Анна Антоновская - Город мелодичных колокольчиков

• Название: Город мелодичных колокольчиков
• Автор: Анна Антоновская
• Издательство: Мерани
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1981

---

Любуясь атаманом, Георгий просил его рассказать о последнем налете на турецкую землю.

Вавило Бурсак начал с жаром, точно въявь видел Дон, что будто кипмя кипел: собирались там ватаги, копили запасы, челны строили, точили сабли, правили паруса, стекались в круги, сговаривались. А потом Дон порешил со льдом, вздулся от вешних снегов, рванулся он к морю, а с ним заодно и казацкие бусы со стягами и песнями. Тысяч до трех поплыло — орел к орлу, на подбор.

У святых Белых гор окропили казаки святой водой суда, освятили оружие, со слезой простились с несказанной красотой мест тех — и айда дальше. Бурной ночью, темной как деготь, тайком проскользнули под занозой Дона — Азовом, да и выбрались гирлом в море, на простор, широкий, как степь, вольный, как дым костров. Полетели бусы по синему морю, каждая — лебедь белая, да клюв же не сахарный. На первых порах привалило казакам счастье. Два корабля турецких врасплох захватили, сожгли, потопили; шесть фелюг с товаром, с запасом пограбили; восемь местечек прибрежных с землей сровняли, не оставили в них басурманам и на семена, — и поплыли к самой узмени, что у выхода в Черное море.

Вдруг гребец-песельник гаркнул: «Орда!» Глядят казаки: навстречу восемь кораблей, на мачтах — полумесяц, идут с тяжелым нарядом. Казаки наутек, турки в погоню. Грянули нехристи изо всех пушек — бусы в щепы, донцы в воде — куды ни глянь. Ринулись казаки к берегу, вытащили суда, залегли за ними — ждут честного боя. Но турки с судов не сошли, а орты янычар у казаков за спиной. Не распетлить. Сбились казаки в кучу, кое-как окопались — бились насмерть и два дня, и три, и четыре, пока не иссяк горох свинцовый и порох. Поклялись умереть, а врагам не сдаваться и простились братски. Рубились от солнца до звезд в лужах крови своей и турецкой. Без воды осатанели, зубами терзали янычар. Но раздавили они донцов силою несметной. Так и полегли удальцы до единого, воронам на отраду.

Саакадзе слушал с нарастающим интересом. «Вот природные воины!» — думал он. И зарождался, пока еще смутно, новый план: привлечь русских казаков на борьбу с поработителями грузинского народа. Достав пульку, он подбросил ее на ладони и спросил, как Вавило угодил в плен.

— От удара обухом по темени рухнул как сноп наземь. — И, помрачнев от нахлынувших видений, добавил: — И свет вон из глаз. Очнулся в цепях.

— А из-за чего у вас, казаков и турок, вражда?

— Если б не казаки, дурно пришлось бы русской земле. Мстим за разорение и сами разоряем. Азов, как сказывал, — заноза.

Дон турки накрепко закрыли, нем без Азова не жить, за него бьемся.

— Но ты, атаман, освобожден под слово чести. Знаешь?

— Знаю. Вернусь с ватагой, на год стану под твое знамя, по крепкому уговору.

— Хорошо, атаман.

— И впрямь ладно. Что Анатолию шарапать, что Гилян. Врагов веры нашей и земли кругом с достатком. Хоть жги, хоть режь.

— Дело важное, атаман. Слово чем подкрепишь?

— Клятвой, — кивнул Меркушка. — На пищали княжны Хованской уговор подтверждаю.

— Твою клятву принял. Прими и ты мою.

Наполнив чашу вином из простого кувшина, Саакадзе настругал туда свинца от пульки, размешал и протянул Вавиле. Отпив, атаман в свою очередь протянул Саакадзе чашу. Отпил и он, Меркушка просиял. Саакадзе перевернул чашу, ни одна капля не стекла. Впереди две дороги сливались в одну, стрелой устремлялась она в будущее.

Условились, как поддерживать связь, когда и где быть наготове. Положили вес золота на снаряжение ватаги.

Меркушка взглянул в окно, где зеленой дымкой сумерек курились кипарисы, и заторопился, ибо посол Яковлев накрепко приказал ему доставить Вавилу Бурсака в подворье греческой церкви.

Но Саакадзе не согласился отпустить пятидесятника и атамана, ссылаясь на грузинский обычай.

Появление Вавилы и Меркушки в «зале еды» «барсы» встретили приветственными возгласами и радостными восклицаниями. Чуть не опрокинув посуду, они вскочили с мест и ринулись навстречу побратимам. Бурсака стиснули в таких жарких объятиях, что он и дышать не мог.

Князья Заза и Ило недоуменно переглядывались: если друзья пожаловали, почему на них гуртом навалились и душат, как щенят?

— Да будет над вами мир! — говорил Бурсак, с силой ударяя «барсов» по плечу.

— Ты где так по-турецки научился? — растягивал рот в улыбке Дато. — У тюремщиков или у сотрапезников?

— По равной доле, други: у басурман — когда за удаль платил, у дивчин трапезундских — когда за каймак целовал.

— Выпьем за Бурсака! Выпьем! — потрясал полным рогом Пануш.

— Ну, кто прав? — торжествовал Гиви. — Я клялся, что сам поднесу чашу атаману!

Широким движением руки Саакадзе указал на скатерть и привлек к себе атамана и пятидесятника. Он сам усадил их на почетном месте. И эта простота полководца до глубины сердца тронула казака и пленила стрельца. Сегодня под ними шуршали парчовые подушки, а завтра могли заскрипеть седла. Было за что наполнить до края картлийские роги и осушить их до дна.

Отар переводил в поте лица.

— Э-о, Меркушка! Выручил друга, а сам лоб морщишь? — протестовал Матарс. — По боярам соскучился?

— По воле.

— Так выпьем за нее?

— Выпьем!

Наполнив азарпешу — ковш вином, Матарс заставил Меркушку залпом выпить за прекрасную волю и за не менее прекрасных женщин, разделяющих трапезу встречи, волшебниц, легко превращающих витязей в невольников. Затем осушили азарпешу за Меркушку — воплощение буйного ветра в человеке, и еще одну — за Моурави, единоборца.

Тамадой выбрали Матарса. Сделав после третьей азарпеши передышку, Матарс подсунул Меркушке румяного каплуна на закуску. Не заставил уговаривать себя и Вавило Бурсак. Выпив залпом три чаши, он крякнул и сразу взялся за ногу жареного барана. А Дато, приставленный к нему тамадой, все подливал вино и подбрасывал снедь на круглое блюдо, стоящее перед ним, — то бок козленка, то курчонка.

Почти с ужасом смотрели сыновья Шадимана на невиданное доселе зрелище.

— Не выживет, — шепнул брату Заза. — Может, уедем? Пусть без нас поплатится за ненасытность. Терпеть не могу умирающих за скатертью.

Но Вавило как ни в чем не бывало продолжал свою необычную трапезу, изредка роняя: «Любо» или же: «Добре». Сковывало его лишь присутствие женщин, так доброжелательно улыбающихся ему и Меркушке.

То ли от Русудан не укрылось смущение «русийцев», то ли настал срок, когда женщины удалялись, предоставляя мужчинам кейфовать на свободе, но она поднялась, и тотчас все женщины последовали ее примеру. Ответив легким поклоном низко кланяющимся мужчинам, они плавно вышли.

Едва закрылись двери, как раздались оглушительные выкрики, знаменующие апофеоз восторга и торжества. На могучих крыльях взлетела застольная песня. Потом насели на Меркушку, заставили и его спеть. Тряхнув копной волос, он лихо притопнул ногой. Завел скоморошью:

Медведь-пыхтун
По реке плывет,
Он сосет колун,
А на мед плюет.

Пролез во двор,
Взревел зверем:
Кому в рот топор!
Кому зять в терем!

Знай, Топтыгин лих,
В шубе прет жених.
Ах, ты жура-журавец,
Разогрей-ка холодец!

Пригласи вдову, вдовец,
Со двора неси дровец.
Медведь в абмар,
Там добра полно,

Гей, у добрых бар
Во цене зерно!
Амбар ломай!
Замяукай, пес!

А, коза, залай!
В печь зерно унес.
Ан не даром ведь
Лез в амбар медведь.

Наш боярин тороват,
Сам с усами, вороват —
Шкуру сгреб за каравай,
Косолапый, не зевай!

Отар переводил, как мог, и, смотря на ужимки Меркушки, представлявшего скомороха-потешника, все покатывались с хохоту, забыв о горестях и заботах.

Трапеза продолжалась. Матарс не скупился на пожелания, заставлял вновь и вновь наполнять чаши, наказывал неретивых. Но Вавило Бурсак обходился без принуждения. Сыновья Шадимана не переставали дивиться.

Потом, уже в Марабде, князья уверяли, что тихо каялись друг другу в грехах, готовые к любым неожиданностям. В одном только было разногласие между братьями: Заза уверял, что Вавило опорожнил три бурдючка вина, а Ило клялся — три бурдючка и пять тунг. Заза настаивал: полкоровы проглотил атаман, а Ило опровергал: нет, двух баранов! Так спор и остался неразрешенным. Одно было неоспоримо: в Белый дворец их, князей, доставили в закрытых носилках, ибо Заза неистово ругался, почему Ило вздумал раздвоиться, а Ило пронзительно кричал, что его брат всегда был трехликим.

Когда прощался, Вавило Бурсак твердо стоял на ногах, в глазу ни мутинки, и это с удовольствием отметили «барсы». Дато проникновенно спросил:

— Дальше что будет?

Обратясь к Отару, атаман просил перевести:

— Что будет, то будет, а будет то, что бог даст. Меркушка, уже надвигая на лоб серый капюшон, сказал коротко:

— На прикладе хованской пищали вырезал: «Грузины, того не забыть».