Анатолий Иванов - Повитель

• Название: Повитель
• Автор: Анатолий Иванов
• Жанр: Современная проза
• Год: 1979

Первый роман А.С.Иванова (1928-1999), автора знаменитых эпических произведений «Тени исчезают в полдень» и «Вечный зов». В нем раскрываются особенности русского национального характера, проведенного сквозь горнило революции и медные трубы строительства социализма. Загубленные судьбы сибиряков, попавших в путы повители государственного механизма, вызывают чувство боли. Бытовые и любовные коллизии, колоритный, сочный язык и сюжетная свежесть романа рождают неиссякаемый читательский интерес.

---

Но Дуняшка уже сильно отталкивала его обеими руками, отталкивала молча, крепко сжав побледневшие губы.

— Ну, и толкай, ну, ударь меня. Бей!.. Хочешь, на колени стану перед тобой, — быстро говорил Григорий, цепляясь за ее старенькое пальтишко. Громко, с булькающим звуком проглотил слюну и, замолчав, впервые поднял влажные глаза на Дуняшку. Верхняя губа его, на которой пробивались редковатые рыжие волосы, подрагивала. — Я, неприглядный из себя, знаю… Тем пуще беречь тебя буду… И… вот…

Григорий быстро оглянулся — не идет ли кто по улице — и упал на колени, не сводя уже с Дуняшки заискивающих, преданных по-собачьи глаз. Она отскочила как ужаленная и хотела бежать, но остановилась, прижалась спиной к изгороди из березовых тонких жердей и тяжело задышала. Григорий, помедлив, поднялся и опять растерянно осмотрелся вокруг.

— Не подходи! — крикнула наконец Дуняшка, хотя Григорий стоял на прежнем месте. И повторила уже тише, почти шепотом: — Не подходи…

— Я не подхожу… — промолвил жалобно Григорий, пряча голову в воротник.

Так стояли они молча несколько минут. Наконец Дуняшка проговорила:

— Отойди-ка от дверей.

Григорий покорно сделал два-три шага в сторону. Тогда Дуняшка осторожно, не спуская глаз, с Бородина, опасаясь, что он может неожиданно кинуться на нее, стала подвигаться вдоль изгороди к дверям. Потом стремительным рывком бросилась к дому и, чувствуя себя в безопасности, остановилась на пороге, готовая каждое мгновение юркнуть в сенцы и захлопнуть дверь. Но Григорий неподвижно стоял на прежнем месте.

— С любимым-то и нужду легче переносить, — промолвила Дуняшка, поглаживая покрасневшими от холода руками дверную скобку. — А твоего богатства не надо мне… — Помедлив, добавила еще: — Люди и так говорят про вас — с чего это разжились вдруг?

Ипоспешно скрылась в сенцы, стукнула дверью, потому что Бородин стал тяжело и медленно поднимать голову…

А Григорий еще постоял, тупо глядя на то место, где только что была Дуняшка. Медленно повернулся и так же медленно пошел прочь, поняв, что здесь ему больше делать нечего.

Шагая по улице, Григорий ни о чем не думал, в голове было пусто и гулко звенело, как в дырявой, рассохшейся бочке.

Подойдя к дому, он увидел, что у окна стоит нищенка с грязной заскорузлой на морозе сумкой из мешковины через плечо.

— Что тебе тут? — : не думая, спросил Григорий.

— Подайте милостыньку ради Христа, — проговорила нищенка.

И Григорий узнал ее.

— А-а… Аниска. Ты опять забрела к нам…

— Опять… подайте…

Но договорить Аниска не успела. Вдруг Григория захлестнула страшная, ничем не сдерживаемая злоба на эту оборванку, на самого себя, на весь мир.

— Я тебе подам!.. Я тебе сейчас подам! Взять ее! Ату!

Подбежал к крыльцу, спустил с цепи собак и сразу успокоился, обмяк. Присел на ступеньку и стал смотреть, как собаки кинулись на Аниску, как нищенка, отбиваясь, упала на дорогу и из ее сумки вывалились и раскатились камнями мерзлые куски хлеба.

Потом мимо Григория по ступенькам крыльца мелькнули чьи-то ноги. Он увидел, как Анна Туманова, раздетая, с подоткнутым подолом, побежала к нищенке и мокрой половой тряпкой стала разгонять собак.

* * *

После обеда Григорий сидел в кухне и смотрел на Анну. Стоя к нему боком, она стирала белье в большом, почерневшем деревянном корыте, время от времени вытирая фартуком потное, раскрасневшееся лицо. Григорий раньше никогда не обращал внимания на Анну. А сейчас ему бросились в глаза ее крутые полные плечи, туго обтянутые ситцевой кофточкой, оголенные выше локтей руки, большая рыхлая грудь. Он встал, подошел к ней и начал молча ощупывать ее, как хороший хозяин ощупывает лошадь, прежде чем купить.

— Да ты что, Григорий Петрович? — проговорила Туманова, выпрямляясь. С рук ее капали вода и хлопья мыла.

— Ну-ка, иди… в ту комнату, — кивнул головой Григорий. И, не давая ей опомниться, добавил, чуть повысив голос: — Да иди же…

Анна стряхнула над корытом руки.

— Господи, дай хоть руки вымыть.. В мыле ведь…

…А потом Григорий почему-то долго думал о том, что, хоть Анна и вымыла руки, они все равно пахнут мылом.

— Вот ты какая, оказывается… Не знал, — проговорил он наконец, чтобы отогнать неотвязчивую мысль.

— А что же? — отозвалась Анна. — Ведь не покорись тебе — прогнал бы. А жить надо… Может, и отблагодаришь когда…

— Пошла вон! — вдруг с раздражением сказал Григорий.

И Анна покорно вышла, принялась за стирку.

Григорий, сидя на кровати, опять смотрел на Анну в открытую дверь. Смотрел и думал: «Перед этой незачем становиться на колени… Эх, Дуняшка, Дуняшка!..»

Глава третья

1

После того, что случилось у дома Дуняшки, Григорий несколько недель глушил тоску самогоном. Напившись, посылал Степку Алабутина за Анной Тумановой.

— Тьфу! — плевался отец, которого Григорий уже нисколько не стеснялся. — Срамота-то какая! А коли мужичонка ее из солдат вернется? Убьет ведь обоих вас…

— Ты молчи, батя, — рычал на него Григорий. Отворачиваясь, добавлял: — Особенно насчет убийства…

— Что! Ах ты!.. Вырастил тебя!.. — прыгал вокруг сына Бородин, как петух, однако быстро утихал.

Однажды Терентий Зеркалов, встряхивая головой, из которой все сыпалась на плечи перхоть, сказал Григорию:

— А зря ты, Гришка… Надо с Дуняшкой — как с поповой Маврухой…

Дочку попа Мавру Григорий с Терентием все-таки заманили как-то в сосновый бор, заткнули рот и изнасиловали.

И пригрозили, если скажет кому — завяжут в мешок и бросят в озеро.

— Что ты понимаешь? Спрашиваю, что па-ни-ма-ешь!!! — Григорий смотрел на Тереху мутными глазами и усмехался. — Как Мавруху!.. Кабы так все просто…

— Очень даже, — облизнув тонкие губы, опять затряс головой Зеркалов. — Мавруха теперь… Свистну вечером под окном — идет как теленок. И Дуняшка бы так же… А Андрюха Веселов приедет, не посмотрит на нее после… этого.

Григорий схватил Зеркалова за отвороты пиджака своими огромными ручищами и, притянув к себе, закричал в перепуганное лицо:

— Она и так придет!.. Придет! Потому что… Не могу я без нее. Понял?

Зеркалов, пытаясь оторвать его руки от себя, зло проговорил:

— Но, ты!. Пиджак-то новый… Распустил слюни. Да пусти ты, дьявол!

… А через несколько дней, торопясь в лавку Лопатина за солью, Григорий, едва пройдя сотню шагов от дома, почувствовал, будто в ледяную воду свалился: навстречу ему, чуть прихрамывая, шел в солдатской шинели без ремня Андрей Веселов.

— Ты?! — задохнулся Григорий.

— А это — ты? — спросил, в свою очередь, Веселов. — Вон ты какой стал!

Но Григорий не заметил или не хотел замечать насмешки в голосе Андрея. Как ни в чем не бывало промолвил вроде даже радостно, возбужденно:

— Я и не знал, что ты приехал… Когда же?

— Сегодня ночью. Отвоевался вот.

— Ага, — сказал Бородин и быстро пошел дальше.

Вечером Григорий вытолкал из комнаты на кухню Анну Туманову, бросил ей в лицо смятое платьишко, заорал на весь дом:

— Уходи ты, стерва!.. Совсем уходи, чтоб духу твоего не было у нас… Переступишь порог — убью, насмерть исполосую… — В нижнем белье бегал по кухне, тряс плетью.

— Обожди, соберусь вот. Не так же пойду, — тихо, не выказывая ни удивления, ни страха, проговорила Анна. И своим спокойствием, своей покорностью обезоружила Григория.

Он тяжело опустился на табуретку, бросил плеть и попросил:

— Да растолкуй мне — что ты за человек?!

Анна, видимо, не поняла, чего он хочет. Взялась за дверную скобку и толкнула плечом дверь…

* * *

В тот же вечер Андрей Веселов, прихрамывая, расхаживал по Дуняшкиной избушке.

— В общем, досыта я погулял по России, — говорил он. — Думал — не увижу ли ту землю, про которую Федька Семенов рассказывал… Ну да ладно… Как жила-то? Перестань, чего же теперь плакать?

Полчаса назад увидев входящего в избушку Андрея, Дуняшка без крика поднялась со скамейки и окаменела. Только глаза в одно мгновение наполнились радостными, облегчающими сердце слезами. С тех пор они не высыхали.

— Я не плачу, Андрюша… Это от радости. Ну, рассказывай, рассказывай.

— Да что — все равно не перескажешь всего.

— Ну хоть немножко. Самое главное.

Андрей приостановился, ласково глянул на Дуняшку. Потом усмехнулся:

— Кто его знает, что главное, что неглавное… Как забрали нас — месяца три обучали военному делу. Потом вместе с Тихоном Ракитиным приписали к части — и на фронт. Суток двадцать тряслись в телячьих вагонах. На двадцать первые объявили — завтра утром станция выгрузки… Да не дожили многие до завтра.

Дуняшка молча, со страхом смотрела на Андрея.

— Ночью поезд сошел с рельсов. Почти половина вагонов разбилась в щепки, — объяснил он. Помолчал и продолжал: — Очнулся я и не могу понять, где нахожусь. Так же покачивается вагон, так же стучат внизу колеса. Но попробовал подняться — и… в общем, голова у меня была пробита да сломана рука. Еще дешево oiделался. Голова зажила быстро, но рука что-то все гноилась. Возили меня из лазарета в лазарет, из города в город, хотели даже отрезать руку.