Антон Антонов - Время войны

• Название: Время войны
• Автор: Антон Антонов
• Жанр: Боевая фантастика

Новобранец, стоявший на посту в парке боевых машин, по идее вообще не должен был попасть в караул, поскольку служил всего полтора месяца, а в парке стояли новейшие танки, охрана которых была делом особой важности.

Но больше ставить на пост было некого. Позавчера последние старослужащие уехали в командировку на восток, и в полку остались одни новобранцы. Только некоторые сержанты служили больше года, а среди рядовых даже тех, кто перешагнул за полгода, было мало. И в этот вечер в караул пошли те, кто принял присягу всего неделю назад.

Перед выходом на посты новобранцев еще раз предупредили об особой важности охраны парка боевых машин, и теперь часовой страшно мандражировал, пересчитывая в уме, сколько всего было предупреждений.

---

— И так подпишете. Вы же не хотите, чтобы вашу дочь разложили сейчас на этом столе и с нею позабавился весь конвой? Могу поспорить — для нее это будет страшнее расстрела.

— Откуда только берутся такие выродки, как ты…

Усталый следователь никак не отреагировал на это. а Лана, которая все это время смотрела куда-то вниз, на свои босые ноги, подняла голову и произнесла:

— Папа, не слушай их. Пусть делают, что хотят. Я все выдержу.

Она уже начала понимать, что в этом заведении не один подлец по фамилии Голубеу, а много ему подобных. Измена поселилась на самом деле не в армии, а в Органах, и некому сообщить об этом великому вождю и другим честным людям. Предатели в серой униформе сажают честных людей в тюрьму и убивают их, чтобы никто не узнал о чудовищной измене.

Но раз следователи изменники — значит, они враги. А с честью выносить любые пытки врагов — святая обязанность любого настоящего юнармейца.

Лана машинально дотронулась до груди в том месте, где всегда был юнармейский значок. Сейчас его не было. Лану забрали из дому в ночной рубашке, и в этой же рубашке она сидела сейчас перед отцом и следователем.

Гибель матери и осознание масштабов измены в Органах, вид и состояние отца и оплеухи, которые влепил ей на первом допросе после ареста злой следователь, ввергли Лану в шоковое состояние. Внешне оно характеризовалось какой-то удивительной отрешенностью, как будто все это происходило не с нею или во сне — хотя Лана отлично понимала, что никакой это не сон.

Она не сразу поняла другое — почему добрый следователь вдруг поднялся и вышел. Только когда ее вдруг сорвали с табуретки и стали валить на стол, задирая подол, она сообразила, что происходит.

Занятая своими мыслями, Лана пропустила перепалку отца со следователем, во время которой генерал пытался выторговать какие-то уступки в отношении дочери, просил, чтобы ее имя не упоминалось в протоколах, чтобы ей не шили шпионские связи и теракт — но кончилось тем, что у доброго следователя просто лопнуло терпение и он покинул кабинет, уступив место своим злым коллегам.

Те принялись за дело круто. Четверо завалили девушку на стол, а двое держали ее отца.

— Нет!!! — срывая голос, страшно кричал генерал.

— Подписывай! — орали ему, тыча под нос какие-то бумаги.

— Подпишу! Все подпишу. Не трогайте ее.

Он подписывал дрожащей рукой листы протокола, бормоча:

— Когда сюда придут амурцы, вам это припомнится… Все вам припомнится… Вот тогда умоетесь кровавыми слезами.

— Папа, что ты говоришь?! — воскликнула Лана в изумлении.

— Что я говорю?! — не хриплым и измученным, а почти обычным, генеральским, твердым и резким голосом сказал Казарин. — Я говорю, что вся армия по тюрьмам сидит. Не сегодня-завтра начнется война, а воевать некому. Знаешь, что в этих протоколах? Там имена офицеров, которые еще остались на свободе. Теперь их тоже посадят. Ты должна знать.

— Молчать! — вопили наперебой следователи, а Лана, вспомнив, как ее расспрашивали про Иваноу и других солдат, прошептала ошеломленно:

— И солдат тоже… Какое чудовищное предательство. Они тут все предатели. Лицо Бранивой должен узнать. Ему надо как-то сообщить…

Генерала Казарина уже выволакивали из кабинета, а он, вырываясь и оглядываясь на дочь, ревел раненым зверем:

— Бранивой?! Бранивой погубил Тимафею! Тимафею… Гордость армии. А он его предал! Бранивой и есть главный предатель. Теперь всему конец…

Когда его крики затихли в глубине коридора, в кабинет вернулся добрый следователь.

— Вот видишь, — сказал он Лане, как ни в чем не бывало. — Твой отец — самый настоящий изменник. Слышала, что он говорил про великого вождя целинского народа?

Лана, которую сначала повалили на стол, а потом сбросили на пол, наконец снова смогла сесть на табурет, оправляя надорванный подол. Привалившись спиной к стене и, глядя куда-то мимо следователя, она произнесла тем своеобразным тоном, который бывает у людей не в себе:

— Не-е-ет. Предатели — это вы. Вас надо расстрелять. И вас обязательно расстреляют. Всех расстреляют. И вас… И вас… И вас…

Она поочередно поворачивалась к каждому из присутствующих в кабинете, и они как от удара вздрагивали под ее взглядом.

Они ведь прекрасно знали, что выбрали себе профессию повышенного риска, и что попасть под расстрел им даже проще, чем простым людям с улицы. И для этого вовсе не требуется какой-то особенной вины.

30

Если бы Игар Иваноу узнал, что его судьба решается в кабинете великого вождя целинского народа, он бы, наверное, тут же скончался от разрыва сердца. Но к счастью, ни о чем подобном Игар даже не догадывался.

А между тем великий вождь, который обладал хорошей памятью на имена, запомнил фамилию солдата из Дубравского полка и пару раз поинтересовался у генерального комиссара Органов, как идет расследование в этом направлении.

— Ничего нового, лицо Бранивой, — не без сожаления ответил Пал Страхау. — Удалось лишь вскрыть несомненную связь Иваноу с командиром полка майором Никалаю, так что следователи из окружного управления теперь сомневаются, кто из них резидент. Никалаю подходит на эту роль больше. Но у него, в отличие от Иваноу, кристально чистая анкета. Совершенно ничего примечательного.

— Так оно обычно и бывает с кадровыми разведчиками, — привычным назидательным тоном произнес вождь. Он любил по любому поводу демонстрировать свою особую осведомленность в узкоспециальных областях, и подчиненные старались ему в этом подыгрывать.

— Так точно, — сказал Страхау. — Очевидно, кадровый амурский разведчик Никалаю завербовал Иваноу, используя его обиду на государство, которую тот затаил с детства, когда у него был осужден за измену отец. Но даже если Иваноу не резидент, арестовать его сейчас — это значит спугнуть Никалаю.

В разговоре с вождем Страхау руководствовался обстоятельной справкой, поступившей от оперативно-следственной бригады Закатного окружного управления. А вот чем руководствовалась бригада, составляя эту справку, об этом Страхау не знал и даже думать не хотел.

Между тем, ответственные сотрудники Органов в Чайкине и Дубраве просто окончательно запутались в противоречивых указаниях и совершенно не представляли, как им совместить требование усилить борьбу со шпионами, предателями и их пособниками в армии с запретом арестовывать военнослужащих без достаточных на то оснований.

Последнее указание было связано с нарастающим некомплектом офицерского состава в войсках и выглядело не менее категоричным, нежели бесконечные предписания об усилении борьбы. От этого всего у контрразведчиков капитально ехала крыша, потому что так ведь и до шизофрении недалеко.

Чтобы защитить свой разум на последнем рубеже и уберечь свои головы не только от безумия, но и от пули в затылок, контрразведчики изобретали хитроумные оперативные разработки, чтобы и борьбу вести, и военных не арестовывать, хотя прекрасно понимали, что слишком долго это продолжаться не может. А наверху Пал Страхау читал их справки и радовался, что вождь пока принимает все это за чистую монету.

Но теперь Бранивой сделал Органам большой подарок, позволив перенести острие атаки с военных на их родственников и знакомых, арест которых не оказывал никакого влияния на боеспособность вооруженных сил. Органы с энтузиазмом принялись за дело, и тут Страхау было чем похвастать перед вождем.

Однако вождя сейчас больше интересовало положение на границе с Государством Амурским. В газетах Восточной Целины как раз появилось интервью порт-амурского прокурора, где упоминалось дело Степана Ивановича, убийцы четырех егерей.

Егерями в Государстве Амурском назывались стражи порядка, и прокурор без обиняков заявил, что уже за одно это Иванович заслуживает смертной казни. А поскольку известно, что он работал на целинскую разведку, а следовательно, налицо государственная измена, то прокуратуре не остается ничего, кроме как требовать скорейшего суда и смертного приговора.

Бранивой считал, что это интервью — прекрасный повод для всенародного восстания. Загвоздка заключалась только в одном — не хватало спецназовцев со знанием амурского языка. Беглые амурские чайкинисты для начальной стадии восстания не годились — чтобы скрытно пробраться во вражеский город, нужна особая подготовка. А из тех, кто имел такую подготовку, язык противника знали далеко не все.

Считалось, что для силовой разведки это необязательно. Целинцы и амурцы хоть и говорили по-разному, но отлично понимали друг друга без перевода.

Даже те спецназовцы, которые готовились к выполнению особых задач в амурской военной форме или гражданской одежде и учили язык специально, говорили по-амурски с акцентом. Только офицеры и некоторые старшие групп знали язык в совершенстве, но они были разбросаны по всему фронту. Теперь их приходилось стягивать к Порт-Амуру, обезглавливая диверсионные отряды и команды на других участках границы.