Чабуа Амираджиби - Дата Туташхиа. Книга 2

• Название: Дата Туташхиа. Книга 2
• Автор: Чабуа Амираджиби
• Издательство: Известия
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1979

В романе известного грузинского писателя Ч.Амирэджиби на широком фоне жизни Грузии конца XIX–начала XX вв. рисуется образ человека, не мирящегося с нравственными позициями общества, отошедшего от него, ведущего поиски в нравственной сфере. Сюжет романа построен на острых ситуациях.

---

Обе пули угодили Дуру в живот.

Монах начал молиться.

У меня заболел живот, и я вышел во двор. Стояла спокойная ночь. На небосклоне красноватым светом горела утренняя звезда.

Я вспомнил, что у меня в кармане наган. Не думая и не колеблясь, я швырнул его в отхожее место. От сердца сразу отлегло. Если станут обыскивать, при мне уже не будет оружия. И по сей день не могу понять, как сама мысль не то что выстрелить, а поднять оружие могла прийти мне в голову. Видно, Что-то подсказало мне: окажи я сопротивление – и мне конец.

Умирать никому не хочется.

В тех местах я пробыл еще год. А может, и больше. Кику после той ночи сошла с ума. Несколько месяцев спустя Дзоба нашел ее в лесу сидящей под ольхой. Она была мертва. Как сидела, так и умерла.

Дальнейшая судьба Дзобы мне не известна. Говорили, что его забрал к себе дядя из Кутаиси.

Наверно, он и забрал.

ГРАФ СЕГЕДИ

...В то время Мушни Зарандиа уже занимал должность офицера особых поручений. Мы были приглашены к наместнику, явились в назначенное время и были приняты без промедления. В кабинете наместника нас ожидал прибывший из Петербурга полковник Сахнов, один из помощников шефа жандармов. Его присутствие не удивило меня, так как уже три дня, как он жил в Тифлисе, хотя и не давал нам о том знать. Это было нечто иное, чем пренебрежение, мне выказываемое. Я же о его приезде знал из сообщений агентуры. В ту пору в Закавказье не происходило ничего примечательного, что могло потребовать визита столь важной особы. Поэтому приезд полковника Сахнова инкогнито возбудил мой интерес. Разница наших положений в служебной иерархии не была особенно значительной и для меня существенной. К тому же, был он личностью весьма легковесной. Мне не раз доводилось убеждаться в ограниченности его ума. Высокое положение, им занимаемое, объяснялось тем, что крестнику великого князя прощалось все. В довершение скажу: когда впоследствии Сахнов подал в отставку, его место занял Мушни Зарандиа. Деятельность Зарандиа в Петербурге началась с этой должности.

От меня не ускользнуло, что серьезность, с какой держался наместник, была напускной. Таинственность, с какой держался Сахноз, могла вызвать лишь улыбку. Не было сомнения, что наместник и полковник намеревались провести совещание особой важности. Чтобы завладеть моим вниманием, вряд ли следовало разыгрывать подобную комедию. По всей видимости, она предназначалась Зарандиа. Но, на свою беду, авторы фарса не сознавали, с кем имеют дело. Я лишь однажды взглянул на Зарандиа и удостоверился, что он понимает все. Он уже знал, куда направить ход событий. Направить – говорю я, ибо не припомню ни одного предприятия, где дела, его волнующие, получили иной ход, чем тот, которого желал сам Зарандиа. Во мне шевельнулась жалость к наместнику и Сахнову, и собственное добросердечие обрадовало меня: ведь снисхождение к глупцу – первейший знак добродетели. На душе у меня стало светлее, хотя, в противность всем правилам, наместник не уведомил меня предварительно о делах, которыми нам предстояло заниматься, и, даже входя к нему, я не знал, о чем пойдет речь. Чтобы дать представление о моем состоянии, скажу, что мною владело беззаботное любопытство и предвкушение забавы.

Мы обменялись любезностями и светскими новостями петербургского и тифлисского происхождения, прежде чем наместник предложил начать, попросив Сахнова предводительствовать в нашем небольшом собрании.

– В каком родстве находитесь вы с преступником Туташхиа? – сразу же спросил полковник у Зарандиа.

Такого начала не ожидал даже я. Зарандиа был явно обрадован глупостью вопрошавшего.

– Его мать и мой отец – родные сестра и брат,– спокойно ответил он.– И он, и я выросли в семье моего отца. Дата Туташхиа и его сестра Эле остались сиротами еще в раннем детстве. И хотя я и Дата Туташхиа росли как родные братья, должен уведомить вас, что с тех пор, как Дата Туташхиа ушел в абраги, я с ним не виделся ни разу и не увижу его, если этого не потребует мой служебный долг.

Второй вопрос, который должен был задать человек такого убогого ума, как Сахнов,– в каких отношениях были в ту пору Зарандиа и его двоюродный брат, ушедший в абраги. Но Зарандиа успел предотвратить вопрос, еще только подготовляемый. Глядя на Сахнова, можно было подумать, будто он собирался сесть, и в это время за его спиной убрали стул. Подобным образом несколько раз и в другом положении Зарандиа поступил и со мной. Он объяснил это желанием сберечь время, на самом же деле стремился внести путаницу в мысли противника. Сейчас, в беседе с Сахновым, это удалось ему совершенно. Полковник долгое время пребывал в растерянности, но, придя в себя и заглянув в лежащий перед ним листок, спросил:

– Правда или нет, что братья арестованного вами еврея-контрабандиста поднесли вашей жене бриллиантовые серьги в пять тысяч рублей ценой?

– Совершенная истина! – Зарандиа раскрыл портфель и принялся рыться в нем.

Сахнов повеселел, взглянул на наместника, укоризненно – на меня и, обернувшись к Зарандиа, собрался было еще спросить... но не успел. Зарандиа протянул ему извлеченную из портфеля бумагу.

– Ту операцию мы осуществили в мае,– сказал он..– Во время следствия – это был уже сентябрь – братья еврея-контрабандиста предложили мне взятку. Предложение было сделано в такой форме и в такой обстановке, что изобличить их в злокозненности было невозможно. Заставить их предложить мне взятку более откровенно – значило бы поставить себя в положение виновного. Единственная возможность, которая оставалась у меня,– это обнадежить их, сказав, что их брат за незначительностью обвинения довольствуется, по счастью, двумя годами тюрьмы. С этим я и отпустил их на все четыре стороны. Три дня спустя, все тогда же, в сентябре, у моей жены, оказались серьги, о которых говорилось столь невнятно. Я узнал об этом через неделю, а спустя еще несколько дней – третьего октября – нотариус в Кутаиси составил и заверил вот этот документ.

Документ уже перекочевал от Сахнова и наместника ко мне. Кутаисский нотариус заверял факт возвращения серег евреям.

Я рассмеялся. Наместник пригубил стакан с водой и тихо сказал Сахнову:

– Je vous assure qu'il еest un vrai diable! [Уверяю вас, он истинный дьявол! (лат.)]

Зарандиа сам знал, кто он и чего стоит. В поручительстве наместника ему нужды не было.

– Господин Зарандиа, я надеюсь, вас не задела происшедшая в нашей беседе неловкость, которая была лишь неизбежной формальностью? – спросил наместник.

– Несомненно! – откликнулся Зарандиа, и в кабинете наступило молчание.

Наместник взглянул на Сахнова раз, другой – словно хотел спросить, почему же молчит господин полковник. Сахнов перебирал бумаги, явно желая показать: вот кончу, и пойдем дальше. Мушни Зарандиа излучал довольство. Я пытался разгадать, зачем понадобилось это совещание, окутанное такой таинственностью. Ведь не затем же приехал Сахнов из Петербурга, чтобы задавать Зарандиа свои младенческие вопросы.

Наконец полковник собрался с мыслями и, откашлявшись, сказал:

– Внутреннее положение в империи таково, что необходимо возможно быстрее завершить все запущенные или отложенные дела. В краю, подведомственном вам, самоуправствуют шайки разбойников, числом не менее двадцати, и разбойники-одиночки – без числа. Все усилия, которые предпринимались для установления спокойствия, ни к чему не привели. Чем можно оправдать подобную безуспешность?

Сахнов ждал ответа от меня. В два-три месяца раз наше ведомство отправляло в Петербург доклады, и о положении дел в краю Сахнов был осведомлен. Однако он настаивал на разъяснениях. Я не позволил себе подробностей и был немногословен.

– Мы боремся с бандитизмом устаревшими, негодными средствами,– это первое. Борьбу ведут сразу несколько ведомств: полиция, жандармерия, военный округ, а по сути дела – никто. Действия упомянутых ведомств часто входят в противоречие друг с другом и оттого безуспешны. Это второе. Третье: бандиты окружены сочувствием народа, находят в нем надежную опору и пользуются его помощью. Мы этого лишены вовсе. Четвертое: с нашей стороны этой борьбой занимаются люди ограниченных дарований и недалекого ума, а каждый из бандитов – личность отважная и многоопытная. Я говорю – личность! Разбойников, которые умом и душевными достоинствами не превосходят своих преследователей, мы вылавливаем легко. За последние пять лет таких собралось пятьдесят человек!

– Какого мнения вы? – обратился наместник к Зарандиа.

– Сказанное его сиятельством вытекает из многолетних наблюдений и опыта, многократно проверенного. Соображения его сиятельства кажутся мне несомненной истиной.

Физиономию Сахнова исказила гримаса: к чему здесь сей иезуит? От наместника это движение не ускользнуло, и он залился краской. И не оттого, что ответ Зарандиа задел его, а оттого, что все, о чем я говорил, лишь повторяло бесчисленные доклады, с одобрения наместника посылаемые в Петербург. Гримаса Сахнова, адресуясь наместнику, уничижала его мнение.