Анна Антоновская - Жертва

• Название: Жертва
• Автор: Анна Антоновская
• Издательство: Мерани
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1978

---

Эту саблю Малахия впоследствии повесил в Мравалдзальском храме в знак славы и чести церкви, внушившей страх и уважение даже такому изуверу, как шах Аббас[9].

Над Гори плыл теплый полдень. Перистые облака белым опахалом лениво покачивались над крепостью. Укороченные тени причудливыми зверями отдыхали у оград. Яблони оделись в белый цвет, словно в чадру, разрисованную нежными красками.

Шадиман, гуляя в саду, любовался расцветающими розами.

В Гори князь Шадиман вел уединенную жизнь. Он встречался только изредка с Багратом и Андукапаром, избегая остальных князей. И лишь по приглашению шаха Аббаса появлялся во дворце, блистая, как всегда, остроумием, и убеждал – дела царства переутомили его ум. Но на самом деле Шадиман готовился к политической беседе с шахом, он не сомневался, что она состоится. Беседа могла пойти по извилистым путям персидской хитрости, и надо заранее подготовить камни и ямы.

В Марабдинском замке князей Бараташвили на стенах висело накопленное веками оружие. Предки Шадимана, выходя из замка, всегда брали с собой подходящее к случаю оружие: меч, копье, лук, кинжал или панцирь, щит, шлем и чешуйчатую кольчугу.

И сейчас Шадиман, выслушав повеление предстать перед солнечными глазами шах-ин-шаха, мысленно снял со стены Марабдинского замка охотничий нож.

Уже полчаса шах расспрашивал Шадимана о его владениях, о древности знамени, об историческом прошлом Восточной Грузии и, наконец, о Луарсабе.

«Конечно, – думал Шадиман, – не заботливость руководит персом, и мне не мешает обострить зрение и слух».

– Могущественный «лев Ирана», не только любовь к моему воспитаннику вынуждает меня просить за царя Луарсаба… Он всегда был предан грозному, но справедливому шах-ин-шаху.

– До меня дошло, что из преданности ко мне он сговаривался со Стамбулом и Русией.

– Великий шах-ин-шах, сговариваться можно со всеми, это подсказывает мудрость, но разве Луарсаб осмелился тебе изменить? Разве он впустил в Метехи посла Оттоманской империи Али-пашу? Разве не Луарсаб отклонил домогательство единоверной Русии, предлагавшей против тебя войско с огненным боем? Только присутствие Георгия Саакадзе в иранском стане вынудило царя Картли преградить путь войскам властелина над властелинами. Но разве зоркий из зорких шах-ин-шах не знает о неизменном желании Луарсаба быть под покровительством «средоточия вселенной»?

– Аллах просветил меня и обратил сердце к Луарсабу. И тебе верю, князь. Пусть Луарсаб без страха предстанет предо мною, я возвращу ему Картли.

– Великий шах-ин-шах, да прославится имя твое! Еще при царе Георгии я утверждал: против великого шаха Аббаса не устоит ни один завал… Но… не всегда стрела попадает в цель. Я неоднократно предупреждал Луарсаба страшиться не «льва Ирана», справедливого из справедливых, а помета в собственной стране… Ибо сказано: из ячменного зерна не вырастет роза.

Шах расхохотался. Он с удовольствием рассматривал Шадимана, вслушиваясь в изысканную персидскую речь. И неожиданно почувствовал, что этот чуждый для него князь как-то ближе ему, чем Саакадзе. Жаль, этот грузин любит управлять царством, а не битвой. «Льву Ирана» таких не надо.

– Твоя печаль о Луарсабе достойна похвалы, но разве мудрый правитель должен заботиться об одном царе? Разве где-нибудь сказано – дорожи выжатым лимоном?

– Великий шах-ин-шах, конечно, все надо предвидеть. Последнее время мысли Луарсаба обращены больше к богу.

– А умного Баграта – к трону… Но, говорят, народ Луарсаба любит? – прищурился шах.

– Светлейший Баграт тоже имеет право на картлийский трон. Народ это знает. Но разве народ должен управлять страной, а не царь?

– Князья, ты хочешь сказать, Шадиман?

– Нет, великий «лев Ирана»! Князья – только око царя.

Шах снова рассмеялся, но вдруг нахмурился:

– Да просветит меня аллах! Что же, по-твоему, царь?

– Ум и сердце.

Шах усмехнулся:

– Мудрый князь, может, тебе приснилось в сладком сне, что у азнауров око хуже, чем у князей.

– Мудрейший из мудрых повелитель Ирана, сколько барса ни ласкай, как его ни натирай благовониями, всегда от него будет исходить запах дикого зверя. Пусть барс сто лет лижет твои ноги, все равно когда-нибудь укусит. Аббас вновь почувствовал родственность мыслей своих и Шадимана. «Но да не омрачит аллах мою голову, не следует верить этому „змеиному“ князю. Разве Караджугай-хан не из зверей, а кто может сравниться с ним в благородстве и преданности мне? А мой пьяница, Эреб-хан, не пас стада? А разве аллах не внушил ему готовность отдать жизнь за меня? Нет, грузинский князь, тебе не поймать меня на мыслях шайтана, не отторгнуть преданного мне Георгия Саакадзе. Но такую стрелу, как Шадиман, тоже необходимо иметь в своем колчане».

Шадиман наблюдал. Шах Аббас погладил карбонат, потеребил коротко подстриженную бороду и медленно сказал:

– В часы моих размышлений пергаментный источник мудрости открыл мне причину смерти царя Бахрама из Сасанидов. Бахрам любил охоту на диких ослов. Я выбрал тигров, ибо однажды Бахрам, выслеживая осла, увяз в болоте и погиб. Но я, шах Аббас, предпочитаю погибнуть в когтях тигра, чем увязнуть в болоте из-за осла. Да послужит это предупреждением охотникам на ослов, – и, словно не замечая озадаченности Шадимана, продолжал: – Аллах удостоил тебя мудростью, князь, но наука дрессировать зверей принадлежит только властелинам, а не обыкновенным смертным, хотя бы и высокорожденным, ибо это угрожает неосторожному увязнуть в болоте.

Шадиман понял: план подорвать доверие к Саакадзе потерпел полную неудачу, и теперь необходимо как можно больше выгадать для себя от этой ослиной беседы. Шадиман еще ниже склонился перед шахом и поблагодарил за полезное поучение.

– Мудрый из мудрых, – продолжал Шадиман, – ты прав, но быть выдрессированным не значит покориться, иногда и дикари думают о власти. Об этом у них спор с высокорожденными. И никто из разумных, а не ослов, не уступит свое по праву рождения место, ибо сказано: кто выше стоит, тому виднее, а кому виднее, тому подобает выше стоять.

– Если тебе небо ниспослало острое зрение, князь Шадиман, как же не видишь вреда от упорства Луарсаба? Не ты ли должен настоять на его возвращении?

– Великий шах-ин-шах, я об этом много думал, но… если тебе будет угодно моего родственника Баграта возвести на картлийский трон, нужен ли здесь Луарсаб?

– Мне будет угоднее на картлийском троке Луарсаб, но если он будет упорствовать и не явится ко мне, знай, князь, кто бы ни сидел на троне Картли, ты останется, как и раньше, первым советником… Конечно, если захочешь преданностью ко мне заслужить доверие…

– Прикажи, мой повелитель, – приложил руку ко лбу и сердцу Шадиман.

– Вместе с послами и тебя, князь, я отпущу в Имерети, ты должен вернуться с царем Луарсабом. Повелеваю тебе уверить Луарсаба в моем расположении. Знай, если увижу Луарсаба, не только при троне останешься, но и получишь лично от меня ферман на Агджа-калу.

К вечеру имеретинское посольство, щедро одаренное шахом и с подарками для имеретинского царя и царицы, в сопровождении Шадимана и старшего евнуха Мусаиба выехало в Имерети.

Шадиман вез от шаха Луарсабу обсыпанную драгоценными камнями саблю, а Мусаиб – увещевательное письмо от Тинатин. Она уговаривала брата явиться с покорностью к шаху, получить царство свое и не сомневаться в любви и искреннем расположении к нему справедливого царя царей.

Бедная Тинатин! Сколько слез пролила она ночью после этого письма, написанного в присутствии шаха и его словами! Она теперь понимала, почему шах, оставив почти весь гарем в Гандже, всюду возил ее за собою.

– Горе мне! – плакала Тинатин. – Я буду причиной гибели брата. – И тут же надежда теплилась в сердце: может, шаху понравится мой прекрасный Луарсаб, не может не понравиться.

Ночью Саакадзе разговаривал с «барсами».

– Луарсаб должен приехать, – оборвал он спор.

– Думаю, Георгий, шах выжидает, а выманит Луарсаба – разгромит Картли, подобно Кахети, – мрачно процедил Дато.

– Что же ты предлагаешь? Может, раздробленных азнауров против войск шаха поднять? – усмехнулся Георгий и властно повторил: – Луарсаб должен приехать.

Ростом недовольно посмотрел на Георгия: зачем он мстит уже побежденному?

И остальных «барсов» волновали разноречивые чувства.

Димитрий откинул еще больше побелевшую прядь волос, оглядел друзей. Он понимал – кроме Даутбека, всегда согласного с Георгием, остальных мучают сомнения. Все же Луарсаб прославлял грузинское оружие, как храбрый дружинник. Не он ли последним покинул долину смерти? Но тут Димитрий окончательно запутался: что же дальше? Дальше один Георгий знает.

Словно читая мысли «барсов», Даутбек возмущался: пускай Луарсаб хоть двадцать раз дрался с персами, но если он с князьями замышлял против Георгия Саакадзе, значит, он против Грузии. А Георгий, хоть и пришел с персами, но с непоколебимым желанием снять княжеское ярмо с грузинского народа. И он, Даутбек, всю жизнь будет шагать по стопам Георгия Саакадзе.