Анна Антоновская - Жертва

• Название: Жертва
• Автор: Анна Антоновская
• Издательство: Мерани
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1978

---

– Это мой знакомый, – закричал дед и проворно оттащил на край крыши персиянина. Дед вынул платок, смочил вином из кувшина и приложил к лицу спасенного. Юноша тихо застонал.

– Ничего, вино никогда не повредит, – успокаивал дед. – Ты что, ишачий сын, не видел, на какую крышу прыгнул?

– Видел, батоно, – ответил по-грузински юноша, – но когда десять бросаются на одного, все равно куда прыгать.

– На, пей! – нахмурился дед. Он налил до краев чашу вином.

– Нельзя, батоно: коран запрещает.

– А ханам не запрещает? Сам видел, как рыбы, в вине плавают. Пей, какой от виноградного сока вред?

Персиянин удивленно посмотрел на деда и жадно прильнул потрескавшимися губами к чаше.

– Батоно, рядом работали… Я тоже шил чувяки у хозяина. Всегда дружили, вместе купались в Куре, на праздники в лес ходили лисиц пугать. На одной улице живем. Разве я виноват? Я не хотел драться… всегда дружили, а грузины, амкарские ученики, меня из лавки вытащили…

– Э, парень, в таких случаях не головой люди думают. Ложись тут, наверно, с утра не ел?

Дед, не обращая внимания на косившихся на него грузин, поставил перед персиянином чашу с еще не остывшей бараниной, лепешки и два яблока. Для большей верности он сел рядом и задумчиво смотрел на робко кушающего юношу. Где теперь бедный Керим? Говорят, царя Луарсаба стережет… Говорят, нарочно у Али-Баиндура устроился, помогает несчастной Тэкле… Керим тоже никогда не дрался бы, дружит с грузинами. А тогда кто хочет драться? Шах? Пусть на этом слове подавится не шашлыком, а шампуром… Мой Димитрий большим человеком стал. Сардар! Часто у шаха обедает. Хотя и проклятый перс, все же царь. У царя обедает… Жаль, не у грузинского. А когда прощался со мной, полтора часа, как маленький, плакал. Я тоже немножко плакал. Мой Димитрий говорит – скоро вернемся, всех персов прогоним с нашей земли. А куда этого прогнать, когда он с детства на одной улице живет?..

Дед совсем запутался в противоречиях и решил до возвращения Димитрия отложить беспокойные мысли, тем более, пришел родственник Пануша с последними новостями.

Нет лавки целой, дабахчи весь майдан переломали. Хорошо, больше руками дерутся. Неизвестно, успокоит ли темнота горячую кровь. Как может одна ночь успокоить за два года накопившиеся обиды?

В Анчисхатской церкви волнение. Седой священник велел звонарю ударить в колокол: это напомнит амкарам о существовании бога. Но от католикоса прискакал церковный азнаур.

– Сегодня в колокола не звонить. Вечерню отложить на завтра.

– Почему? – вопрошал священник своего собрата из Сионского собора.

– Почему?! Не надо мешать народу творить богоугодное дело.

И тбилисские храмы молчали.

Муэдзин собрался на минарет напомнить персиянам о часе молитвы, но мулла советовал не очень надрывать голос, ибо правоверные заняты священным делом и все равно не услышат.

Муэдзин поклонился мулле, забрался на минарет и, устремив взор к небу, прошептал призыв.

В приемной католикоса шумно. Толпятся священники тбилисских церквей, азнауры – начальники церковных дружин и много других неизвестных. Они суетятся, куда-то убегают, откуда-то врываются, жестикулируют, таинственно шепчутся и всеми силами стараются показать свою причастность к церковным делам.

На одном из балконов уединились отец Трифилий и отец Феодосий. Они прислушивались к жужжанию из приемной, к доносящемуся с майдана реву и не очень скрывали радость.

Два года царствования Баграта не принесли узурпатору славы, а картлийцам счастья. Волнения в царстве не утихают: то обнаглевшие казахи устраивают набеги, то крестьяне бегут в Имерети, в Гурию и даже в Абхазети, лишь бы избавиться от мусульманского ига, а кстати и от князей. И еще неприятность Баграту – на караваны стали нападать по дорогам. Купцы неохотно посещают Картли, отчего застой в торговле, а значит, и налоги не с кого брать. Каждая неудача Баграта в управлении царством приближает Луарсаба к трону. И хотя он еще пленник, но если русийский царь захочет… а надо, чтобы он захотел… Надо собрать синклит и убедить католикоса в необходимости снарядить посольство в Московию.

Трифилий решил раньше повидаться с единомышленниками, с каждым отдельно. Он недаром рассчитывал на свое красноречие. С Феодосием столковался быстро, ибо Феодосий давно мечтал отправиться в Русию.

На балкон осторожно вышел монах из свиты Трифилия. На вопросительный взгляд настоятеля монах, скрывая в чёрной бороде улыбку, протянул:

– Дабахчи, как черти – прости господи! – носятся по майдану. Все лавки персов выпотрошены, яко жертвенный баран у тушин.

Трифилий, улыбаясь, гладил на груди золотой крест. Вытащив из рясы шелковый платок, Феодосий встряхнул его и вытер рукой нос. В уголках глаз дергались ласковые морщинки.

Верхом на сером жеребце показался шейх-уль-ислам. Тюрбан из двенадцати складок[13] громоздился на его голове. Сарбазы в красных куртках и с кривыми ножами за широким кушаком тесно окружали муллу.

Поравнявшись с балконом обширного дома католикоса, шейх-уль-ислам поднял глаза, улыбнулся и благочестиво поклонился.

Трифилий и Феодосий привстали и, сложив руки на груди, приветливо склонили головы. Поговорив о непотребной голове проехавшего муллы, Трифилий, перебирая четки, стал объяснять Феодосию свой план подготовки синклита.

Но вошедший монах вновь перебил интересную беседу. Царица Мариам узнала от Нугзара о приезде Трифилия и прислала Нари с просьбой посетить ее. Трифилий поморщился. Со времени воцарения Баграта он не заезжал в Метехи. Настоятель был глубоко оскорблен пренебрежением Баграта и решил избегать замка до приглашения, а приглашения не последовало. Подумав, он велел передать царице, что будет ждать ее завтра в Сионском соборе, где его святейшество католикос отслужит молебен.

Нари хрипло расхохоталась: разве благочестивый отец Трифилий не знает о положении светлой царицы? Она – точно пленница, без охраны Баграта царицу никуда не выпускают.

Трифилий обещал завтра непременно приехать благословить царицу. Неожиданное сообщение дало лишний повод настаивать перед католикосом на посольстве в Русию. Конечно, он, Трифилий, поехал бы сегодня в замок, но решил не искушать магометан своей храбростью.

К вечеру побоище на майдане почти прекратилось. Только кое-где еще слышались крики, но это – последний вздох сумасшедшего дня. Страшная усталость была первым ощущением опомнившихся людей. Несмотря на беспощадность борьбы, убитых оказалось немного, ибо в такой кутерьме трудно быть убитым. Но ни один не ушел с майдана не раненым. Ходили с повязанными головами, руками, ногами, а многие уже корчились на тахтах, окруженные плачущими женщинами и детьми.

Майдан казался вывороченным нутром неведомого чудовища.

Амкары и торговцы-персияне ужаснулись, подсчитав убытки. Утром на майдан почти никто не пришел, опасаясь повторения вчерашнего. Но к полудню робко показались обвязанные персияне и амкары. Друг на друга не смотрели. Обходили ненадежные места. Ученики и подмастерья бродили вокруг разгромленных лавок, разгребали мусор, стараясь найти уцелевшие изделия своего тяжелого труда.

Неожиданное равнодушие Исмаил-хана и Нугзара Эристави сильно обескуражило майдан. И это обидело пострадавших и сроднило их.

Несмотря на нищету, дабахчи не взяли с разгромленного майдана даже горсти рису. Они дрались за правду грузин, а в таком деле позорно заниматься грабежом.

Невзирая на раны и ушибы, дабахчи с рассвета влезли в чаны с разъедающей слякотью. Они и так вчера из-за драки потеряли заработок, а если еще пропустят день, то их семьи и сегодня останутся голодными.

К полудню зазвонили в колокола. Амкары поднимали головы, крестились, вздыхали. Женщины, накинув шали, спешили в церковь поставить свечку и поблагодарить бога за целость мужа, отца или сына.

На минарете муэдзин певуче прокричал час молитвы. Правоверные, бросая работу, на разостланных ковриках возносили хвалу аллаху.

Дед Димитрия, не слушая уговоров Пануша и отца Элизбара, отправился проводить случайного гостя. У низенькой калитки женщина, откинув чадру, смеясь и плача, бросилась на шею молодому персиянину. «Мать», – подумал дед Димитрия и потихоньку скрылся в переулке. На душе у него было радостно. Он хладнокровно прохаживался мимо разгромленных лавок. «Товары – ничего, жизнь человека дороже, – рассуждал дед. – Вот персидская мать, а чем она плачет хуже наших матерей?»

Дед заглянул к Бежану и застыл на пороге. Неизвестно, каким чудом, но не только Бежан, даже лавка его осталась нетронутой, и, кроме пятого седла, изломанного о голову забывчивого покупателя, все висело на привычных местах.

Потолкавшись на притихшем майдане, дед, к великой радости отца Элизбара, вернулся в духан. Когда же отец Элизбара пожелал немедленно выехать в Носте, дед рассвирепел. Никогда в жизни он позорно не возвращался с полной арбой нераспроданного товара. Он не позволит портить славу счастливой руки деда Димитрия. И действительно, смело выведя арбу на майданную площадь, дед тотчас распродал все, ибо сегодня это были единственные продукты, не смешанные с пылью, грязью и кровью.