Анна Антоновская - Ходи невредимым!

• Название: Ходи невредимым!
• Автор: Анна Антоновская
• Издательство: Мерани
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1979

---

– Почему смеешься, Георгий?! – возмущенно выкрикнул Димитрий. – Или понравилось, как встречают тебя неблагодарные ишаки?

Теперь лишь заметил Саакадзе, что при въезде картлийцев в Телави горожане словно сговорились: от холмов предместья до белых башен крепости они высыпали на улицы, расположились на крышах и молча, настороженно смотрели вслед саакадзевцам. Ни одного приветствия, ни одного радостного пожелания.

– Э-э, мои друзья, правы телавцы: захотим – свистнем сотням Автандила и Нодара – и завоюем виноградное царство, – засмеялся Дато.

– Хуже, что и азнауры-кахетинцы попрятались, – процедил сквозь зубы Ростом, – и не оказали внимания своему полководцу и сословному другу.

– Боятся, – вздохнув, проговорил Даутбек, – царь Теймураз крепко держит в золотой деснице своих баранов. Науку превращения живых в мертвых изучил он в шахском Давлет-ханэ.

– Вместе со сладкозвучным шаири, – неожиданно выпалил Гиви.

Даже мрачный Матарс загоготал, и, конечно, вовремя, ибо картлийцы уже проезжали мимо дворца, где царь Теймураз, притаившись за занавесью, пытливо наблюдал за веселыми всадниками.

Галереи, прилегающие к дворцу, наполнились вельможами и советниками. Прискакал скоростной гонец и сообщил Чолокашвили о следовании к Телави торжественного возглавляемого Мирваном Мухран-батони свадебного посольства в нарядах цвета знамен картлийских княжеств.

Но царь счел нужным предварительно выслушать Моурави, ближайшего родственника владетеля Арагви.

Разговор был тайный, присутствовали только Чолокашвили, Джандиери, Вачнадзе и епископ Филипп Алавердский.

Моурави настоял, чтобы допущены были и его советники – Дато, Даутбек и еще Гиви, как предвестник удачи, так верила Хорешани. Князь Чолокашвили нехотя согласился, но потребовал от картлийцев оставить, из уважения к царю, шашки у оруженосцев. «Барсы» не возражали: они, по примеру персиян, собираясь к друзьям на пир, прятали за куладжей тонкие ножи…

Георгий Саакадзе вручил свой меч Джандиери. Князь покраснел, вспомнив, как на Сапурцлийской долине Моурави, сжимая этот самый меч, кинулся с «барсами» на помощь кахетинским князьям. «Моурави прав, – решил князь, – доверив мне меч, я не допущу предательства, тем более Моурави и „барсы“ приняли предложение остановиться в моем доме». И он сам разрешил Автандилу расположить свиту Моурави вблизи Малого зала, где совещались царь Теймураз и Георгий Саакадзе.

Поразила Дато сила слов Георгия. Его доводы о значении для Картли-Кахетинского царства брака царевны Нестан-Дареджан и князя Зураба Эристави Арагвского могли поколебать даже идола. Царь сопротивлялся все слабее, советники все одобрительнее кивали головами.

Возможно, и не так легко согласился бы царь на домогательство Моурави: разве мог забыть то пренебрежение властителей Западной Грузии, которое осмелились они выказать ему, не прибыв в Мцхета, из приязни к Моурави, на коронование? Но опасность действительно надвигалась, как самум. Курчи-баши Исахан уже сосредоточивал северо-иранское войско на юго-западных берегах каспийских. Лазутчики доносили, что от шаха Аббаса часто прибывают особые гонцы к ширванскому хану и бегларбегам ереванскому и азербайджанскому. При такой нарастающей угрозе приходилось считать явной удачей возможность присоединить силы Зураба Эристави к кахетинскому войску. И по другой важной причине князь Арагвский желателен был Теймуразу: Симон Второй, ставленник шаха, по-прежнему находился в Тбилисской крепости, которую, как скрытно утверждал Цицишвили, Моурави не разрушил из-за какой-то затаенной цели, вселяя в одноусого глупца надежду на сговор с ним. Недаром однажды архиепископ Феодосий в тревоге сообщил, что Трифилий, настоятель Кватахеви, чуть не проговорился ему о каких-то замыслах Шадимана Бараташвили. Опасался, видно, заговора и Зураб, поэтому в приливе откровенности пылко поклялся преподнести царю Теймуразу голову царя Симона.

Сложившиеся обстоятельства, особенно упоминание о Шадимане, вынудили Теймураза благосклонно отнестись к сватовству Саакадзе. Но мысленно царь еще тверже решил использовать политические ходы Моурави и впредь шагать по уже проложенному им пути, решительно отстраняя его от дел царства.

Доброжелательно внимая заключительным словам Моурави, царь думал: «Надо непременно напомнить князю Зурабу: за прекрасную царевну Нестан-Дареджан небольшая цена – голова Симона Второго».

– Мы возжелали поразмыслить и благосклонно объявить о нашей воле княжеству Картли… – Теймураз поднялся и, неожиданно столкнувшись со взглядом Дато, громко расхохотался: – Помнишь, азнаур Дато:

Красотою лучезарной затемняя лик светила,
Серебристой рыбкой плещут в водах гурии лазурных…

– Никогда, светлый царь, не забыть мне твоей милости, – низко поклонился Дато. – Не сочтешь ли ты и сегодня, светлый царь, возможным усладить наш слух сладкозвучными шаири?

Даутбек взглянул на опешившего Гиви и собрал все свое мужество, дабы сохранить серьезность. Саакадзе затеребил ус. А Дато, не моргнув глазом, продолжая мягко уговаривать стихотворца.

Теймураз повеселел. Он как раз отделал маджаму «Спор вина с устами». Ему страстно захотелось вот сейчас прочесть эту маджаму. Волнуясь, он стал в позу. Но Чолокашвили поспешил напомнить царю о часе его трапезы. Стихотворец просиял, широко улыбнулся:

– Жалую тебя, Моурави, совместной едой. И вы, азнауры Картли, следуйте за мной. Пусть и прибывшие с Моурави посетят меня. Да отхлынут от нас в час отдохновения заботы и притворство. Остаток дня посвятим маджаме и вину…

Долго лежал на тахте Георгий, закинув под голову руки. Уже порозовевшее солнце выглядывало из-за гор, уже где-то призывно играла свирель пастуха, уже несколько раз Эрасти тревожно прошелся мимо дверей, а Георгий, прикрыв глаза, не мог отделаться от обаяния маджамы, увлекшей его в мир благоухающих роз… Сейчас ему было немножко неловко вспоминать, как он, суровый воин, опьяненный маджамой «Спор вина с устами», вдруг, сам неожиданно для себя, упал на колено и поцеловал край одежды стихотворца. Хорошо еще, что такое проявление легкомыслия Джандиери истолковал как верный шаг политика и одобрительно кивнул головой, ибо в этот миг и остальные застольники заметили необычно просиявшее лицо Теймураза. Совсем рядом ясно донесся шепот Чолокашвили: «Царь сейчас решил отдать царевну Зурабу Эристави».

– Приходится ликовать, спокойный верблюд, – встретил Саакадзе нетерпеливо ворвавшегося Эрасти, – что венценосец не догадался маджамами побуждать князей к измене мне, иначе я вынужден был бы признать себя побежденным. И то правда, что можно противопоставить его вдохновенным одам, способным испепелить душу, искривить путь, сбросить колесницу в бездну.

– Не знаю, Моурави, почему ты опутался напевами царя, но хорошо знаю, почему я, верблюд, уподобился ишаку и упрямо отгонял от твоего порога владетельных баранов, которые, обнявшись с «барсами», до третьих петухов нараспев читали маджаму царя Теймураза.

Восхищение Моурави и поклонение азнауров опьянили стихотворца, но не царя. Утром царь с ближайшими советниками еще раз трезво взвесил все выгоды от сближения Арагви и Алазани и повелел вынести по правую сторону трона царские регалии, по левую – знамена Кахети и Картли.

И не успел Мирван Мухран-батони, склонив одно колено перед троном, вымолвить как следует мольбу о милости к арагвскому владетелю, не успели другие князья хором воспеть просьбу, как царь Восточной Грузии объявил о своем благосклонном решении соединить в счастливом браке царевну Нестан-Дареджан и князя Зураба Эристави.

Пировали только один день… Спешили…

Бракосочетание, залог твердого мира между царем Теймуразом и Моурави, было назначено в Ананурском храме, высящемся на горе Шеуповари – Неустрашимой.

Моурави спешил покинуть Кахети. Такая она не нравилась «барсам». Пробовали «барсы» говорить с кахетинскими азнаурами, но они явно сторонились картлийцев. Или опасались гнева царя, или сами решили: чей царь, те и главенствуют, – но только на призывы «барсов» крепить сословную дружбу угрюмо отвечали: «Теперь не время отделяться от князей».

– Ну что ж, мои «барсы», – негромко сказал Саакадзе, – познаем еще раз, что и азнаурство состоит не только из единомышленников. Будем остерегаться перебежчиков, предпочитающих сохранение личной шкуры доблестному служению отечеству.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Когда-то царь Ануширван Сасанид повелел повесить у входа в свой дворец цепь с колокольчиком. Каждый, кто искал правосудия, мог позвонить. Старый осел, подвергавшийся беспрестанно ударам и понуканиям, тоже решил позвонить в колокольчик.

Притчу эту нередко вспоминал Булат-бек в Русии, не столько завидуя ослу, сколько проклиная Али Баиндура. "Бисмиллах, этот хан-разведчик бесится, как холостой верблюд, завидуя посольским поездкам Булат-бека. И да будет мне аллах свидетелем, я угадал: в союзе с шайтаном Баиндур, ибо все пожелания его вплоть до ниспослания пепла на голову Булат-бека, высказанные им в Гулаби, неумолимо сбывались не только в городах Ирана, но и в других странах. Виновником стычки в Гостином ряду персиян с лазутчиками шакала Саакадзе считал Булат-бек также гулабского тюремщика, ибо не кто другой, а сам шайтан, союзник Баиндура, соблазнил его, Булат-бека, снизойти до драки, вызвавшей неудовольствие царского воеводы… Бисмиллах! О чем могут просить гурджи властелина Русии? О помощи против Ирана! О спасении веры креста в Гурджистане! Но велик шах Аббас! Могучее оружие в ковчежце передал он своему рабу, Булат-беку. Иранские послы сумеют доказать, что Иисус так же чтим шах-ин-шахом, как и Мохаммет, ибо если они этого доказать не сумеют – о аллах, аллах, они – это я! – то всем им – значит, мне – придется прибегнуть не к цепи с колокольчиком, которую шах Аббас не счел нужным повесить у входа в Давлет-ханэ, а к веревке с петлей, которой достаточно много на пути к раю Мохаммета.