Магсуд Ибрагимбеков - Кто поедет в Трускавец

• Название: Кто поедет в Трускавец
• Автор: Магсуд Ибрагимбеков
• Жанр: Современная проза

---

Что это? Почему все встали? А… Окончился концерт. Все расходятся. Великий Человек сказал мне на прощание, что ждет меня в гости вместе с отцом. А потом мы остались одни. Мы стояли перед огромным, ярко подсвеченным зданием на безлюдной площади.

— Вечером оно еще красивей, — сказал я. — Поздравляю.

Он улыбнулся:

— Спасибо. Честно говоря, мне оно и самому нравится. Ну пойдем? Машину я отпустил, думал, приятно будет прогуляться пешком Тебе не холодно, с моря прохладой потянуло?

— Нет.

— Пойдем ко мне, посидим, чаю попьем. А хочешь вина? Мне прислали несколько бутылок настоящего сагианского. Еще же не очень поздно.

Не пойду я к тебе, папочка, пить чай или вино по той уважительной причине, что не хочется мне.

«Собрался братец Кролик в гости, проведать тетушку Мидоус и ее дочек».

— К сожалению, я должен быть дома. Ко мне будут звонить. Он пригладил хорошо знакомым мне жестом волосы на голове, даже в полумраке площади было видно, как они поседели. «Оседлал братец Кролик свою лошадь и поскакал…»

— Я рассчитывал, что нам удается посидеть сегодня вместе, жаль, что не получилось. — Он поежился, видно, ветер с моря и впрямь был прохладным.

«И невдомек было братцу Кролику, что у тетушки Мидоус с дочерьми в это время сидел и курил свою трубку братец Лис…»

— Ну что ж. Спасибо, что пришел на открытие. Всего доброго. Звони. — Он повернулся и пошел.

С кухни доносится запах ванили, мама что-то готовит нам вкусное на ужин. Хорошо сидеть на отцовском колене, чувствовать на плече его руку и слушать, как он читает своим неторопливым добрым голосом сказки дядюшки Римуса. И комната кажется такой уютной в теплом свете зеленого абажура.

Откуда ты, чудное душистое видение, вызывающее сладкую щемящую грусть по давно безвозвратно минувшим счастливым дням? Из каких неведомых складов, кладовых памяти появилось ты и когда в следующий раз ждать твоего прихода?

Он шел неторопливо, не оборачиваясь, думая о чем-то своем.

— Папа! — я услышал свой голос и подумал, что крикнул слишком громко.

Давно я его так не называл, даже и вспомнить нельзя, когда в последний раз я сказал ему «папа».

Он остановился и медленно повернулся ко мне.

— Хочешь, я к тебе завтра зайду? Вечером.

Кажется, он хотел что-то сказать, потом раздумал и молча кивнул.

Я вдруг обратил внимание, что набираю цифры ее телефона необычайно медленно и плавно, не сразу отпуская диск в обратный, невыносимый в этой тишине своим скрипом путь, словно от меня зависело, чтобы звонки на другом конце провода прозвучали бы без пугающей громкости, как можно тише и мягче, деликатным стуком ночного гостя в дверь друга, который тщетно прождал его весь вечер с семьей к ужину и перестал ждать к полуночи, а он, задержавшись на ненужной и утомительной вечеринке в кругу случайно встретившихся подвыпивших однокашников, все же пришел, несмотря на поздний час, при этом нещадно ругая себя только для того, чтобы попрощаться перед бесконечно долгой разлукой.

Она взяла трубку сразу, и голос ее не был сонным.

— Пожалуйста, извини, — сказал я. — Видишь ли, я очутился в ситуации…

— Вижу, — сказала она и засмеялась. — Я уже думала, что ты не позвонишь.

Я сказал, что очень обидно, что пропал последний вечер перед отъездом и что мне удастся ее теперь увидеть только на вокзале. Она засмеялась .

— Почему ты смеешься?

— Ужасно смешно, что ты говоришь шепотом, как будто боишься кого-нибудь разбудить. Мне тоже очень жаль. Ну да бог с ним, что прошло, то прошло. А ты меня все-таки хочешь видеть?

Это был вопрос, требующий только одного ответа, и я немедленно сказал:

— Очень.

— Подними правую руку и торжественно скажи: «Находясь в здравом уме и твердой памяти, хочу тебя видеть. Очень, очень, очень!» Скажи. Это меня утешит.

— …Очень, очень, очень!

— Ну вот, — огорченно сказала она, — так я и знала, что руку ты не поднимешь… Не поднял ведь?

— Ну не поднял, — испытывая досаду из-за того, что не могу найтись и в шутливом тоне соврать, сказал я. Как будто она и впрямь могла знать, поднял я руку или нет!

— Вот видишь, — сказала она. — Значит, не очень хочешь.

— Если бы я знал, что от этого что-то зависит, то я поднял бы сразу обе руки и простоял бы в этом положении до той самой минуты, пока не увижу тебя, — очень серьезно и медленно сказал я, с удовольствием ощущая в своем голосе такое количество высококачественной убежденности и правды, что его с избытком хватило бы на то, чтобы немедленно отправить на вечер устного рассказа с фрагментами «Илиады» и «Одиссеи» в исполнении Сурена Кочаряна трех благополучных пайщиков, в тот самый момент, когда уже полностью собраны взносы и успешно завершены хлопоты с сервировкой, состоящей из двух граненых стаканов и чистой баночки из-под майонеза, — и между жаждущими и мигом блаженства остается лишь один легко преодолимый этап в виде свободных от очереди кассы и прилавка

— Не надо, — сказала она. — Конечно, если тебе очень хочется, подними их, но не держи поднятыми очень уж долго. Ладно?

— Почему?

— Потому что я не хочу, чтобы от этого они онемели и стали неловкими, потому что я не хочу, чтобы руки у тебя были холодными, когда я приду. Мне очень нужно, чтобы сегодня ночью они были очень теплыми и ласковыми…

Это было очень неожиданно, и я чуть было не спросил у нее, как она сумеет уйти незамеченной, а также — не отразится ли на состоянии здоровья маман-с и на впечатлениях приезжей тетки внезапный и немотивированный уход среди ночи благонравной и примерной дочери и племянницы, но вовремя спохватился.

— Спасибо, — проникновенно сказал. — Я даже надеяться не мог…

Она сразу же перебила меня:

— Ты хочешь, чтобы я пришла? — Голос ее вдруг стал нервным и напряженным. — Скажи.

— Как ты можешь сомневаться? Можешь быть уверена, что ничего в жизни я так не хотел!

— Я не сомневаюсь.

— Я очень хочу тебя видеть.

— Если ты очень хочешь, если я очень хочу этого, то ничто на свете нам не помешает, — теперь ее голос звучал так же легко, как в начале разговора. — Я иду.

— Я сейчас же выйду и пойду к тебе навстречу, — сказал я.

— Не надо. Мы можем разминуться, а это — время, которого у нас уже очень мало. Жди меня дома.

Те двадцать пять минут, что оставались до Последнего Прихода, я использовал очень четко и предельно плодотворно, слегка прибрав, комнату и доведя свою внешность при помощи в любом другом случае необязательного и преждевременного бритья и свежей рубашки до стадии, вполне достойной увековечения на фотографии, оставляемой на прощание родственникам, близким друзьям и любимой девушке — метеорологом, отбывающим на долгую и опасную вахту с Антарктиду.

Я тихо прикрыл дверь и, осторожно ступая, так, чтобы спокойного, но чуткого сна соседей не коснулись приятные и вместе с тем изнуряющие воображение и посему в это время суток особенно вредные импульсы, исходящие от увлекательнейшего, объединяющего в себе множество неразгаданных тайн быта раздела «Удивительное рядом», вышел на улицу.

Было безлюдно и тихо, впрочем, наверное, не более безлюдно и тихо, чем бывает всегда в три часа ночи в середине обычной рабочей недели. Некоторое время постоял неподвижно у ворот, пока не прибежала собака, у которой этой ночью были какие-то неотложные дела именно в подъезде моего дома. Я догадался об этом не сразу, хотя она сделала по справедливости все возможное для того, чтобы довести это обстоятельство до моего сведения. Возможно, если бы я был повнимательнее или лучше разбирался в собачьей этике, я бы сразу понял, что означают круги, выполняемые неторопливой рысцой посредине улицы, и взгляды, изредка украдкой бросаемые на меня. Но я не догадывался и прозрел только тогда, когда собачьему терпению пришел конец. Она резко остановилась и села напротив меня на достаточно близком для общения и в то же время вполне безопасном расстоянии и, облизнувшись, уставилась на меня взглядом, в котором в очень точной пропорции сочетались удивление, легкое раздражение и неуловимое высокомерие завсегдатая небольшого закрытого читального зала для докторов наук и почетных академиков, обнаружившего на своем насиженном, уютном месте у окна листающего детектив посетителя, вид к манеры которого убедительно свидетельствуют, что никакого пропуска в этот зал у него нет и в ближайшие пятьдесят лет ни будет. Я устыдился и, пробормотав извинения и захлопнув детектив, вышел в общий зал, ощущая на своей спине пристальный, но уже подобревший от моей покорности взгляд, а собака проворно юркнула в подъезд и, судя по явственно донесшемуся оттуда мелодичному журчанию, незамедлительно и добросовестно приступила на своем участке к еженощным работам по доведению стойкого, неистребимого аромата, именуемого в просторечии кошачьим, до уровня букета, незабываемая острота и крепость которого дадут ему бесспорное право претендовать в шкале окрестных подворотен, как минимум, на высокое звание тигриного.