ткань сразу вспыхнула, огонь перекинулся на соседнюю подушку.

Кристофер зарычал от ярости, когда русский оказался на нем. Нож все еще был у него, но Замятин прижал его руку с ножом к полу, поставив на нее колено. Несмотря на внешность, он оказался опытным бойцом. Кристофер левой рукой ухватил русского за горло, пытаясь сбросить его с себя, оттолкнуть назад. Но руки Замятина были свободны, и он ударил Кристофера по шее — тот затих и выронил нож из ослабивших хватку пальцев.

Замятин схватил нож и медленно начал опускать его, пока не коснулся шеи Кристофера. Из-под лезвия показалась кровь. Сзади огонь лизал подушки, едкий дым щипал глаза.

Русский собирался убить его — Кристофер прочитал это в его глазах. Он тяжело дышал, боль вызвала еще один приступ дикой ярости. Кристофер внезапно понял, что Замятин ненавидит его. Он вспомнил его взгляд, когда Кристофер вошел в комнату, вспомнил проскользнувшую в его глазах враждебность. И теперь он понял причину этой ненависти. Русский, от которого отказался его собственный отец, ненавидел его за ту любовь, которую он испытывал к Уильяму. Дело вовсе не в Истории, подумал Кристофер, просто этот ублюдок пытается таким образом отомстить своему отцу.

Внезапно кто-то вбежал в комнату. Наверное, заметили огонь. Один из монахов оказался сообразительнее других и сорвал толстую портьеру, которую тут же бросил на огонь. Остальные стали затаптывать разрозненные языки огня и разбрасывать уцелевшие подушки, чтобы огонь не перекинулся и на них. Прошло меньше минуты, а монахи уже успели остановить пламя.